Отправлено: 14.03.11 04:01. Заголовок: [fffu! u're a DE?]

[img]coming soon[/img]
who: Васко Монтсеррат, Фредерика Крэбб;
where: резиденция господина Монтсеррата;
when: 25.03.1977
саммари:
- f*ck. у меня просто нет слов.
- к сожалению, у лорда Волдыморды они нашлись.

 Отправлено: 14.03.11 05:25. Заголовок: Привет, Васко. Спаси..

Привет, Васко.
Спасибо за соболезнования. Глупо, наверное, но я совершенно не знаю, что отвечать на подобные письма, кроме банального «спасибо». Мне, правда, очень приятно, что ты откликнулся первым на печальное известие о кончине моей матери. Первый после Уильяма. Он, знаешь, порывается за мной выехать в Румынию, я ценю его порыв быть со мной рядом в столь тяжелый для меня период. Но наиболее лучшим выходом из ситуации будет, если я все-таки своими силами доберусь до Англии. Мне вообще не хочется никого видеть сейчас с собой рядом. Помнишь, как там говорила великая магловская актриса Грета Гарбо? «Я никогда не говорила: "Я хочу быть одна". Я только сказала: "Я хочу, чтобы меня оставили в покое", а это не то же самое». Бесконечный террор письмами от родственников, приятелей, знакомых - всех тех, о которых не было ни слуху ни духу на протяжении долгих лет. Они вдруг внезапно вспомнили о моем существовании, и тяжелой лавиной набросились на меня. Они не дают мне успокоиться. Они словно загоняют мне раскаленные иголки под ногти, а затем с удовольствием садиста наблюдают за тем, как меня размазывает по стенке от боли. Тебе, наверное, покажется не очень красивым признание, что у меня нет ни малейшего желания приезжать на похороны собственной матери. Я трусиха, Васко. И более всего мне страшно бросить на её гроб горсть земли. Мне страшно слышать шушуканье. Мне страшно, потому что у меня нет уверенности. Я не хочу возвращаться в Англию. Но я вынуждена, представляешь? Долг висит на мне тяжелым грузом, и мой приезд - лишь малая дань.
Мне не нравятся новые порядки в стране. Мне не нравится популярность Ты-Сам-Знаешь-Кого в наших кругах. В той среде, где я обитаю последние семь лет, подобного просто не наблюдается. Мне кажется, долго в Лондоне попросту не смогу протянуть - сбегу обратно к своим драконам.
Надеюсь, письмо дойдет позже меня до твоего дома, и я смогу его перехватить и выкинуть.
Надеюсь, у тебя все хорошо.
Как объявлюсь в наших краях - дам о себе знать.
See you soon. Fred.
20.02.1977

***
С важным видом протягивать руку, мерное покачивание, голосом ровным отвечать. И быстрее вцепиться в нечаянно брошенную фразу со стороны про запрет на импортировку в Англию летающих ковров. Больше напускного внимания, будто это действительно важная тема, будто это действительно заинтересовало. Будто они действительно давно и надолго чужие люди. Фредерика тянет время, точно резинку от трусов, в надежде, что её отец догадается поступить аналогично. Обида, великая обида топит душу Фред. Обида, похожая на ласковую кошечку, свернувшуюся клубочком, но исправно пускающая свои когти в самое нежное. Фредерика не может, не может и не хочет простить. В её голове не укладываются сотни тяжелых вопросов, на которые она так и не получила ответов. Её отец ломает рамки приличий: ему лениво выдерживать банальный срок траура по усопшей. Он жаждет жениться едва ли не сразу же после того, как отпели его предыдущую жену. Её отец отмахивается от всех её обид, говоря, что не ей его судить. И это говорит ей человек, у которого самое большое предательство в жизни было, когда в семь лет лучший друг спер деталь от конструктора. Интересно, он выжег её с семейного древа за хамство и порчу теперь уже исключительно его и его новой семьи имущества? Она честно старалась не смотреть ему в лицо, на котором прежними остались только «фамильные» шоколадные глаза Крэббов. Почти что вежливо, почти что отстранено, как любил смотреть на других Васко. В нос. Фредди старалась так делать, но в итоге по большей части разглядывала пуговицу на его пиджаке с золотым орлом. Не думать бы о перезвонах голоса, раздающегося чуть поодаль, не помнить бы ни о чем, рассказать бы сотни смешных и не очень, но единственное, что Фредерика в состоянии - это пройтись верхом по делам на Востоке и общим знакомым, особо не вдаваясь в подробности.
- Вы придете к нам на ужин? - Спрашивает отец, неожиданным образом вырисовываясь вместе с ними на пороге, когда они собирались уже уходить. - Давайте, приходите. Посидим чисто в семейном кругу. Фредди? - Он практически жалостливо заглядывает в лицо своей дочери. Она теряется. Она не знает, что ответить. Она крепко прижимается лбом к плечу Гойла и непонятно зачем говорит «хорошо».

***
Я трус. И поэтому я сижу сейчас в парке на жесткой сырой лавочке, а не в мягком кресле в свете мелькающего огня камина на ужине в отцовском доме. Гойлу мне пришлось сказать, что пойду одна. Мне не хотелось тащить его с собой тянуть довольно паршивую по всем критическим меркам оперетту. А одной у меня не было ни сил, ни малейшего желания тянуть. Не знаю, что я ему скажу в свое оправдание. Речь сейчас ведется исключительно о Уилле. С отцом планирую в ближайшее время не пересекаться. По возможности - избегать. Не знаю, сколько времени прошло за бесцельным разглядыванием луж. Вначале около меня вертелись дети, которые пускали кораблики по мерному течению вниз по оврагу, потом мимо все чаще стали проходить владельцы собак. Одна такая псина порядком припугнула меня своим гавканьем. Ну а затем образовался кратковременный собеседник. Понятия не имею, с какой стати ему вдруг пришла в голову больная мысль познакомиться со мной. Наверное, я и вправду выгляжу жалко в своем смурном настроении. Наверное, это ввело его в заблуждение, и он принял меня за нежную и удивительную дамочку, решившую выйти вечером на promenade среди живописных пейзажей. Понятия не имею и знать не хочу. Главное, что сигаретами поделился, ибо свои я благополучно истратила, а за новыми вставать жутко не хочется с насиженного места. Теперь важно, чтобы мимо не прошествовали внезапные знакомые и не заметили меня в компании люмпен-пролетариата, смолящей за компанию дешевые вонючие сигареты и пускающей сизые клубы дыма в воздух. Черт его знает, сколько бы я еще тут просидела, в этом парке. В принципе, ничто ровным счетом мне не перечило не явиться к себе домой: я уже взрослая тетка и живу отдельно. Я сама себе хозяйка и вольна распоряжаться собой ровно в той мере, в каковой считаю нужным. Надо мной больше нет родительской опеки и ответственности перед старшим поколением - сама же её и распустила, в общем-то. Все рады, все счастливы. О долге дружеском моя слабая натура припоминает только тогда, когда с неба начинает капать дождь. Люмпен-пролетариат какое-то время бредет за мной следом, лелея свои надежды на сегодняшний вечер, но, свернув за ближайший переулок, трансгрессирую.
Заявляю официозно: мне ни капельки не стыдно заявляться к Васко в столь поздний час. Ни разу не стыдно. Рожа у меня - с какого ракурса ты не подойди, - наглая, и этого у меня не отнять ни за какие сокровища мира. Интересно, Васко еще не подзабыл мою физиономию и подобное её свойство? С учетом того, что по большей части я pen-friend, затягивающий с ответами на письма - вполне возможно. Но вообще ему было выслано предупреждение, что моя персона //порядком одичавшая в степях среди загонов// может навестить его с визитом. Для приличия и прочих муторных церемоний, который он так любит и трепетно трясется над ними, следовало бы просто позвонить в звонок на двери... Но мне, понятное дело, мало. Я еще постучусь. Чтоб совсем довольный был. И только затем, дождавшись едва разборчивого «заходите» с важным видом протиснуться внутрь.
- Эээ, а где? - вырывается у меня против всякой воли, когда обзору моему предстает совершенно пустая прихожая. Неужели и до него добрались ребята в масках, как из фильма «призрак оперы»? Вот это я тогда вообще шикарно решила заглянуть на огонек тогда. Только после до меня доходит мысль постучаться в еще одну дверь - первую попавшуюся под руку, и дождавшись еще одного «заходите» - ага, как будто оно мне нужно! пусти петуха в огород и все такое прочее, чего я там не видела? - засунуть свою голову в проем и наконец лицезреть Васко.

***
- Замечательные штаны. Одобряю, - с самым что ни на есть серьезным видом говорит Фредерика, разглядывая одеяние своего товарища. Впрочем, моментально на её щеках выскакивают ямочки, губы растягиваются в довольной улыбке, и она говорит долгожданное: - hello!

 Отправлено: 14.03.11 15:45. Заголовок: Дорогая Фред. Я сейч..

Дорогая Фред.
Я сейчас, наверное, начал бы писать о всяких глупостях, которыми так приятно поделиться с тобой – что-то типа того, что – БОЖЕ! – я всю свою жизнь обожал окончание “isn’t it” в английском и употреблял его неправильно... Но, похоже, это письмо будет посвящено совершенно другому.
О кончине твоей матери я узнал буквально вчера. Если ты в следующем своем письме отправишь меня куда подальше с моими соболезнованиями – наверное, и впрямь, все просто замучили ими, нам так жаль, о, Фредди, мы понимаем – я не обижусь, серьезно. Вообще, предлагаю тебе вылить все на меня. Потому что, наверняка же, накопилось достаточно.
Мне искренне жаль. Я не знаю, что писать в таких письмах. Мне жаль тебя и твою несчастную матушку. Все это как-то неожиданно и очень страшно. Я не могу этого понять, потому что, чтобы понять по-настоящему, надо все это почувствовать самому. Я не могу представить свою жизнь без моих родителей, потому что это самые дорогие и близкие мне люди. Почему люди обязательно умирают? Впрочем, не для риторических вопросов это письмо.
Прости, что я лезу к тебе в столь тяжелый для тебя момент жизни. Может, напротив, стоило тебя развеселить и тем самым дать тебе возможность хоть немного забыться. Если вдруг решишь приехать – я жду тебя ежечасно, хоть ночью, я готов помогать тебе во всем и поддерживать тебя. Если хочешь, могу к тебе приехать, я тогда сразу же вещи соберу и отправлюсь.
Жду твоего ответа. Держись, не сдавайся, милая моя.
Васко.
10.02.1977

***
Молодой – ты в душе старик,
Одинок и безлик. ©

А ведь он хотел быть добропорядочным гражданином. О да. Нет, не в плане отсутствия Метки, конечно же, а лишь в плане того, чтобы ложиться вовремя, часов эдак в десять вечера. Семья бросила его на произвол судьбы, одного дома: они дружно пошли на какой-то спектакль. Впрочем, нельзя сказать, что его не спрашивали. Васко просто уже побывал на премьере, она ему не особенно понравилась, и пересматривать любимые моменты не хотелось. Поэтому с восьми вот эти два часа он занимался собственной излюбленной ерундой. Он читал очередной русский роман девятнадцатого века, который каким-то загадочным образом еще прошел мимо фаната именно этого века именно русского творчества, потом... ммм, потом Марли принес ему кофе с какими-то издевательскими крошечными французскими круассанами и, разумеется, попросился на боковую. Он всегда спрашивал разрешения, однако вопрос его был поставлен как-то очень риторически, ибо ответа «нет» он не получал еще никогда. Лопес-Маркосы гуманно обращались со старым эльфом и не гоняли его почем зря. Тем более что, фактически – он был свободным и служил их семье за деньги. Через пару минут шарканье по коридорам затихло, и в доме воцарилась привычная тишина.
Васко любил такие минуты тишины, когда только мерно трещат дрова в камине, обогревая еще не очень в марте дом, а еще шуршат редко-редко перелистываемые страницы. В его двадцать два года, казалось бы, рано было еще хотеть покоя и тишины, однако Монтсеррат уже не удивлялся этому. Ему уже ничего не хотелось в этой жизни, потому что все у него было. Иногда хотелось хотеть, мечтать и чего-то жаждать. Но мысли эти были недолги, правда. До следующего убийства. И опять – звенящая опустошенность души, которая ничем не может быть заполнена; оставались лишь тихие вечера и маленькие, ничтожные желания типа что-нибудь съесть или выпить. Он чувствовал себя манекеном, который может всю жизнь стоять на витрине в одной и той же позе, с одним и тем же бессмысленным выражением на лице. Он чувствовал себя стариком, который уже все сделал на этом свете и теперь только мирно ждет своего последнего часа. В сознании лишь дым прошлого, в крови – лишь искусственный адреналин без малейшего намека на удовольствие, в глазах – пустая страсть, palabra pasion.

***
Вернемся к нашей теме. Он хотел быть добропорядочным гражданином и твердо решил хотя бы на сегодня выполнить этот план. Он уже не только отложил книгу и пошел в свою спальню - он уже успел даже снять ботинки, носки и рубашку с пиджаком и остался в одних брюках. Васко как раз собирался заняться этой заключительной частью своего гардероба, когда раздался стук в дверь. Причем, не в эту, не в дверь его комнаты, а во входную, внизу. Монтсеррат мысленно проклял того, кого принесло в столь поздний час, после чего, босой и в целом напоминающий какого-то Тарзана своим голым торсом, понесся вниз по лестнице, отпер дверь и стремительно юркнул в ванную за халатом, успев по дороге пискнуть:
- Входите, открыто!
Кофейная махровая тряпка была не вывернута, и лишь после того, как Васко окончательно в ней запутался и в лихорадке одел его задом наперед, это было замечено и стремительно исправлено. Стук раздался уже в ванной, из чего Монтсеррат сделал вывод, что столь напористый посетитель – либо его друг, которому плевать на его внешний вид, либо министерский работник, у которого есть ордер на арест и которому сказано доставить его в тюрьму также в любом виде. Второе было малоправдоподобно, однако испанец в очередной раз мысленно родил самому себе похвалу, что за кофейными рукавами он благополучно скрыл неприятный сюрприз для любого кроме членов его семьи, плавно и величаво передвигающийся змеей по левому предплечью и отвратительно мешающий в летние дни отсутствием возможности надевать рубашки с коротким рукавом.
- И снова заходите, - усмехнулся Васко, одновременно завязывая пояс на халате, который был найден под раковиной свернутым в спираль и в каком-то совершенно изможденном состоянии.

***
Явившееся лицо не оставило себя долго ждать. Дверь распахнулась, оно появилось, и я просто не сумел сдержать стона. И тут дело не в том, что я босой и стою на кафеле, и мне холодно. Просто потому, что это ты. Моя любимая Фредди.
Ты в своем репертуаре. Ты сначала с потрясающе серьезным лицом говоришь мне о какой-то чепухе, а потом кратко и бесцеремонно здороваешься. А я стою и смотрю на тебя с самым идиотским и восторженным выражением лица, и не могу вымолвить ни слова. Мы не виделись семь лет. Письма – ерунда. Ты так повзрослела. Никакой девичьей неуклюжести, только стройность и элегантность – вечные твои спутницы. Нет, это не мужская заинтересованность, за которую часто дают по шее, мне можно – потому что я твой друг, а ты моя подруга, и между нами только понимание и ироничные шутки.
- Fred, Santo Dias, hace un siglo que no te veo*! – наконец издаю я восторженный вопль, хватая тебя за талию, поднимаю в воздух и кручу. Ты визжишь и, наверное, произносишь какие-то слова, но сейчас я не слышу, потому что, черт возьми, я так соскучился по тебе! Наконец мое счастье находит свой предел, и я опускаю тебя на ровную землю, при этом все равно обнимая и не давая тебе никак ускользнуть от меня. Ты пришла поздно, - какая разница. От раздражения не остается и следа, я смеюсь, как последний идиот, и, пожалуй, впервые за эти семь лет снова чувствую себя тем восторженным ребенком, каким я с тобой познакомился.
- Пойдем в гостиную, дорогая, я сейчас принесу чего-нибудь выпить, и ты мне все-все-все расскажешь, обязательно!

За эти годы много изменилось. Приятно вспомнить то время, но его не вернешь – шепчет мне мое жестокое сознание. Она пришла. А ты сейчас будешь вынужден скрывать от нее очень-очень многое. Почти всю свою жизнь за эти семь лет.
Ты смотришь ей в глаза, обнимаешь ее, и в это же время незаметно одергиваешь рукав.
На всякий случай.

*вся вон та тирада – это всего лишь «боже мой, сколько лет, сколько зим» на испанском языке.

 Отправлено: 19.03.11 23:50. Заголовок: Та затертая истина “..

Та затертая истина “будь проще – и люди к тебе потянутся” работает лишь отчасти. Люди действительно потянутся к тебе: простые, незатейливые и безыскусные. Это Фредерика уяснила, работая бок о бок вместе с командой смешанных кровей, национальностей и характеров. Засим Фредерика, дабы оградить себя от банальностей, научилась, мягко говоря, многое не договаривать. Что по приезду в родную страну сыграло не совсем на руку ей, а даже в некоторых аспектах даже проявило медвежью услугу. Появилась мягкая гниль, от которой Фредерике негде было скрыться. Не было того укромного места, где бы не просочилась гадость, отравляющая сознание. Самое, пожалуй, страшное в подобной ситуации заключалось в том, что толком-то и поговорить не с кем было: гниль пробралась своими жалящими щупальцами в самое сердце, пожирала нещадно самое дорогое, что у Фредерики оставалось. Дорогое нашло свое золотое сечение в близких, а большинство из них, как оказалось при проверке, за время её отсутствия приобщились к заразе, точно наркоманы к морфию. Их разум был одурманен жестокой идеологией, все их действия диктовались приказами. Они, в общем-то, были как марионетки, чьи головы зависели от решения мрачной фигуры, дергающей их за ниточки и тем самым вершащей их судьбы. С какой гордостью тот же Гарольд хвастался перед ней своей меткой, совершенно верно полагая, что уж она-то и словом не обмолвится о его нынешнем кредо. С какой интригой намекал о своем положении её отец, ведя в своей привычной ленивой манере беседу в первый день её приезда. Жутко еще было и потому, что всякий считал своим долгом не только приобщить её к своей тайне, но еще и утащить следом за собой в болото. Фредерика не была гриффиндоркой, впитавшей с молоком матери в себя справедливость и жажду до ратных подвигов. Она была слизеринкой до мозга костей, и Шляпа в свое время по праву распределила её на положенный факультет. Ей требовалось изворачиваться, как и положено змее, обходя препоны и отползая от острых углов. А смешное во всем нашем рассуждении заключалось в том, что к кому бежать и зачем бежать - вопросы априори открытые. Когда любишь - поневоле приходится мириться с тем, что есть. Ибо воевать Крэбб в данном случае абсолютно не умела, а привычный с детства способ надавать всем по шеям, чтоб образумились, когда у неё совсем не хватает слов, - уже не работал. И был, между прочим, совсем не в её компетенции. Да и по солидности уже не подходил ничуть.
- А скажи мне, Васко, - она усаживается на мягкий диван и для пущего удобства подкладывает под задницу подушку - ну точно ревматичная кокотка, право! Но, впрочем, все это сейчас мелочи для полноты картины. Она кусает губы, мысленно формулируя готовый сорваться с губ вопрос, перестраивая в голове слова, точно ребенок кубики, но так и не решаясь поинтересоваться в лоб. Хотя могла бы, как она всегда умела сажать всех в мокрое место внезапным личным вопросом совершенно будничным тоном. Как будто погоду обсуждала, а не самое потаенное вытягивала наружу. Всё околодно, да вокруг, да около. - Ты не подумай ничего такого, - Фредерика откидывается спиной к спинке дивана, легкий всплеск руками в воздухе. На её лице не меньше, чем вселенское добродушие, и улыбка ни капельки не желает сходить с её лица. Ноги свои вытянула вперед и смотрит взглядом, полным бенгальских огней в рождественскую ночь. А ногти, между тем, нервно и почти неслышно щелкаются друг о друга, отбивая известный только Фредерике такт. Теряется затем уж как-то по себе тот момент, когда она неспешно соскальзывает вдруг с дивана и оказывается за спиной Васко и вкрадчивым голосом интересуется: - если бы кто-нибудь из круга близких поведал тебе, будто бы он замешан в Пожирательской деятельности... Какова бы была твоя реакция, ммм? - и она, баловства ради, тарабанит пальцами по спине друга, уже отворачиваясь и намереваясь вернуться обратно к насиженному месту. И по мере того, как она делает несколько жалких шагов, созревает в её мыслях и другое мучительное и нервное. А так ли она желает услышать ответ и действительно ли ей важно его знать? Фредерика причмокивает губами, с удобством располагаясь на подушке, морщит свой гладкий лоб. Потом подкладывает еще одну подушку - теперь себе под локоть, указательным пальцем трет висок и как-то даже резко прерывает: - впрочем, ладно. Неважно. Не бери в голову. Мы можем поговорить о чем-нибудь другом.
Из горла вырывается смешок. Фредерика утыкается подбородком в ладонь и, наблюдая за движениями Васко, говорит:
- Мне кажется, у меня развилась на фоне происходящих у вас здесь событий мания преследования. Представляешь, выходя из дома, я первым делом бросаю взгляд через плечо, проверяя, не прячется ли за соседним углом аврор или не выглядывает ли из куста физиономия хит-визарда. - Вроде бы и посмеяться следовало бы, но она лишь морщится. Крылья носа дрогают, будто учуяли дрянь какую мерзопакостную перед собой, и она снова устало трет виски.

***
У меня действительно мания. Я сейчас говорю это серьезно, дракон меня сожри! Дошла до того, что в своей подозрительности превратилась уже в проститутку. В политическую, правда, но чем уступает в своей утомительности? Узко направленная специалистка раздвигает перед каждым своим клиентом ноги, а я услаждаю слух каждого своими глубокомысленными «да» на любое суждение или просто пропускаю мимо ушей. Все эти суждения теснятся в моей голове, как запертые в клетке птицы, и клюют меня изнутри по черепной коробке. Если бы не Уилл, давно бы собрала шмотки обратно в чемодан и свалила бы к своим загонам. Тряслась бы себе над каждым драконьем яйцом и бдительно следила бы за каждой кадкой. Но нет, хлебом не корми, дай же поковыряться везде. Поковырялась. И чего я пристала к Васко с дурацкими вопросами? На загнанного волка он не похож, на обиженного ягненка, вроде бы тоже. И не узнать уже в нем того трясущегося парнишку, прижимающего к себе футляр с метлой, буквально с пеной у рта доказывающего мне свою правду и свою обиду. Возмужал, однако. Вон, как легко закружил меня в танце радости, черт подери. Дорогого стоит - чего греха таить, пушинкой меня язык не повернется окрестить. И смеялся так задористо, так заливисто, что у меня и капли сомнений не осталось, что мне здесь будут строить угрюмые физиономии и потчевать постным маслом. Сама же ведь как пятикурсница на Астрономической башне хихикала, так поди же ты... Надо было удостовериться в каких-то своих туманных не пойми чем. От дурацких заскоков, связанных со своей легко возбудимой впечатлительностью, пора бы мне и отдалиться. О, ну подумаешь, застала на своем времени проверку в доме отца. Все равно ничего не нашли, но какая разница. Велика ли невидаль! Сейчас всякого чистокровного могут поднять с места и заподозрить в чем-то. Так что же, теперь всякого под одну гребенку чесать? У меня, например, про семью Лопес-Маркосов совсем не укладывается, что кто-либо может быть задействован в рядах Темного Лорда. Сама не знаю, почему. Может, и обманное чувство. Может, мне просто так хочется верить. Может, я действительно чего-то не понимаю. Благодаря работе у меня появилось много приятелей-полукровок, достаточное количество маглорожденных. Попадались на моем пути и очаровательно экстравагантные элементы из популяции маглов. Я уже и не помню тот момент, когда растворилась спесь чистокровная с глаз моих, и с удовольствием начала общаться со всеми и сразу, не делая разграничений глупых. Теперь мне даже начинает понемногу казаться, будто и правда следует всем повнимательнее прислушиваться к речам Дамблдора: жить дружно, контактировать почаще с грязнокровками и так далее. Потому что это целый мир, необъятный и продвинутый. Наше подобным похвастаться не может. Мы будто ублюдки, спрятавшиеся в норах и злобно сверкающие оттуда глазенками. На всякую дружественную ноту отдаем залпом огня. Ладно. Кого я тут обманываю. Мне просто хочется жить и не париться по поводу того, у кого имеется элитная татуировка, а у кого нет.
А щеки себе Васко наел, конечно, благодатные.

***

Сердечный ритм приходит в норму, морщина разглаживается на лбу. Вспышка. Настройся, Фредди, на волну любви и благожелательности. Вспышка. Спрячь на время свой минорный хлам в корзину с грязным бельем, засыпь его отбеливателем vanish. Вспышка. Эй, Фредди, давай, разулыбайся, как ты раньше умела, махни рукой - коронный жесть «но меня-то это всё не касается», опусти свою ладонь на коленку и, поднимая глаза, скажи: - знаешь, я невероятно соскучилась! даже и не верится, что мы не виделись целых... - счетчик в голове быстро перебирает цифры, встречи, воспоминания так гулко и так громко; скрипит заржавело своими пропитавшимися никотином боками мозг, прежде чем выдать точную дату. Ресницами удивленно хлопает Фредерика, уставившись на Васко. - С моего окончания Хогвартса. С ума сойти. А, кажется, только вчера попрощались. Так время быстро летит. - Она разводит руками в стороны и несколько растерянно улыбается. - И неизвестно, когда все успело стать другим.
И хочется одновременно и расхохотаться, и расплакаться от нахлынувших чувств, и расцеловать друга в обе щеки, чтобы в полной мере доказать, как соскучилась, но... Ладно, опустим. Раньше надо было целоваться. Она этот момент как-то успешно проворонила. Если она сейчас полезет к Васко с нежностями - то её можно будет на полном серьезе заподозрить в домогательстве и подать в суд оО" Фред прослыть извращенкой не хотела, а засим просто подалась несколько вперед на диване и перетекла к дальнейшему сеансу обмену улыбочками.
- Рассказывай, почему еще не женился, - театрально насупив брови, поинтересовалась Крэбб. - Ты смотри. Холостячество - оно коварно. Затягивает с головой. Это я тебе как опытный холостяк говорю.

 Отправлено: 05.04.11 14:23. Заголовок: You know me better t..

You know me better than I know myself
You know me the best
You know me better than I know myself
You know what to expect

На этом свете есть много чудных, просто замечательных вещей, которых можно и нужно бояться. Темнота, например. Или высота – шагни вперед и разбейся в лепешку. Можно бояться собак – или кошек: и те, и те не самые дружелюбные существа бывают. Можно бояться чего угодно – если вам интересно, откройте справочник фобий и наслаждайтесь сумасшествием человеческих страхов – от боязни боли до боязни телепузиков.
Но, пожалуй, самое страшное в этом мире – это ложь. Для кого как, никто не спорит – кто-то врет спокойно и не трясется, кто-то вообще обожает это делать, создает из лжи персональный вид спорта. Но Монтсеррат ненавидел лгать. А сейчас он будет вынужден. Недоговорки – тоже ложь.
А самое страшное – это ложь в лицо собственному лучшему другу.

***
Пока подруга усаживается на диване, Монтсеррат суетится возле бара; он никак не может вспомнить, что же, все-таки, любит пить Крэбб. Огневиски? А может, мартини? Сухое или какое? А может, вино? Или ей вообще коктейль приготовить – это долго, но плевать, выварить лепестки, дать настояться, а потом добавить туда... Ох. Тяжела и неказиста жизнь любителя-бариста. Или бармена. Но так рифмуется хотя бы.
Наконец Монтсеррату надоедают собственные душевные метания, он хватает два изящных тонких бокала без единого намека на вычурный узор и наливает в каждый о глотку красного полусладкого. В конце концов, в честь подруги он тоже может позволить себе выпить. Зато потом заснет отлично.
Вот он решает продегустировать вино, подносит его ко рту, уже чувствует на языке его сладкий, чуть с горчинкой вкус и тут...
Вопрос Крэбб о родственниках-Пожирателях застает его откровенно врасплох; Монтсеррат за одну секунду успевает поперхнуться, подавиться, извиниться и снова закашляться. Вторую секунду и третью он усердно кашляет, потом снова извиняется и, с чуть расплесканными бокалами ползет к дивану. Он сейчас себя прямо вот выдал с потрохами. И Крэбб сейчас задерет его рукав и сурово воззрится ему в глаза. Она не поддерживает этого. Он же видит.
Вообщем-то он и сам уже это не поддерживает. Ну, почти. Местами. После убийства Пат он вообще был готов сбежать хоть на край света, чтобы все, что он сделал, позабылось, как страшный сон. Но ему сказали, что если он отступит – его убьют. Он слишком много знает, чтобы жить. И слишком мало сделал, чтобы его жалеть. Его и сейчас не пожалеют. Он – рядовой, пешка, семерка, даже не козырная, - и в то же время не шестерка, которую для потехи есть смысл оставлять на погоны врагу. Ненужная карта, которую всегда можно сбросить.
Он улыбается на отказ Фредди от заданной было нехорошей темы разговора и протягивает ей бокал с вином. Когда они выпьют – это еще вопрос, но отдать его было просто делом первой необходимости – ибо, если так дальше пойдет, раскокать любимое мамино чешское стекло ему очень не хотелось. Васко откидывается на спинку и продолжает буравить Фред взглядом, полным просто завораживающей любви и радости.
- Я тоже страшно соскучился, - смеется он. – Но повторять экзекуцию я не буду уже, это будет лишним, как считаешь? Не женился? Ооо, да, как хорошо, что ты напомнила - завтра же пойду в зоомагазин и закажу себе жену. Метр шестьдесят пять, 90-60-90, умеет готовить и танцевать, зубы белые, 100 евро.
Пока ты шутишь, Монтсеррат, ты и впрямь осознаешь, какие потрясающие слова, какие правдивые слова она говорит. И правда, как вчера расстались. И не было этих семи лет. И не было этих убийств, и не было смертей, и не было потерь. Надо только сейчас поверить в это, все будет хорошо...
Ты теребишь рукав и пощелкиваешь ногтями. Тебе хорошо. И в то же время тебе очень плохо и мерзко.

 Отправлено: 06.04.11 13:45. Заголовок: жри меня - я наверну..

жри меня - я навернусь

Ясно, откуда взялся страх старости - появилось ощущение перспективы; категория будущего как таковая. В шестнадцать мы жили так, словно завтра никогда не наступит, как будто у нас есть только вот эта весна и больше никакой. Всё наполнялось чувством непосильной, чудовищной ответственности: даже просто зарвавшейся преподше возразить, даже мальчика за руку взять самой на третьем часу беседы и не умереть от страха, даже вынести несправедливое материнское обвинение - тебя трясло еще вечер, ты не мог поесть толком. Теперь, когда разрешили гулять до утра - отпала необходимость протестовать. Когда научили шутить - отпала необходимость доказывать и ругаться. Никаких врагов, на самом-то деле, кроме тебя самого, у тебя не осталось, и ты выяснил вещь довольно неприятную: ты останешься в живых, даже если умрёт ближайший. Ведь пока ты молод - ты анонимен, ты неуязвим, ты тратишь то, чему еще не скоро узнаешь цену.

***
Вино... Если общо: глаза Фредерики не видели бы его больше! Тем более, красное полусладкое. Если с пометками: глаза Фредерики не видели бы красное полусладкое вместе с чернявыми молодцами в диапазоне километра от неё. Если распространено: вспоминалось Фредерике, как два года назад её знакомый армянин с еврейскими корнями поставил перед её носом пятилитровую канистру вина домашнего производства и, сурово насупив брови, сказал, что она очень-очень сильно его обидит, если не выпьет за его здоровье и день рождения, и из дома он её тем более не выпустит. И Фредерике вместе с другим таким же любителем побалагурить и ценителем благородных алкогольных напитков по имени Рубен пришлось в два горла расправляться с канистрой и её содержимым. Фредерика смутно помнила, каким образом ей все же удалось добраться на следующий день до гостиницы «Космос», но зато отчетливо помнила, как она плелась по станции метро Выхино и ей зачем-то захотелось украсить истинно советскую кошку, но напоролась на стаю диких дворовых собак и едва ли не пошла им на корм. А еще при виде вина сразу вспоминался тот привкус утренний, как будто кошки использовали её рот в качестве лотка, язык как наждачку, такой же сухой, как вся пустыня Сахара, раскалывающуюся на два булыжника голову и огненный ком внизу живота. Проще было обойти все семь кругов ада и вернуться обратно, чем снова посмаковать подобные ощущения! Фредерике вообще много чего можно было вспомнить и рассказать о насыщенных буднях своей рабочей молодости, однако она не была в полной уверенности, что это та самая информация, которую Васко следует знать и которая была бы ему интересна. Поэтому пришлось Крэбб взять в свои руки услужливо протянутый бокал с выражением неимоверной благодарности и, чисто из чувства уважения перед домом Лопес-Маркосов сделать малюсенький глоток. Монтсеррат должен понимать, сколько мужества было в его подруге, ибо только с помощью Божьей она удержалась от того, чтобы не скривиться и не выплюнуть тут же символичную кровь Христову на ковер. Гримаса отвращения маскируется под еще одну вежливую улыбку и легкое покашливание. Затем она с чувством выполненного долга с легким стуком ставит бокал на стол, планируя более к нему не прикасаться вообще.
- Прости, что заранее не предупредила, - заливается стыдливым румянцем Крэбб и даром не крутит пальчиком по ладошке, - но волей обстоятельств мы вынуждены были прийти к печальной участи трезвенника, - врала на голубом глазу дамочка, будто бы это не она день назад приказала домовику наполнить бассейн огневиски и плавала там красивым дельфином, а под конец натурально превратилась в моржа. Но на что только не пойдешь, лишь бы не... Вино! Ffffu! Фредерика снова с трудом заставляет себя сидеть все в той же умиротворенной позе и не передергиваться от отвращения. Можно даже пожеманничать и высказать застенчивое пожелание вроде: - так что лучше обойтись просто кефиром. Или чаем, - предусмотрительно добавила она после секундной заминки. Ибо вспомнилась ей еще одна история. Однажды Фредерика вместе все с тем же Рубеном напилась в одной деревеньке кефира, а потом они сели на драконов и их остановили воздушные ДПС. И сняли штраф, между прочим, потому что за средства передвижения нельзя садиться в алкогольном опьянении - в кефире, как оказалось, тоже имеются градусы.
Но да хватит переигрывать в своей памяти всевозможные непотребные для девушки из приличной семьи моменты, о которых и поведать-то зазорно - мало ли чего подумают! Ямочки снова выскакивают на щеках Фредерики, и улыбка - на сей раз абсолютно искренняя появляется на её лице.
- То, что можно сделать завтра, лучше отложить на послезавтра, - сверкнув зубами, делится прописной истиной сенсей праздного ведения жизни и эксперт в области тюленеводства Фредерика Крэбб. - Жениться надо лет в сорок - и то по большой скуке. Получишь бонусом к штампу в свидетельстве чумазых отпрысков, которые вечно орут, жрать просят, и супругу с бигудями, которая тоже вечно орет, капает тебе на мозги и напоминает об ответственности, хотя ты целыми днями батрачишь на работе и зарабатываешь деньги, пока она сидит дома все в тех же бигудях, читает журналы и орет на отпрысков. Бррр! - А вот тут-то самое оно передернуться и состроить выражение вселенской скорби на гордом челе. Врагу, как говорится, такого не пожелаешь. Не то, что Васко. - Брак убивает любовь и дает взамен нервотрепку. Это я тебе как закоренелый холостяк говорю.
Самое главное: не по собственному опыту говорит. И слава Мерлину на мотив сто сорок! По наблюдениям Фредерики, замужество - уныло, хотя и привлекательно колечком на безымянном. Что, спрашивается, интересного происходит в жизни её знакомых-женатиков? Ничего, окромя того, что они кусают локти и завидуют холостякам, прикрываясь сочувственным «о, а ты так еще и не свила свое собственное семейное гнездышко?». Зато она может позволить себе разбрасывать носки по квартире, лопать еду из холодильника, стоя в одних трусах и майке, и смотреть на полную громкость прямую трансляцию квиддичного матча вместе с друзьями.
- Твоя подруга... Флейм, кажется, её фамилия? Вы с ней еще общаетесь?
А Васко, между тем, все теребит и теребит свой рукав - такими темпами он дырку на халате протрет. А Фредерика все наблюдает и наблюдает завороженно за движениями его рук, и что-то смутно свербит. И готов вопрос нескромный сформироваться, дабы прямо в лоб: и резко, и беспощадно, чтобы согнулся друг в три погибели, и морщился с болезненной гримасой. А она все смотрит и смотрит, и мысли принимают иной темп движения.
- А ведь я задала свой вопрос о Пожирателях не из праздного любопытства, Васко, - водит она пальцем по подбородку, - меня недавно пытались вербовать, - сухо подмечает Фредерика и расправляет плечи. - Положим, в этот раз мне посчастливилось убежать, как Колобку от серого волка. Но я же не вечная.
Okay, вот он - заветный момент икс. Перед глазами плывет образ Гарольда, гордо демонстрирующего уродливую метку на предплечье, как отец залихватски прикручивает лихой свой ус...
- А ты, Васко?

 Отправлено: 06.04.11 15:30. Заголовок: We say goodbye in th..

We say goodbye in the pouring rain
And I break down as you walk away.
Stay, stay.
'Cause all my life I felt this way
But I could never find the words to say
Stay, stay.

- Да я тоже не пью... – с рассеянной улыбкой выдыхает Монтсеррат и одним рывком так ставит бокал на стол. Ни капли не взял в рот, ну и пусть. Зато не сболтнет ничего лишнего спьяну – у него это бывает, у него это наследственное, знаете ли, от родителей – сыновьям пошло прямиком по генотипу. Как его брат тогда запоролся, это мы прекрасно помним: еще до того, как Метку получил даже, разболтал спьяну в каком-то баре о том, что он Пожиратель Смерти – и загремел, а потом еще доказывал, что не индюк. Папа долго с ним возился – сначала протрезвлял в ванной с каким-то адским пойлом, потом выручал из всей этой передряги – спасибо, он прокурор Визенгамота, связи есть, да и доверие – а то бы так и попал Мигель на удочку, и сел бы в Азкабан – за глупость, ни за что.
Метка. Пожиратель Смерти. Флейм...
- Патриция, да... Нет, мы больше... мы расстались... давно...
Зачем ты пришла, Фредди? Зачем ты явилась сюда – живым напоминанием, острым кинжалом, который готов вспороть нежную кожу едва успевших пролететь лет и выпустить весь гной оттуда, как будто направленный хладнокровным хирургом? Зачем ты сейчас бередишь душу? Патриция... Боже, Патриция! Одно это воспоминание заставляет сердце скукоживаться от ненависти и боли – ненависти к самому себе. Последняя тварь, ты, убивший ее... Не тряпка – просто бессердечная тварь...
А ты помнишь, как вы гуляли с этой девушкой весной? Тогда, в апреле, на пятом курсе? Все казалось таким изумрудным, таким чистым... Вода капала с листьев сладким нектаром весны, ручьи бежали под ногами – она порхала среди прошлогодней травы, ты держал ее за руку, чтобы она случайно не наступила в воду, холодную, грязную, и потому просто не имеющую права касаться ее, этого чистого, ангельски чудесного существа, и тебе казалось, что там, где ее ноги касаются земли расцветают никому неведомые цветы – прекрасные, как и она сама, как ее голос, ее глаза, ее смех... Как она заливисто смеялась – колокольчики на ветру, прозрачные ноты росы на кончиках лепестков... За спиной вырастали крылья, когда она смотрела на тебя – с милой улыбкой, полной доброты, ласки, нежности... И ты думал, что больше ничего прекраснее на свете быть просто не может. Потому что самое прекрасное случилось с тобой... Сейчас... в этот миг... который будет длиться вечно... ее шелковые волосы, рассыпанные по ладоням, как сахар, ее томные глаза, греющие душу своим пониманием и своей красотой, излучающие неземной, самый великолепный свет, ее руки, ее губы, на которых играет улыбка без малейшей тени иронии... А как она тогда пригласила тебя к себе домой летом... Ее брат – Джонатан, кажется, его звали, - выбежал навстречу сестре, обнял ее за талию: он был еще слишком маленький, он просто не дотягивался... как она наклонилась к нему, поцеловала его в щеку... И они оба посмотрели на тебя так тепло и ласково, и ты улыбнулся им в ответ... Ты сидел с ними за чаем и боялся произнести слово – не из смущения, как подумали ее родители, нет: просто ты боялся неосторожным словом, жестом разрушить эту хрупкую идиллию, перед которой ты благоговейно затаивал дыхание, которая уже никогда больше не сможет восстановиться в твоем мире... А как на следующий день Мигель запретил тебе и думать об этой девушке... Как... Как...

***
- Тряпка, - жесткое, резкое слово – как удар плети, удар ножом по самому сокровенному. – Авада Кедавра! – девушка, пытающаяся убежать, падает, как подкошенная, без малейшего движение, настигнутая зеленым лассо смерти. Еще одна, светленькая, с ужасом пытается отползти прочь, почти поднимается на ноги, но этот безжалостный человек ударяет ее сапогом в бок, и она валится на спину, корчась от боли. Оба ваши лица – твое, ее – они искажены ужасом. Ты стоишь, не в силах вздохнуть, твои руки висят безвольно по бокам, еле-еле держат пальцы палочку, а этот человек держит ее под прицелом. И это она. Та самая. Пат.
- Она умрет все равно, ясно тебе, мальчишка?! Если ты не сможешь, убью я. Ну?! Давай, тряпка, соберись! Я с тобой нянчиться не собираюсь! Это всего лишь дрянная грязнокровка!
- Нет, я... я не могу... Пат... Только не Пат... Мистер Яксли... Пожалуйста, оставьте ее, умоляю вас...
Все мешается в голове, все мольбы, все просьбы, весь ужас, весь липкий пот, сковывающий конечности и заставляющий стоять на месте недвижно, только едва шевелить губами, шептать, дрожать, просить...
Только ты все равно убьешь. Этот человек победит тебя. А эта девушка так и останется лежать в этой подворотне сгустком смерти и ужаса, ее волосы, расплесканные желтым, подгоревшим молоком по каким-то коробкам, запутавшиеся в лимонных корках и банановой кожуре уже никогда не будут развеваться по изумрудному апрельскому ветру... ты уже никогда не почувствуешь их теплое шелковое прикосновение... никогда...
Ты не посмеешь даже обернуться, когда Яксли с усмешкой на губах поведет тебя прочь. Все начнется именно в тот миг. Когда что-то сломает в тебе этот метод «на слабо». Это чертово слово «тряпка».

***
- Тебя вербовали, да? – рассеянно повторяет примерно сказанное Фредерикой Васко. Он сейчас думает не о том, какие слова говорит эта девушка. Ему плевать, что ее проницательность уже подвела ее к такой черте, где Васко уже будет загнан в угол безвозвратно. Он продолжает теребить рукав и тут – набатом, вечевым колоколом, - вопрос.
- Я?
Ты не смотришь ей в глаза, ты отводишь взгляд. Руки останавливаются в бессилии. Ты пойман. Ты вор.

 Отправлено: 07.04.11 01:21. Заголовок: - Да, - отвечает Фре..

- Да, - отвечает Фредерика, все так же не убирая руки с подбородка. Откуда взялось странное ощущение глухоты, собственной беспомощности чего-либо сделать и отрицание того, что приходится видеть? Зачем кто-то извне невидимой рукой толкает её в спину, будто бы немощного и неразумного щенка в вонючую тряпку и говорит: «так не надо делать», а она чисто из вредности и все того же так некстати просыпающегося нежелания уподобляться другим, делает все по-своему? Словно наполнен был воздух, подобно старая штора кишит пикси, скрытым смыслом - и именно ей уготована участь надевать респиратор, натягивать по локоть перчатки из плотной драконьей кожи и щипцами вытягивать на свет белый сокровенные признания. И что конкретно она получит в качестве награды, когда все ненавистные запятые наконец придут к своему логическому концу и превратятся в жирные точки? Чувство собственного превосходства? Моральное удовлетворение? Зачем и кому нужна эта правда, когда Фредерика заключает свое веское: - ты.

***
На Солнце время движется на две миллиардных доли медленнее, чем у нас. Это связано с тяготением. В учебниках пишут, что там оно сильнее. А она-то думала, что время - это время, а тяготение - это тяготение. Очевидно, на самом деле всё не так. В свое время она отказалась от изучения физики по той причине, что на уроках они с репетиром рисовали протоны и электроны, не понимая, что всё это значит. О времени никто даже не упоминал. Ни один из её учителей, даже в Хогвартсе, ни единым словом не заикнулся о времени. Надо бы поинтересоваться у заклятой подруги Лайлы, когда она в очередной раз выплывет в реальность из пятого измерения или из аквариума, что она вообще знает. Если знает - то нужно ей отомстить. Надо как следует ткнуть ей в спину в самый неожиданный момент. Совершенно неожиданно Фредерика отчетливо поняла, что чувствует себя обманутой. Что у неё уже нет ни в чем уверенности.

***
Много положительных качеств притянулось за уши за период общения в тесной, но, в то же время, весьма пространственной среде драконологов. Ушла юношеская зажатость, ушли переживания и душевные терзания по поводу «что подумают обо мне другие?», ушло бесконечное переваривание в собственных сомнениях - и легче стала восприниматься любая решившаяся обвалиться на плечи напасть. Сколько бы ниточка не продолжала виться - её в любой момент можно ухватить и притянуть к себе. Плоха местами была та прописная истина, будто бы вначале нужно семь раз отмерить, а потом один раз отрезать наконец. Совсем не действовала периодично. В критических ситуациях не было времени на промедление и взвешивание всех «за» и «против» - неизвестно, что в данный момент взбредет своенравному дракону, какой финт он выкинет: обойдется ли жалом по спине или же все произойдет гораздо плачевнее. Васко, наверное, обиделся бы, если бы его сравнили с драконом, чью пасть следует моментально заткнуть от огненного марева, чьи конечности следует сейчас же обездвижить во избежании дальнейших глупостей на эмоциях.
Фред никогда не поднимала свою палочку на друзей. Кроме того, она считала подобное поведение просто неподобающим и за которое совершенно не грешно дать в морду.
- Locomotor Mortis! - Летит резко палочка вперед, прицельно попадает заклинание в сгорбленную фигуру напротив, тело дергается от внезапной и такой предательской искры, безвольным комом распласталось по дивану. Ноги Фредерики одномоментно со всем выше описанным находят свою опору, она неторопливо огибает разделявший их доселе стол и склоняется над Васко. Пальцы её дотрагиваются до его подбородка и аккуратно поворачивают лицо в свою сторону. Хочет Монтсеррат того или нет - ему придется вести зрительный контакт.
- Знаю, знаю, родной. Знаю и помню, какие у вас там порядки. На краю света найдешь, с любого слоя земли вытащишь, жилу за жилой вытянешь, на кусочки порежешь и свиньям скормишь. И правильно будет.
Голос её был серьезным, она абсолютно не издевалась, а вполне серьезно объясняла, как, по её мнению, надо с ней поступить. А Васко ничего и не мог ответить, только водить своими черными, как два таракана, глазами из стороны в стороны и гневно прожигать на ней две пылающие дырки.
- Ты бы все равно ни в чем не сознался. Стал бы юлить, как ты это умеешь, уводить разговор в сторону, комкать дальше свой рукав и ждать: «черт, когда же она уберется», - дракон загнан, и поэтому она имеет полное моральное право броситься в омут рассуждений. У неё пока что есть время. Она, можно сказать, сама решает, остановиться ему или продолжить свой размеренный ход дальше. Всё в её руках. Один легкий взмах палочкой - и готово. Voila! Всегда бы так. Единственное, о чем она действительно жалеет - так это то, что для полного антуража, увы, не имелось при себе смятой пачки, из которой она смогла бы вытянуть сигарету легким щелчком, вставить в зубы, прикурить и выпустить дым по-бычьи через нос. Печально, и вместо этого ей приходится осторожно фиксировать Васко под шею подушку. - Возможно, мои дальнейшие слова покажутся тебе слишком высокопарными, слишком гриффиндорскими и слишком слащавыми для наших реалий, - говорит она, и легкая улыбка на мгновение трогает её лицо. - Но что поделать. Так оно и есть: если тебе понадобится третье плечо волей случая - ты должен быть предельно честным. Другой вопрос, что доверие - это когда ты даешь человеку нож и поворачиваешься к нему спиной... - Фредерика разводит руками в стороны и пожимает плечами, а затем опускается на колени перед диваном - как раз там, где макарониной свисает рука испанца. - Но иногда приходится рисковать. I'm so sorry.
Крэбб рывком задирает рукав вверх, ну и... в общем-то, да. Она увидела то, что хотела увидеть. Брови её сурово сходятся на переносице, пока она «любуется» на уродливую отметку на предплечье своего товарища, а хватка, меж тем, становится все крепче - если бы Монтсеррат мог, он бы, наверное, вскрикнул. Или лягнул её своей ногой по спине чисто рефлективно, чтобы отпустила его руку из стальных щипцов.
- Ммм... - Выдает наконец она, встречаясь взглядом с Васко. - Еще один дурак. Поздравляю, ты третий.
Какое удивительное спокойствие, прозрачно граничащее с легким отупение обвалилось сейчас на её голову! Просто поразительно. И сказать больше нечего - все карты раскрыты, и крупье остается всего лишь объявить следующий кон под зеленым фонарем. У Фредерики еще есть время, и она все так же неспешно, с кряхтением поднимается с пола, отряхивает от несуществующих пылинок свои колени и возвращается в исходную позицию. Даже чуть дальше. Она щурит глаза на Васко. Долго, кажется, с минуту, прежде чем снова заговорить с ним.
- Я верну тебе дееспособность при условии, что ты не будешь делать никаких глупостей. Ты меня понял? Кивни головой, если согласен. - Тут она стукает себя по лбу ладонью и заливается в диком кратковременном хохоте. - Ой, прости, я забыла, что ты не в состоянии этого сделать. Бывает же. Ok, -Крэбб снова направляет слегка подрагивающую в руке палочку, легкий взмах, - finite!
Монтсеррат, который просто молчит и ничего не делает - это идеальный Монтсеррат, которого, увы, не существует в природе. А жаль.
- Ты как? Нормально? - Заботливым тоном матери-куропатки интересуется она из своего угла. - А вот сейчас я бы не прочь была бы пропустить по рюмочке чая и отправиться восвояси. А потом мы с тобой встретимся и сделаем вид, что ничего не было. Идет?

 Отправлено: 07.04.11 10:41. Заголовок: - Я... я... Что ты ..

Изменился вкус у вина и хлеба, а воздух прокис, как клей.
Всё чаще тебя посещают виденья с лицами мёртвых людей.
А в общем и в целом ты славный парень, ты любишь деревья в цвету.
И никто никогда не узнает, что ты переступил черту.

- Я... я...
Что ты пытаешься врать, Васко? Врать ей – и себе? Давай, посмотри на нее – ты же сам выбрал этот путь, сам вступил на торную тропинку разрушений? Расскажи ей все – а потом еще зарыдай, давай, покайся, скажи, что тебе этого всего даром не нужно, скажи, что все смерти, которые создал ты, оправданы твоими же страданиями, мол, убивал и прямо плакал от горя... Ведь все не так же, Васко? Ведь боль накатывает только от первого убийства, правда? Во-первых, оттого, что оно было первым, что сердце твое еще не было таким жестким и будто из куска камня красного вырезанным. Во-вторых, потому что это был знакомый и любимый твой человек. В-третьих, потому что ты мастерски умеешь жалеть себя, вспоминая о тех секундах, когда ты вошел домой, весь скрюченный, тихий, зажатый, ничего никому не ответил, только скользнул в свою комнату на втором этаже и сидел там всю ночь бессонный, как громом пораженный...
А жалеть надо не себя. Вспомни, Васко, когда-нибудь ты думал о Джонатане? Что сталось с этим светлым мальчиком, который хохотал в один тон с ней, с Пат, так же заливисто и задорно? Что стало с родителями невинно убитой девушки? Может быть, у отца было слабое сердце – нет, Пат не говорила тебе об этом, не помнишь? Может, он умер потом, не пережив удара? Может, мать, у которой были такие же лучистые глаза, как и у ее дочери, посерела от боли и горя, поседела, потускнела – вся, и не только взгляд? Ты когда-нибудь задумывался о тех, кому было больнее тебя, Васко?
- Я... я...

***
Автор много чего намутил в прошлом (или позапрошлом О_о) посте, а, собственно, все без толку. Потому что автор ошибся. Самое страшное на свете – это отнюдь не ложь собственным друзьям. Самое страшное – это когда ты лежишь, распластанный безвольным телом, у которого отрублены все мышцы, когда двигается только грудь, истошно приподнимающаяся и качающая в легких воздух, когда ты не в силах даже рукой шевельнуть, чтобы сделать что-то. Вообще ничего. Самое кошмарное – это бессилие.
Остается только возможность двигать глазами – правда, не беспредельная, новые чакры не открываются, но Васко может видеть, как Фред медленно, в ее духе, подбирается к нему, а одновременно с этим слышать, как она подбирается к сути. В конце концов, глаза – зеркала души, они всегда функционируют, как и эта призрачная субстанция. Черные маслины блестят в смутном свете лампы под потолком, и если кому-то кажется в них гнев – увольте, какой гнев по отношению к лучшему другу. Его теперешние чувства скорее можно назвать благодарностью. Фред, ты спасаешь меня от этого беспросветного океана лжи – хотя бы ты. Сегодня этот океан стал на один кубометр ниже по уровню. Сейчас ты закончишь свою типичную болтовню и уже проверишь свои догадки. Вот ты уже и сделала это. Давишь мне на руку, - проступают зеленоватые вены – как и у всех смуглых людей. А я смотрю на тебя равнодушно. Как последнее время я очень часто смотрю на всех. Потому что только надев на себя эту маску – очередную, не железную, но одну из многочисленных моих укрытий от реальности – я могу как-то укрыть свои истинные чувства. Иначе скрыться никак не получается. Я как на ладони. Я как односторонняя медаль – неужто не так? Я не умею таиться – сам по себе. И только когда душа моя становится похожа на газовую камеру, в которую напускают холодного душащего дыма, я превращаюсь в такого себя, какому еще уделен на этом свете хоть какой-то угол. Темный уголок получился, да – но кому какое до этого дело?
Только, пожалуй, тебе, Фредерика Крэбб.
И вот действие заклинания окончено – я легонько шевелю левой рукой, а после медленно одергиваю рукав. Чего ты ждешь от меня, ну? Поговорили, чудесно. Первый раз увиделись после разлуки - поговорили. Ты поняла, что я идиот, а я понял, что я идиот. Впрочем, для второй части встреча была как раз таки не нужна – ибо это я осознал уже очень-очень давно, сразу когда увидел тех двух девушек моего возраста, а может, и помладше, которые в ту роковую ночь зачем-то задержались в баре «Барселона». С тех пор я, кстати, ненавижу этот город, хотя раньше мне он очень нравился. Теперь я никогда не езжу туда. Слишком много дурных воспоминаний от названия.
- На краю света найду... жилу за жилой... на куски... – на губах какая-то горькая усмешка, Васко опять наклоняется вперед и снова смотрит не Фред в глаза, а на только что задернутый рукав. - Нет, Фред, ты ничего не понимаешь. Все это сделают со мной. Когда у меня уже не останется сил терпеть все это, и когда Метка начнет тускнеть.
Глухой голос звенит пафосом, но какая разница? В конце концов, он не придуривается сейчас, он говорит чистую правду. Он прекрасно помнил то, что становится с теми, кто предает идеи Темного Лорда. Сначала их пытают, а потом скармливают его замечательной змее. Он сам пару раз присутствовал на таких казнях. Помнил только кровавое пятно, расплывавшееся по коврам, кровожадные глаза змеи – и не помнил, как потом прощался и добирался домой. Каждый раз он представлял себя на месте того несчастного. И каждый раз благодарил судьбу, что она смилостивилась и не дала Лорду в тот момент решить испробовать на нем свой дар легиллимента.
- Думаешь, мне доставляет удовольствие находиться в их рядах? Они заставили меня убить... Пат! Ты понимаешь?! Патрицию убил я! Я убил ее...!
Он хватается за виски, обнимает лицо ладонями, потом резко отдергивает их и наконец осмеливается взглянуть на Фредди. Ему кажется – или ее глаза сейчас горят адским презрением? Впрочем, есть за что презирать...
Заставили? Кто имеет право тебя заставлять? Ты сам выбираешь путь, по которому идти... Ты мог бы тогда вырубить Яксли и спасти Патрицию, не так ли? Но ты не сделал этого. Значит, ты достоин всего того, что сейчас скажет тебе Крэбб. А она скажет. Вывернет твою душу наизнанку и как будто выцедит оттуда те самые слова, которые ты пять лет боялся произнести.
Ты трус, Васко. Самый настоящий трус.

 Отправлено: 12.04.11 16:46. Заголовок: Нет, не скажет. Крэб..

sucks ><

Нет, не скажет. Крэбб и дальше будет стоять в своем углу, поигрывая палочкой в руках и размышляя, чего же она жаждет больше: промыть рот Васко мыльными пузырями или же запустить себе в голову заклятием obliviate, а потом с ментоловым шампунем прочистить гриву, чтобы наверняка.
- Как понимать глагол «заставили»? - Вяло парирует Фредерика, все так же не отрывая взгляда от собственных ладоней. Друзей, к сожалению, не выбирают. Друзья сами находят тебя, а потом вы вместе решаете возле большой зловонной кучи, взорвется или нет. Взорвется, взорвется. Рано или, слава богу, поздно. А тот, кто выживет, с тоскливым удивлением станет махать в воздухе руками и сетовать, где же ошибка-то закралась, которую они пропустили мимо. Error Васко, пожалуй, заключался в том, что его легко можно было взять на «слабо». По крайней мере, других причин, почему petit Васко поддался модным веяниям в среде ортодоксальных чистокровных семейств и позволил вытирать о свою полузабытую натуру идальго ноги одному моральному уроду, Крэбб не могла найти. Ошибка же Фредерики легко находилась в её нежелании интересоваться насущным, убегать от проблем на другой конец света, там благополучно закрывать глаза и открываться, как говорится в сказках барда Биддля, исключительно под конец. А затем с энтузиастом садо-мазохиста оглядывать громадную кучу проблем перед своим носом и тыкать в неё пальцами, играя в доморощенную Мисс Марпл. Васко говорит с надрывом, будто его «заставили». Нет такой силы, способной заставить человека бросить все человеческое и уподобиться чудовищу. Даже животные никогда не уничтожают себе подобных вне законов пищевой цепочки: на водопое, как известно, волк никогда не нападет на бедную овечку, ибо там они равны. Есть силы, побуждающие на крайние меры: то чувство высшей справедливости и попущение божье, как говорится в тексте «молота ведьм». Но и в данном случае Фредерика была ярым противником самовольной расправы: возможно, в некоторых аспектах дамочка и являлась весьма фривольной личностью, но по её разумению преступника следовало отдать под заключение, и только суд 12 присяжных в полной мере вправе решить дальнейшую участь негодяя. Но отнимать жизнь у невинного человека только по параметрам чистоты его крови? О, нет, увольте, подобного курса действий Крэбб категорически не хотела воспринимать и понимать. Если вы так гордитесь своей белой костью - так что мешает вам и дальше носить маску презрения, с пренебрежением говорить свое «фу, грязнокровное отродье» и дальше смешиваться с родственниками, плодя умственно-отсталых ублюдков?
- Право выбора есть всегда, при любых обстоятельствах, - отрицательно качает она головой, и её выбор, все же, сделан: палочка легким движением руки убирается в карман до поры, до времени. Есть много слов, есть много мыслей, дабы продолжить разговор и вытянуть ноту трагичности. С позиции разоблачителя вытянуть из шляпы еще одного белого кролика и потянуть за жилы. Добавить в качестве соуса так и не высказанное «просто тебе так захотелось, Васко» и посмаковать очередную болезненную гримасу на лице Монтсеррата. Вопрос только: зачем?
- Ты ведешь себя, как инфантильная девица: тот в смех, то в слезы.
К черту все тягостные размышления о причинах, побудивших испанца стать хреном на горе - оставим-ка их лучше ему же на бессонные ночи и на осмысление в старости, если до таковой он в подобном темпе скачек доживет. От мыслей и вправду начинает болезненно ныть в висках, и снова возвращается исходное чувство выпить чего-нибудь крепче сорока градусов залпом и занюхать коркой черного. Есть обвинения куда покруче пожирательства. Shit happens, такое бывает, но так и веди себя подобно джентльмену и не устраивай мексиканских трагедий с выдираниями клоков волос и якобы оправданиями по поводу своего крайне отвратительного поведения. Не ныть надо, рассиживая на диванчике, а что-то делать. Хотя бы что-нибудь. Хотя бы самую малость. Иначе действительно напрашивается вывод: тебе нравится твое положение, Васко, ты получаешь от него удовольствие.
Фредерика со вздохом кладет руку на спинку дивана, позади которого она стояла в позе слепой Фемиды все это время, и с выражением poker face смерила долгим взглядом Монтсеррата. Что еще можно сказать? Экзекуция окончена, всем спасибо, вы можете расслабиться? Крэбб переводит взгляд на часы, и тут же на её лицо набегает паника.
- Разорви меня горгулья, - шипит она. - Ты в курсе, что уже почти час?
Крэбб спешно подлетает к живописно понурившему голову Васко, одномоментно известным только ей образом успела и облобызать того в обе щеки, и больно ущипнуть за бок, чтоб не раскисал, и при этом еще торопливо приговаривала что-то вроде:
- Мне необходимо бежать, если ты не хочешь, чтобы наша следующая встреча произошла на моих похоронах.
- Гойл меня убьет, клянусь!
- Мы с ним договорились, что он зайдет ко мне часиков в одиннадцать и покажет мне что-то сверхъестественное.
- Сверхъестественное - это не то, о чем ты подумал. К сожалению.
- Я его даже не предупредила, что могу где-то задержаться.
- Обязательно напиши мне, когда ты там будешь свободен - и давай куда-нибудь выберемся.
- Даю честное слово!
Да-да, все знают, что если Крэбб дает слово - то оно всенепременно железное, засим опустим краткое лирическое отступление. Не дав Васко отойти от бурных прощаний, Фредерика произносит:
- Не грусти, - и треплет испанца по волосам.
А затем небольшой вихрь по прихожей - и the end.