Marauders.Rebirth

- Женщина, мои глаза выше.
- Эта борода... Она свела меня с ума. Просто поразительно. Как она смогла получиться такого цвета? You look like a sexy badger. Нет, ну какая борода...
- Женщина, прекрати трогать мою бороду. Don't touch my beard!
- Я не могу. Она гипнотизирует. И манит. В неё хочется уткнуться и потереться об неё щекой...
- Oh my Gog, уберите от меня кто-нибудь эту маньячку! Мафалда, ты замужняя женщина, прекрати себя так вести!
- Как?
- Делать из меня жертву своих сексуальных фантазий. Теперь я понимаю, как себя чувствует Дизраэли, когда все пялятся на её сиськи и норовят их помацать. Я чувствую себя изнасилованным и оскверненным.
- Ну, да, ну, да... А когда ко мне в переулке подкатил непонятный мужик и с воплями «Мафалда, посмотри, что у меня есть!» начал стягивать с себя портки возле мусорного бака - это вполне естественно и нормально, ты хочешь сказать? Обычное утро воскресенья для меня, ты хочешь сказать? Ты на что-то намекаешь? Да, Амелия? Или как мне тебя теперь правильнее называть? Амел?
- Я была... то есть, был в состоянии крайнего возбуждения от своего утреннего открытия!
- Я так и заметила...
- Ты должна отнестись к этому с пониманием! Не каждый засыпает ночью женщиной, а наутро видит вместо себя на своей кровати и в своей одежде неизвестного мужика! Я была шокирована и скандализирована одновременно! Я не знала... то есть, знал, что мне делать и куда бежать, я растерялась... то есть, растерялся, но потом...
- Но потом ты заглянула под одеяло и увидела, что твои причиндалы такие же большие, как и твое эго, и ты успокоилась, и настроение твое заметно улучшилось?
- Блин, всего три часа как мужик, а уже понимаю, какие вы, бабы, несносные создания, и как от вас вешаться хочется иногда. Вот ты же мне ни слова не даешь вставить.
- Я? Это ты мне сейчас так пытаешься сказать, что я сука? Ты это мне сейчас пытаешься сказать? Ты, неблагодарное животное, которому я посвятила лучшие годы своей жизни! Так вам с Ллойдом и надо! Вы, мерзкие потребители, эгоистичные и снобные вонючки! Я просто поражаюсь, как Гарайи... Да у неё ангельское терпение, ангельское! Вели себя вчера как два скота! Ладно, Ллойд, но как мне было стыдно за тебя! Так нажраться! Там если и были свиньи, так это вы с Ллойдом, а не Дизраэли, ты свинья! Позор на мои седины! Я бы вас сама в двух хряков-бородавочников превратила, а потом сдала бы в зоопарк!
- Ай, ой, Мафалда... Ну зачем по голове-то! То есть, ты говоришь, это все Гарайи сделала... По голове не надо, она и так больная совсем вся... А как она конкретно это сделала, ты не помн... Пупс... Мафф... Ай, ой, оу-у-у-у-у-у-у¹...

¹ - авторская ремарка: тут бас запел фальцетом, а сам мистический мистер согнулся в три погибели; ибо не видывал он даже в бытность женщиной подобной боли, и весь мир содрогнулся в его глазах, и миллиарды лет сошли на нет с тех пор как новая часть тела и подошва сапога златовласой мадам на «ты».

Он понимал: он в невыигрышном положении. Он не мог и не имел права оказывать сопротивление женщине. Он имел право хранить молчание и мужественно сносить все и упреки и побои. Он мог только предать себя воле женщины и смиренно дожидаться участи, которую ему приготовит судьба в лице все той же женщины. Как нельзя остро он осознавал одну простую истину, которой еще вчера не отдавал особенно отчета и принимал всего лишь за данность, за аксиому. Но теперь-то он, пускай и поневоле, смотрел на все с противоположной точки зрения. Он никогда не задумывался о том, насколько могущественны женщины; раньше он думал только о том, что все зависит непосредственно от человека, от его желания, от его возможностей и от его амбиций. Он не понимал, насколько женщины могут быть жестоки и насколько они жестоки в гневе - ведь еще вчера он был женщиной, но не замечал того со стороны. С его глаз точно пала пелена, и он проникся небывалым сочувствием ко всему мужскому роду, что теперь представали все, как один, мучениками бабского произвола. В его мыслях даже промелькнула грешная: а, быть может, зря общество позволило дать раскрутиться такому феномену, как эмансипация... Но он поспешно отогнал это прочь, прочь из своей головы. Всё ужасно просто и ужасно сложно, думал он, и сам не замечая, когда мозг его окончательно перевернулся, и восприятие мира поменялось, и он перестал понимать женщин вообще, хотя еще вчера прекрасно знал весь механизм. Как, собственно, не понял, когда агрессия в его сторону сменилась на ласку, тигрица спрятала свои коготки и превратилась в котенка, рычание вдруг превратилось в урчание, а на его собственное, только проснувшееся ворчание заметили строго «не дергайся», и он присмирел и не дергался.
Пока она поглаживала его бороду и говорила «как здорово» и «как тебе идет», а он думал, что он, все-таки, мужик-подкаблучник, на работе - зверь, а из дома вили бы веревки; крутили бы и вертели, и играли по желанию, как девочка с мячиком, а он бы и не сумел сказать «нет» и стукнуть кулаком по столу. Он думал, тут даже наличие бороды не спасает, но он бы не решился бы её сбрить, раз так нравится. И, Господи, думал он, как же, все-таки, неудобно ходить. Он хочет обратно, в свое старое тело. С ним так не позволяли себе общаться. Но еще больше, пожалуй, устроить реванш Дизраэли. Пускай, сам он отныне не может - совсем не по кодексу джентльмена, коим ему придется побыть; но есть, есть у него одна мыслишка. Он думает, что кто-то вдоволь сможет отыграться, и этот кто-то - вчерашний мужчина, но сегодня...

Она так не любила одеваться по-женски; и, помнится, в детстве через такое большое «не хочу» разрешала матери выряжать себя в платья, как по кодексу было предписано девочкам в школе носить юбки. С каким угрюмым лицом она одевала все это. И как ей хотелось по утрам подольше поспать, поваляться в кровати, а не добрых три часа кряду приводить себя в порядок, марафетиться. Она так завидовала братьям, что вставали, натягивали брюки и рубашки и, порой даже и не причесываясь, а так, пригладив вихры, скакали по своим делам. Она думала, не жизнь, а сплошные плюсы у людей. Она думала, как круто быть мужчиной. Она как-то не размышляла совсем о том, как, все-таки, трудно быть мужчиной. Сколько спроса, сколько требований - и, да, попробуй не состояться. Тебя тут же обзовут неудачником и ни к чему не годным. Попробуй не ответить ожиданиям и непонятной планке, созданной непонятно кем и непонятно для чего, дойди по шкале «что нужно мужчине, чтобы зваться мужчиной» до достойного уровня. И общество тебя окрестит тебя как-нибудь эдак, и самооценка твоя будет не хило побита тобой же. Что ты, и вправду, не состоялся. Но, все-таки, все-таки, думала она, плюсы имеются. Хотя бы даже тот момент, что она... нет, он чувствует себя довольно неплохо, широко вышагивая по пути к дому, где живет Ллойд. Ему удобно в брюках и ботинках, его совсем не заморачивает тот вопрос, как на нем смотрится пальто, но сидит оно как надо. Ему даже подмигивает какая-то прохожая девица, а он думает: во, дает. И резво перескакивает через лужу. Он даже уже почти привык за тот промежуток времени между «сейчас» и «открыл глаза» думать о себе в полагающемся роде.

- Ну ты и страшен без макияжа, - присвистнул новоявленный мистер Боунс, отступив для безопасности шаг назад от страшного чудища, открывшего ему дверь. - Тут определенно требуется работа визажиста в лице меня.
- Это мой эльф-домовик! - гаркнуло нечто из недр квартиры, а еще через пару мгновений не замедлило появиться и предстать перед внимательным, изучающим взором мистера Боунса. Пару секунд они безмолвно смотрели друг на друга. Наконец, Боунс отвел глаза в сторону и даже как-то расстроенно вздохнул. Женщина, что стояла перед ним, хоть и была довольно миловидной особой средних лет. Но определенно не являлась Амелией Боунс. Как и он сам, разглядывая себя в зеркале, не наблюдал Томаса Ллойда. Имелись, безусловно, некие неуловимые черты, но...
- Ну, вот. А я уже даже начала серьезно верить, что ты моя мужская версия. Зато ты можешь со спокойной душой расцарапать Дизраэли морду и тебя никто не сможет в том попрекнуть. Я лишен, как ты видишь, подобной возможности. Need some help, чтобы привести себя в порядок? Давай, сотворим из тебя красотку, - радостно ухмыльнулся в тридцать три зуба Боунс.