Отправлено: 04.02.13 01:47. Заголовок: [GG or How Bones can Break one's Hopes]

 Отправлено: 11.02.13 04:19. Заголовок: warning! если вам до..

warning! если вам до 50 и вы не Нара - лучше не читайте.

- Нет, тебе нельзя. Фу, что ты вечно всякую дрянь в рот тащишь, - рассерженно произнес Мальмут и решительно отобрал у Боунс самое мерзотное, по мнению Исайи, изобретение маглов, которые они именуют сигаретами, а он - вонючей дрянью. - У курящей матери дети - уроды и рак легких. Ты же не хочешь, чтобы твои дети были умственно-отсталыми? Я вот не хочу. Правильно я говорю? - обратился он в поисках поддержки к Крэбб и нашел горячий отклик "правда-правда, всю правду он говорит", и они оба осуждающе посмотрели на мать-бестолочь, что не задумывается о своем потомстве. - Так, а это что ты пьешь? - засунул Исайя нос свой в стакан Боунс, чтобы через секунду с еще большим негодованием в голосе продолжить воспитательную беседу с этой безответственной женщиной. А правильнее сказать - монолог, ибо сама Боунс только изумленно смотрела на невесть как оказавшийся в её руках шоколадный батончик, который Мальмут, опять же, невесть как умудрился всучить ей со словами "ребенку необходима глюкоза, а ты его травишь никотином, овца!". Она даже не знала, что конкретно её поразило: то ли, что её убеждают, будто бы она на сносях, то ли то, что её назвали овцой; но, в общем, она была поражена и не могла найти букв в своем лексиконе, чтобы держать достойный ответ перед публикой. А публика, меж тем, в лицах Фредерики и Исайи, уже вовсю негодовала по поводу её "запойного алкоголизма".
- Да ты второй день за воротник заливаешь, - брюзжал Мальмут, выливая её стакан в сумочку Фредерики, у которой там в пятом измерении где-то на дне между вместительной косметичкой и полным собранием сочинений Владимира Ильича Ленина затесалась компашка молдаванских пьяниц. - Пьяная мать - позор семьи!
- Мне стыдно смотреть на тебя, ты не мать, ты дура, - вторила ему Крэбб, жестом указывая официанту "повторить" виски, а то нервы шалят, стресс при виде подобных картин, а она за себя не отвечает, вот не отвечает, ей-Мерлин, когда такие дуры вдруг становятся матерьми.
- Кроме того, - строго уставился Исайя на Амелию, - тебе завтра на работу. Опять с утра "не в настроении", злая, дерганная, будто с цепи сорвалась. Нет. Все, можешь знать: лавочка прикрыта. И не только на сегодня, но и на совсем. Ну? Чего ты смотришь на меня? Чего ты смотришь на меня, Амелия? Хочешь мне ткнуть на Мафалду и сказать: "ей тоже завтра на работу"? - передразнил он её. - Так я в курсе. Только меня это не касается. Это не моя проблема. Это проблема секретаря Мафалды и её племянников. Да, да!
Мафалда на весь пассатиж в свою сторону только скривила губы в ухмылке, да предприняла неудачную попытку пнуть Исайю, да посильнее, чтоб заткнулся уже кудахтать, индюк такой, но, к сожалению, попала она носком ботинка не в мягкое, а в ножку стула, и на какое-то время выскочила из жизни... Зато вот Амелия тем временем подоспела, точно вынырнула из глубин созерцания самой себя, и откровенно непонимающе выдала "что?"
- Не чтокай, Боунс, это неприлично, - как заумная сова, просипела назидательно Фредерика.
- Разжижение мозгов, протеря в прострации времени, - глубокомысленно изрек Мальмут, и они с Крэбб многозначительно переглянулись друг с другом и синхронно закачали голова, словно два китайских болванчика. - У беременных таковое частенько приключается.
- Ну вас к лешему! - Взревела тогда подстреленным вепрем Боунс и скинула со своего плеча удобно так устроившуюся ладонь Мальмута. Немного подумав, она все-таки воплотила в жизнь то, чего не смогла добиться собственными силами Хопкирк: она ткнула Исайю под дых локтем, а затем страшно скрипнула зубами. - Что за околесицу вы несете? Какая я вам беременная? Где? В каком месте? Это у вас разжижение мозгов, идиоты.
- Резкая перемена настроений, - убийственно спокойно вздохнул Мальмут, даже не поморщившись от акта рукоприкладства по отношению к себе. И с грустью помыслил: это только начало, а впереди целых девять долгих месяцев... Впрочем, затем его думы обратились вот в какие степи: как же так - силенок в ней совсем мало, даже ударить нормально не может! Наверное, придется её каждое утро кормить кашей. По доброй воле она, конечно, не станет есть овсянку, примется размазывать по тарелке - уж он-то её знает. Или того хуже - выльет в окно или попросит кого другого отведать молочку. Но и он парень не промах, его не провести! Он как-нибудь разберется с проблемой. Тем более, у него в наличии имеется верная союзница Крэбб - эта запросто нависнет грозовой тучей над темечком и откуда-то свысока пробасит "ну что, как в детстве, с ложечки будем?"
Но подождите! Как-то подозрительно притихла новоиспеченная мамуля - Исайя так и посмотрел на неё, с подозрением. "Что замыслила ты, женщина", - в немом вопросе дернул бровью Мальмут.
- Я думаю, мы будем счастливы все вместе, потому что мы теперь семья, бабуля Гарайи, - с самым что ни на есть невинным видом проворковала она Дизраэли. Мерлин ей в свидетели: она готова навеки распрощаться с табаком и алкоголем, питаться здоровой пищей и выносить хоть тройню, если это дает ей безнаказанное право обзываться на Дизраэли "бабулей" везде и всюду. Вот как её Дизраэли раздражала на протяжении стольких лет одним фактом своего существования, вот как хотелось ей одеть что-нибудь тяжелое на голову, только чтобы её физиономию той-терьера никогда в жизни больше не лицезреть, как... А тут воздалось. - I think they call it carma, - подытожила тему Боунс. А потом она, которая, как считала Мафалда, обладала настоящим талантом затрагивать в беседе всякие опасные темы, вдруг решила вспомнить один случай, приключившийся намедни.

flashback #1. 17.03.78; 5:00.

- WHO THE HELL ARE YOU? - Завопила на всю квартиру неизвестная скрюченная рожа в камине и скрючилась еще больше, завязав губы морским узлом и выпучив глаза из орбит.
- Nuh. - Отрицательно покачала головой Боунс. - Who the hell are you? - Не теряя своей невозмутимости ни на секунду, переспросила Амелия и сложила руки на груди, показывая своей позой, кто тут хозяйка положения, а кто неадекватная и невоспитанная вуаристка. Мало того, что подглядывающая в чужие камины, так еще и вопящая в пять часов утра без видимой на причины. Ну вот кто обычно криками и воплями будоражит покой соседей в подобное время? Есть только три варианта: а) сладкая парочка, переживающая очередной раунд в сексомарафоне; б) блондинка из триллера Хичкока, к которой в ванную пробрался маньяк-убийца с ножом; в) человек, который пошел тихо и мирно справить свою естественную нужду, но по пути ударился пальцами ноги об угол шкафа. Рожа не подходила ни под одну из трех категорий. Если Амелия хотя бы немного умеет разбираться в людях, то по её мимолетному наблюдению этой роже уже лет десять как любые марафоны только в сладких снах снятся после просмотра страницы со знакомствами в газете, где объявления обычно имели обыкновения составляться по приблизительно примеру "я, одинокий горячий мулат, ищу свою шоколадку - ну если вы понимаете, о чем я"; маньяки даже за миллион фунтов стерлингов к ней не подойдут, а если и нагрянут по чистой случайности - так сразу же screamin' like a sissy и убегут, потому как эта рожа примется с энтузиазмом срывать с себя одеяние и кричать "my body is ready". Что же касается тех личностей, которые решили под утро посетить клозет... Ну, извините, эта роль уже занята самой Амелией, а двух прима-балерин в одном театре быть не может.
- I ASKED YOU FIRST! - Одарила соседей новой тональностью своих вокальных данных ненормальная и страшно заскрипела зубами. Да, страшно. Страшно за её зубы и за её кошелек - это же сколько роже приходится платить за услуги дантиста? Или, быть может, у рожи вставная челюсть? Интересно... Хотя и на одну сотую так не интересно, как то обстоятельство, что Исайя и ухом не повел на все эти вопли пожарной сирены. Молодецкий храп как доносился из соседней комнаты, так и доносится себе. Вот что значит выражение "человек трудился без устали". Не покладая рук и прочих частей тела. Ничего ему не страшно: хоть потоп, хоть пожар, хоть... Ах, да, вуаеристки.
- I asked you second, - всё тем же спокойным голосом парировала Боунс и выжидательно уставилась на рожу. Рожа выдавила из себя удивленное бульканье и замерла в гробовом молчании. Амелия даже могла расслышать, как за несколько кварталов от дома, в котором она сейчас находилась, дребезжит мотор чьей-то развалюхи-машины.
- I'm Sarah, - наконец сдалась рожа, и ответом ей послужила широченная улыбка, расплывшаяся в тот же момент от уха до уха на лице у Боунс. Именно этого-то она и ожидала. И рожа, сама того не ведая, упростила ей задачу донельзя.
- Huzzaaahh, Saraaah! - Издав боевой клич, Амелия сделала резкий выпад ногой вперед, натурально, как ниндзя, и захлопнула крышку над камином. Хочет подглядывать - пускай изучает узоры на чугунной стенке прямо перед своим носом. А вся эта прелюдия... Нет, ну а какой адекватности вы хотели от человека в пять часов утра?

***

И вот, глядя на то, как некрасиво сереет лицо многоуважемого Исайи, как он залпом выпивает отобранный ранее стакан виски, а затем идет серо-буро-малиновыми пятнами, разевает рот, как выброшенная на берег рыба, подскакивает на месте и несется в мужской туалет, разбрасывая всех встречных официантов на своем пути, Боунс задается вопросом "и у кого же из них двоих астральный токсикоз".
- Если это та самая Сара, о которой я подумала, то я пакую чемоданы и уезжаю в Саудовскую Аравию, - доносится до неё голос Фредерики.
- А я перебираюсь в ЮАР, - добавляет Мафалда. - Потому что вместо Лондона останется кратер.
- Я думаю, нам стоит немедленно поторопиться, - говорит Фредерика.
- Я думаю, она уже на половине пути сюда, - эхом ответила ей Мафалда и принялась судорожно всматриваться в окно, словно пытаясь разглядеть на горизонте эту самую Сару.
- С тобой было весело общаться, Амелия, - печально вздыхает Фредерика, а Мафалда лишь молча качает головой. Они переглядывается друг с другом и снова мотают носами туда-сюда. Боунс понимает, что еще две минуты - и её действительно начнет укачивать.
- Помянем, - говорит Фредерика.
- Покойся с миром, Амелия, - откликнулась Мафалда. - Пусть земля тебе будет пухом.
Нет, ну вообще. И это после всего, что они пережили вместе? Боунс была скандализирована, оскорблена и возмущена до глубины своей души.

что пережили 11.03.78; 20:00.

- Так он и праздновал. Только со мной, - не менее сухо отозвалась Амелия, успевшая привести себя в относительный порядок. Мафалда заметила, что колготок Боунс не надела, видимо, не нашла, следовательно, и из нижнего белья на ней максимум был бюстгальтер.
Хопкирк скользнула взглядом по груди приятельницы.
Нет, не был.
- Не думаю, что победа сборной Аргентины на чемпионате мира по футболу так обрадовала тебя, чтобы отмечать её, - резонно заметила Фредди, которая всегда, в любой ситуации оставалась верна своим принципам и рубила правду-матку как она есть. И быстренько так шагнула Дизраэли за спину. Боунс улыбнулась, очень широко и очень ненатурально, словно получила сейчас от Крэбб фору в забеге.
- Зато меня порадовало другое.
И они уставились с Гарайи друг на друга так, будто собирались выцарапать глаза. Мафалде очень, просто ужасно, не хотелось вставать между ними, но пришлось, поскольку она все еще надеялась на хороший исход дела.
- Вроде как я должна пристыдить тебя сейчас, сказав, насколько это глупо и неприлично. Но я не буду этого делать, - примирительно подняла руки Хопкирк. - Потому что всякое в жизни бывает. Я сказала, всякое в жизни бывает! - Рявкнула она на Дизраэли, подмечая, как та открывает свой рот, чтобы выдать, безусловно, нечто весьма глубокомысленное и тщательно обдуманное. Вот в который раз за сегодняшний день её посещает ощущение, будто бы она - воспитательница в детском садике? Даже не спрашивайте. Это ощущение её уже не посещает. Оно уже поселилось в ней и чувствует себя как дома.

как анализировали пережитое 12.03.78; 7:00.

- С какой стати я должна оправдываться перед кем-то и в особенности перед этой? - процедила сквозь зубы Боунс, бросая хмурый взгляд на сидящую рядом с ней Хопкирк.
- Потому что мы это видели. Я это видела. И глупо отрицать очевидное, - просто ответила на то Мафалда и пожала плечами. Губы Боунс недовольно искривились, темные глаза сузились, замерев взглядом на профиле блондинки, - и так еще минуты две Хопкирк купалась в волнах обдаваемого в её сторону холодного презрения. А она закаленная, ей не страшно.
- Значит, твои глаза тебя обманули. И ты увидела то, что ты хотела увидеть, - кратко бросила Амелия, отводя взгляд в сторону.

что получилось из анализа пережитого 12.03.78; 17:30.

- I'm sorry you guys. - Нет, ну одному Боженьке, наверное, известно, сколько усилий приложила Боунс, чтобы заставить себя сказать эти слова. И Мафалде, которая вот сейчас прямо засияла, как начищенный самовар, и с гордостью посмотрела по сторонам, как бы намекая, чья заслуга-то вообще в данном событии. Кто до девяти утра пытался достучаться до совести Боунс, но так и не достучался, ибо таковой вещи априори не существовало в комплектации этой леди; а затем просто решил взять измором и не давал заснуть ровно до тех самых пор, пока не получит клятвенное обещание извиниться за непотребное поведение? То-то же. Светлая голова и всем пример Мафалда Лучезарное Солнышко Хопкирк. А Боунс, тем временем, хмуро посмотрела на листочек с записанной речью. Сочиненную знаете кем? Да, да, Мафалдой Наше Все Хопкирк. И вот она, затаив дыхание, ждет финальной фразы своей постановки. Камера, мотор, крупный план, только не облажайся, я тебя умоляю. - This was just a one time thing.
Фредерика несколько мгновений таращилась на неё с широко раскрытыми глазами. Потом повернулась и шепотом посоветовалась о чем-то с МакКензи. Затем снова повернулась к Боунс.
- Huh... Huh... - медленно выдавила она из себя. - What about the other 500 times? У меня, между прочим, психологическая травма теперь.
А вот почему такая реакция возникла у публики? А потому что, как говорил близкий духовно Мафалде Станиславский, "не верю". С чувством надо было, с выражением. А не как "Бородино" Лермонтова у доски и из-под палки.

***

А ведь они считались если не друзьями, то хотя бы теми, с кем можно отдохнуть так, как и богам не снилось в своих божественных снах под амброзией. На чей день рождения можно заявиться с невероятным опозданием, потому что у вас всех, включая и самого именинника, есть железное оправдание they didn't have a "sorry I was late for your birthday party because I was gettin arrested" card. Кому можно было сказать "I told you I was good to drive" и получить в ответ "dumbass I drove... You sat in the passangers seat and steered with a paper plate". Между прочим, если и существовали в мире люди, про которых Амелия могла бы сказать "I would rather they hate me for who I really am then to pity me as a dying fool", то вот эти-то и были, наверное, теми самыми людьми. И даже Дизраэли. Куда ж без Дизраэли.

как отдохнули как-то раз в позапрошлые выходные. время: приблизительно 22:00.

- Швабра, - цокнула языком Боунс, вырастая во всем великолепии перед Дизраэли. - Have you seen your son?
- You will never find him, - растянула счастливую улыбку на ширину плеч престарелая Эсмеральда, и зубы её фарфоровые засверкали в свете софитов.
- Whatever you say, Lesmeralda, - не менее радостно заулыбалась ей в ответ Evil Queen, и все вокруг них двоих заискрилось, заблестело, и кто-то, мимо проходящий, со стоном слег на пол с ожогом сетчатки глаз. - We will always find each other, - пропела сладким голосом она, кокетливо подмигивая псевдоцыганке.
Хопкирк честно не хотелось встревать между этими двумя, она вообще планировала по привычке проигнорировать chemistry, возникающую в воздухе всякий раз, стоило Дизраэли и Боунс закружить друг перед другом. Она все никак не могла определиться, кого же они ей напоминают: то ли двух носорогов, сцепившихся рогами и никак не расцепляющихся обратно, то ли двух гиен, которые по-кретински хихикают, но никак не цапающих по-настоящему, не понарошку, своего оппонента. Она бы, вот руку на сердце положа, даже не стала бы заострять внимание на них в данную минуту, а дальше бы изучала публику и вот то нечто радужное с чем-то таким интересным на лбу, strapony, как окрестила его сама Хопкирк. Но Боунс произнесла откровенно раздражающую фразу. Которая вообще всегда жутко бесила Мафалду, когда она читала сказки. Она так и хотела сказать приятельнице, ткнув ей пальцем в перетянутую корсетом грудь, мол, если ты еще раз так скажешь, то тебе лучше сразу бежать домой и прятаться под кровать. Но тут... Правду говорят: девичья память коротка. Память блондинки, коей являлась Мафалда, была порой еще короче.
- А ты кто? - Недоумевающе уставилась на Фредерику Мафалда, напрочь позабыв о семи гномах и интригующем magic unicorn.
- Ну как кто, - Фредерика посмотрела на Мафалду как на самую распоследнюю дуру, каковая только может существовать в Британском королевстве и его доминионах. - Я олененок Бэмби, - сказала она таким тоном, будто бы это само собой разумеющееся, а Мафалда мало того, что самая последняя дура, так еще и слепая. Четко, в общем, выбрала себе Хопкирк костюм, подумала Фредди, смеряя блондинку взглядом с головы до ног. Она как раз играла на этом празднике жизни ведьму из той сладенькой истории про двух мерзопакостных детей, которые под старость лет стопроцентно потом страдали от сахарного диабета. - Я всегда выхожу из леса, когда кто-нибудь начинает петь.
Нашей сказке неизвестно, что хотела сообщить Дизраэли, начав со слов "let's be honest". Наверняка это была бы похвала Фредерике и её оригинальному подходу к наряду, и Фредерика наверняка бы осталась крайне польщенной отзывом своей трепетно обожаемой подруги. Наверняка бы. Но мы не можем ответить со стопроцентной точностью, можем только делать догадки и строить теории. По той простой причине, что в унисон с Дизраэли со стороны Боунс раздалось хмыканье и что-то очень похожее на "lesbi honest, да, Дизраэли?"...

разгар отдыха, время: часа два ночи.

- Oh come o-o-on Amelia-a-a-a, - протянула Фредди, положив руку на плечо Боунс и порицающе покачав головой. - Don't be such a pain in the ass, - она легонько так сжала своей лапотью сахарное плечико. - You're not being fair.
Скажите мне, пожалуйста. Это вот этот вот человек будет рассуждать, кто тут fair, а кто green fairy, когда ровно два часа тому назад именно Крэбб развела симпатичного пузатенького дядечку на выпивку и прилагающейся к ней закуску в виде запеченого поросенка, можно сказать, вселила надежду в отчаявшуюся когда-либо встретить вторую половинку душу и заставила биться сильнее горячее сердце своими проникновенными речами, а затем, когда бумажник дядечки опустел и стало нечем платить за аппетит ненасытной Фредерики и её резинового желудка, вероломно оставила ни с чем. Нет, вот от этой конкретно персоналии Боунс не желает слушать дотации. Сложив руки на груди, она посмотрела на мацающую её плечо ладонь, а затем перевела взор свой холодный, как айсберг в океане, и внимательный, как у удава на кролика, на саму Крэбб.
- Yes, it's fair, - фыркнула Амелия, поводя плечом в сторону. - The fairest. Of them all.
Велика печаль: Королева проиграла свою битву. Но то приключилось совсем в иной проекции. А здесь, тут и сейчас ей уготована роль Королевы. И как прописано ей по сценарию "i will destroy your happiness, Snow White", так оно в конечном счете и произойдет. Ну еще б. Она же Амелия С. Боунс, а не какая-нибудь амеба в дурацком прикиде. У неё все всегда нормально делается. Вот допьет свою Кровавую Мэри и получит свой Счастливый Конец.

взгляд со стороны на то, как отдыхают люди, оценка тех, кто не понимает.

- Но я же... Но я же Белоснежка, - как-то совсем по-детски обиженно звучит голос девчушки. Она глядит, она видит, но не верит своим глазам: Принц, её Принц уже пятый танец подряд приглашает Королеву, её злую мачеху, и не обращает ни малейшего внимания на неё, свою Белоснежку! Темные волосы Королевы заплетены в косы и собраны на затылке в элегантный пучок, тяжелая корона отливает золотом её голове, тонкие пальчики по-хозяйски скользят по ткани сюртука Принца, а он и совсем не против тому, и склоняет голову свою перед ней, и губы её, точно в крови мазаные, шепчут ему что-то на ухо, что-то, выцветающее улыбкой на его губах. Слезы закипели в ясных глазах Белоснежки. Реальность иной раз бывает слишком жестока, а мужики, хоть и считались принцами, а все равно оставались козлами.

общая картина того, как обычно заканчиваются все отдыхи тех, кто умеет нормально отдыхать и им потом ни капельки не стыдно.

Мораль сей басни такова: не убегай раньше времени в дамскую комнату рыдать в уголочке. Самое интересное имеет обыкновение оставаться напоследок. А так бы Белоснежка поразилась удивительным кровно-родственным связям, имеющих место быть в не очень сказочных реалиях. Как, например, вот та вот Эсмеральда вдруг собрала глаза в кучку, навострила окуляры и осознала: Принц - никто иной, как сын её родный. И он в данный момент путается с мутной личностью, а мутная личность уже даже не путается, она откровенно висит на шее, а Эсмеральда скорее признает свой истинный возраст, нежели согласится на почетный титул "бабушка". И она зовет своего Квазимодо, бывшего Олененка Бэмби, у которого под занавес вечеринки шерсть и лифчик свалялись в горб и переползли от интенсивной пляски на спину, и они выезжают на центр зала на магических единорогах, распугивая своим видом толпу. И как Слепая Ведьма выходит в хороводе с семью гномами и провозглашает начало гражданской войны: войны красного вина и белого вина. И как Принц героически закрывает своей спиной Королеву, но Королева несколько перебрала с алкоголем, а посему воинственна и не собирается сдаваться без боя. И она срывает корону со своей головы и замахивается ею. И публика завороженно наблюдает за баталией, затаив дыхание. Корона со свистом летит в воздухе, делает небольшой переворот и с отчетливым гулом, с колокольным набатом, врезается в темечко... В темечко Слепой Ведьмы. Греческий хор трагически заламывает руки. Враги, позабыв о распрях, нависают над телом Ведьмы. Магический единорог приносит кувшин с водой жизни и поливает ею бездыханное тело. Ведьма открывает глаза, пробует на вкус свисающую с её носа каплю этой самой воды животворящей и безапелляционно заявляет: "вермут тут полное фуфло, больше нам тут делать нечего". Затемнение.

***

На Лондон надвинулись зеленые сумерки. С болота потянулись туманы, но им было все ни по чем, ведь они сидели в теплом и уютном местечке. Амелии вдруг пришло в голову, что самым идеальным вариантом был бы супруг, который по ночам мужчина, а днем - лягушка. Конечно, денег такой приносить не будет, зато и мебели меньше износ. Кроме того, она никак не могла выкинуть из головы некоторые соображения, касающиеся длины его языка. Но ничего подобного она вслух не произнесла. Нет. Она же была скандализирована до самой глубины души и прочих анатомических излишеств. Вместо этого она просто скрипнула зубами и рявкнула на всех:
- Will you just SHUT UP ALREADY, nuh? - Взгляд её уперся в появившегося Мальмута. Предупреждая последующие вопросы, она и ему: - И ты тоже.
Тот почесал нос и серьезным тоном заявил ей при всех:
- Amelia, I don't want to be called your «numnum» anymore. I prefer Pancake. Or Sugar Daddy.
И Боунс с протяжным стоном хлопнула себя ладонью по лбу. Потому что каждая последующая история - действительно просто «невероятнее» другой.

 Отправлено: 21.02.13 02:03. Заголовок: 1984, СССР - Я не и..

1984, СССР

- Я не из тех свекровей буду, родная! Невестка - метла. Где поставлю, там и будет стоять! А будет брыкаться, так я ей покажу самый короткий путь между моими тапочками и ее задом. Да-да. Сара воспитала сыну на славу! Я всегда знала, что в нее переселился дух Гитлера. А что я не рассказывала? Да, она родилась через 30 секунд после того, как этот фагала лишил нас удовольствия выдернуть его шмак и накормить его им. Моя тетя всегда мне говорила: Бойтесь Сарочку, девки, бойтесь. Она конечно не самая красивая из вас, это у нас Гарайи,- Гарайи гордо выпятила грудь, нечаянно столкнув стакан водки в метре от нее, - и не самая умная, это у нас Гарайи, - от неописуемой гордости, Гарайи выпрямилась даже еще больше, так, что стакан на другом конце стола последовал примеру своего соратника, и тоже пал смертью храбрых, - и не самая агрессивная, это у нас Гарайи, - еврейка на всякий случай кинула на подругу предупреждающий такой взгляд и продолжила, - и не самая распутная, это у нас Лайла... с Гарайи, но девчонки, говорила тетя... Сара вам всем еще кузькину мамку покажет. Эта девка вся в бабулю: сварит щавелевый борщ одной рукой, зарубит гуся другой и кастрирует мужа сиськой...
Шел уже двенадцатый час ночи - самое время для глубоких разговоров, решили они с Мафалдой, и спокойно попивая водочки делились своими планами на будущее. У Мафалды были свои сорванцы, у Дизраэли исчадия ада росли уже не в количестве, а в качестве и час от часу не легчало. Вот только на прошлом месяце Абигель явилась к мамаше с заявлением, что ей мол обязательным образом нужна будет машина на 16-ое день рождение... Гарайи была уверена, что доня ее еще даже в подростковый возраст не вступила, а тут бац - машина! Да, не надо было разводиться с ее отцом. Вот развелась, как дура, теперь нужно будет отсчитывать в каком году она кого рожала...
- Да помню я твою Сару, что ты мне сейчас, как чужой? - человеческим голосом отозвалась Мафалда из под стола. Гарайи была на все сто уверена что она искала там стакан. Хотя вполне возможно она искала курицу, которую они по тихому, по блату (бутылка водки) затащили в гостиницу "Россия". Ну хорошо, две курицы. Три. Клянусь Авраамом, там было всего пять кур и ни чуть не больше семи. Восемь кур. Десять. Дюжина кур и на этом мы кончаем. На стол вознеслась курица-гриль номер тринадцать. Ну да, эта тринадцатая, а в сумке дюжина. Все по честному.
- Родная не стала бы ждать завтрашнего дня, чтобы накормить кровиночку свою, стерва. Давай ее уже... - Гарайи по хамски притянула к себе курицу и оторвала жирную, почерневшую от долгой жарки попку и попробовала. От наслаждения она аж прикрыла глаза и застонала.
- Да лучше бы ты кому-нибудь уж дала бы, а то смотри, на корову скоро похожа будешь... Даже Фредерика такого... - договорить, Мафалда, не договорила, вместо этого залпом выпила рюмку водки. Дабы помянуть. Гарайи не стала. Гарайи свое отпила, теперь она ела в память о Крэбб. Она мало чего теперь делала, но ела она всегда в честь Фред. За обоих!
- Пошла ты. Мужикам нравятся женщины в теле. Не собаки же они, чтобы на кости твои бросаться. И вообще, сначала на свою личную жизнь посмотри. Я уже пять раз выскакивала и ускакивала, я свое наскакалась! Ты когда за скакалку возьмешься то? Дети уже завтра-послезавтра уедут, а ты останешься выть серым волком.
- Хорошо, хорошо, хватит кудахтать. Чем больше поглощаешь курятину, тем ближе становится ваше родство. Не зря у тебя сын на петуха похож...
- Сына не трогай, Пугачева, а то я тебе сейчас покажу айсберг в океане... - пригрозила Гарайи сигаретой, а затем прижав ее между губами, чиркнула спичками, подожгла и затяжно закурила. В голове тут же настало просветление, будто в глазах аж посветлело. На свете стало хорошо жить. И ну и хрен, что в Советском они Союзе. И плевать, что песни Пугачевой задолбали их по полной. Зато задолбали. Зато обоих. Главное - что было кого долбать.
- Ну так какая невестка по твоему будет? Что он тебе рассказал? Она из ваших хоть, или мне ее тренировать придется?
- Да фиг ее знает. Главное, что не Боунс. Всех остальных я или переживу или выживлю...
Мафалда негромко посмеялась и налила очередную рюмку.
- Да уж... А счастье было так возможно, так близко...

***

Но судьба моя уж решена,
Неосторожно быть может поступила я.
Меня слезами заклинаний
Молила мать; для бедной Амелии
Все были жребии равны
Но так уж вышло, что я залетела от вашего сына...

Фривольное толкование отрывка из Евгения Онегина к ней пришло как-то так сразу и довольно нагло. Она как будто была в трансе, как после марихуаны - все светло, расплывчатое и довольно параллельное. Будто ты вроде и там, а вроде и сон. То есть нет, не сон. Кошмар. Мораль данной басни уже описывалась выше, но до Гарайи она видно тогда не дошла, ибо эта несчастная дочь многострадального еврейского народа отлучилась. Нет не в дамскую уборную, а в бар, ну буквально на 10 минут. Потому что звонила Сара. Нет, нет, давайте еще раз. Звонила САРА. Нет, есть еще лучше. Сара ЗВОНИЛА. Или вообще - ЗВОНИЛА САРА. Как человек. Как магл. В ресторан, где она никогда не была, о местонахождение и существование которого не знала, но звонила. Ибо она - МАТЬ, а Изик - не мужик, а тряпка блин какая-то, который мамке Саре докладывает все. Наверное про Амелию Сара тоже до Гарайи знала. Ну конечно знала, она же Сара! А Изик тряпка. И Сара это знала, поэтому она наорала чего-то истошно-сарского на иврите, предупредила, что будет там скоро и повесила трубку, а ибо она была Сара, Гарайи лишь пискнула что-то вроде: "Ну да, ну да, ну конечно, он тут, ну да", и решила, что время для взрослых памперсов все же пришло. О как она ошибалась...
За столом сидели взрослые люди,а вели себя, как идиоты. Гарайи посмотрела на всех издалека с неописуемой нежностью и жалостью и решила втянуть в себя этот момент, ибо этот момент мог быть последним. Ведь Сара звонила. ЗВОНИЛА. И предупредила. Значит дела были плохи. Значит 1999-ого ей не видать... Черт, а так хотелось!
Шаг вперед, голос сына в слоу-мошен издающий "У беременных таковое частенько приключается", поворот головой в сторону, разъяренный возглас Боунс "Что за околесицу вы несете? Какая я вам беременная? Где? В каком месте? Это у вас разжижение мозгов, идиоты.", сердце которое было у горла, только было хотело вернуться на место, но тут широкая ухмылка, сладко-припеваючи: "Я думаю, мы будем счастливы все вместе, потому что мы теперь семья, бабуля Гарайи" и... остановка сердца.

***

Well your faith was strong but you needed proof
You saw her bathing on the roof
Her beauty and the moonlight over through ya
She tied you to her kitchen chair
She broke your throne and she cut your hair
And from your lips she drew the Hallelujah

Ни одна женщина на свете не понимает и не испытывает настоящей, истинной, по сути божественной любви, пока она не держит в руках своего ребенка. Свое чадо. И не важно от кого она его родила, не важно почему, не важно при каких обстоятельствах - те первые секунды, когда ты видишь этот уродливый, кровавый, орущий комок почти-человека, который только что был неотъемлемой частью тебя, а теперь стал частью мира... Те первые секунды и есть рай. На земле, на небе, во всей вселенной, до и после и во время жизни - это не важно. Ни одна женщина не любит так сильно, не дышит так глубоко, не видит так ясно и не живет так самоотверженно ни до ни после тех самых первых секунд после родов. Потому что он, этот ребенок - есть ее продолжение. Ее наследство. Ее смысл и оправдание. Этот ребенок есть ее шанс начать заново. Машина времени, сам концепт, был придуман мужчиной. По другому быть и не могло, потому что женщинам не нужны были эти машины, они сами были создателями жизни. Они и были этой самой машиной жизни, позволяющей душе начинать все заново, опять и опять и опять...
Но только те первые секунды были поистине счастливыми, потому что они не были запятнаны, пропитаны всепоглощающим, испепеляющим страхом, что когда-нибудь наступит день, когда жизнь отнимет у тебя твое чудо. Это страх, который становится частью жизни, мы учимся с ним жить, но никогда, ни при каких обстоятельствах он не становится меньше, наоборот... Появляются игрушки, потом друзья, потом машины, потом работа, потом девушки, потом та самая единственная и ты, мать, не то что уже на втором плане, ты даже не на десятом...
Гарайи никогда не испытала рая с Исайей... Она знала, что он принадлежит не ей еще до того, как у него появились пальчики. Он был Сарыно сыном и ничего в мире не могло бы этого изменить. Хотя, кое-что могло бы, но Миллер был упрямым козлом и никогда в жизни не вернулся бы к ней, а она была слишком большой стервой, чтобы дать его никчемной жизни хоть какой-либо смысл. Она уже портила свое тело во имя его отпрыска, честью жертвовать она не собиралась.
Правда иногда, пока он еще был частью ее, она мечтала о том что у нее хватит смелости и бескорыстности оставить его, вырастить, услышать первый раз, когда он назовет ее мамой... Она всегда мечтала о том, чтобы ее называли мамой. Как на зло каждый из ее отпрысков называл мамой кого-то другого. Например Абигель на всем серьезе называла мамой Уилла. В первый раз Гарайи стала свидетельницей этой сцены, она дочь чуть с шестого этажа не выкинула. Слава Яхве, "мама Уилл" увел девку из комнаты.
Гарайи ненавидела признаваться себе в этом, но ни одного из своих детей после Изы она не любила так, как любила его. "Это от того, что ты был первым и вся жизнь была заполнена тобой..." И ничто не разбивало ей сердце так, как слышать, как он зовет Сару мамой, слышать, как она командует им, как оберегает, насколько он боготворит ее, а она его... Она завидовала Саре, Яхве, как она ей завидовала самой черной, самой страшной завистью на которую была способна. В первые годы она ее ненавидела, винила во всем, чем могла... Потом была пора благодарности, просветления, а потом... Потом были замужества, и была бесшабашная жизнь 30+ летней женщины, которая прожила слишком много за слишком мало и хотела искупить перед детьми вину. С Исайей получилось как-то с горем пополам. Вроде она и была, а вроде он мог бы и без нее прожить. Но зато она была единственной в его жизни мамой на тот момент. Даже единственной женщиной, потому что Сара была далеко, а она - маячила перед глазами каждый день. Туда-сюда, туда-сюда, туда-Амелия, сюда-Амелия...
Она не поняла, когда именно это произошло. Каким образом из всех женщин в Лондоне ему удалось подцепить вот это вот олицетворение фригидности в стервозной форме. Но что-то он в ней нашел. Скорее кого-то. Сару. Амелия была поразительно похожа на Сару и характером, и манерой общения и силой воли... Эти женщины в одной комнате были бы олицетворением Холодной Войны. И сыну понравилась такая вот Боунс, потому что мальчики всегда ищут в своих возлюбленных своих матерей. Значит Якуб приведет домой шлюху...


***

There was a time when you let me know
What's really going on below
But now you never show that to me do ya


- Мы.... Вы.... Что?.... - Гарайи все еще была в ступоре от слов Боунс. Какая семья? Где семья? Почему семья? Где Сара когда нужна?
- Да, Гарайи, ты у нас скоро будешь бабулей! - повторила Амелия с оскалом удава проглотившего крокодила.
- Я? Я не... Сара. Изюля... Она ведь шутит да?... Она же твоего... У меня от этой... - истерика набирала свои обороты и Гарайи решила бить тузами. - Значит сейчас появится Сара! Она мне только что звонила, она скоро будет тут, дабы выбить этому вот брюхатому существу последние зубы! Ты ей все расскажешь! Мне рассказывать видно было ни к чему, ну конечно, кто я ведь тебе??? Я ведь всего лишь тебя вынашивала девять месяцев, а потом рожала четыре сутки! Но ничего! Как твоя шалава выразилась, карма еще та сука, она еще вернется за твоими яйцами, как я вернулась за яйцами твоего отца! А пока значит ждем Сару.
Увидев как все рвутся к двери, Гарайи рявкнула еще раз, да поубедительнее.
- Все ждем Сару. Ты, Блинчик, тоже. Мамка тебе такую свадьбу сейчас отпразднует с этой, ты о похоронах мечтать будешь..

 Отправлено: 23.02.13 00:35. Заголовок: 1984, Мексика. I ..

1984, Мексика.

цитата:

I used to rule the world Seas would rise when I gave the word Now in the morning I sleep alone Sweep the streets I used to own

Они сели под деревьями. Наверное это были сосны. Для Боунс все деревья оставались «деревьями», а Бобби точно знала. «Мы можем посидеть здесь, под соснами, - предложила Бобби, - и никто нас не посмеет согнать. Мы можем даже сплясать, если очень захочется». Так что, да, они сидели под соснами и вокруг ползали жуки и порхали бабочки. Рядом журчал ручей. Он был прозрачным и звонким. Вода просто струилась себе, и никому до нее не было дела. Они долго сидели и молчали. Перед ними был только луг, а над лугом - мягкое небо. Теплый ветер ласкал их лица. Казалось, он дует сквозь черную паутину прошлого, словно стараясь оттолкнуть ее своими мягкими ладонями. «Так, наверное, и нужно начинать, - думала Боунс. - С самого начала. Не с воспоминаний, ожесточения и ненависти, а с самого простого. С чувства, что ты живешь. Живешь не вопреки чему-то, а просто - живешь».
- Знаешь, почему я люблю Юкатан, Амелия? Почему я люблю его больше всех? - Внезапно оборвала молчание Бобби. Боунс лениво повернула голову и посмотрела на спутницу. Лицо Гойл немного разрумянилось, глаза блестели от выпитого. «Ну и почему же?» - подняла в молчаливом вопросе бровь Амелия. С Бобби было хорошо. Бобби никогда особенно не утомляла разговорами, зато с ней можно было просто помолчать и подумать. Хотя, в общем-то, у Амелии не имелось никаких других вариантов на роль дуэньи. С Долорес она просто считала ниже своего достоинства общаться в любых иных местах, кроме работы; МакКензи отходила в очередной раз от очередных родов - на сей раз юбилейных, пятых; Антония умудрилась на старости лет подцепить ветрянку и теперь грозилась «испустить свой последний вздох», если верить последним пяти письмам; а Мафалда, верная Мафалда... А Мафалда предпочла ей компанию Дизраэли, как предпочла плюнуть на солнечное Мехико и отправиться в серую и слякотную Москву. Такого предательства Боунс бы не простила. Но Хопкирк честно звала с собой, а Боунс так же честно посчитала нужным гордо отказаться. «Гусь свинье не товарищ», - фыркнула тогда она, не уточняя, какая конкретно роль отводится Дизраэли и почему это сама Боунс на её фоне себя считает белым и дерзким гусем. Но самое отвратительное заключалось в том, что как бы хорошо с Бобби ни было, сидя вот так вот под соснами и не утруждая себя ворочанием языка, Боунс ужасно скучала и по свинье, и по серому гусю, и по бабусе... Что за чертовщина: они в СССР, а чисто древнерусскую тоску все равно ей оказалось уготовано словить на Юкатане.
И что бы Бобби там не говорила про то, как...
- Здесь совсем другой воздух! - да, вот так вот, с шумом втягивая воздух и блаженно улыбаясь, - это живой воздух, понимаешь? Живой, а не мертвый. Принюхайся. Чувствуешь? Живой воздух не воняет. Он пахнет.
... воздух казался пропитанным всем тем, что пропитало её тело за последние несколько дней. Текилой, которая выходила вместо пота и уже лезла из ушей, лаймом, от чьего сока противно зудели десны, папаей и ананасами, от которых начинало плавно подташнивать от одного только вида, маркауйей, которой только что брызнула в разные стороны Бобби, раздирая фрукт пополам. Если все так хорошо, то почему виски с утра точно стянуло кованым обручем и почему так хочется забиться в самый темный угол подальше от солнечного света? Может, и верно поступили Дизраэли с Хопкирк, отправившись в серую Россию, где небо в этот сезон года цвета обескровленного, чуть подгнившего трупа. Разговаривая с Мафалдой несколько недель назад, она долго пыталась подобрать описательный эпитет, и подобрался вот такой вариант, да. Точно так же как она в своё время придумала слово «серозный» именно в этом смысле, а потом оказалось, что оно уже есть, да, хоть и общепринятый смысл у него немного другой, вроде как. На самом-то деле она видела в действительности пару трупов такого цвета - в Косом переулке, после погромов Пожирателей в 1979 - цвет и правда неприятный, цвет смерти. Один раз она видела такого и живого человека - и это был тот крайне редкий случай, когда смотришь на человека, и вдруг чётко понимаешь, что он скоро умрет, и оттого хочется отвернуться и его не видеть, хотя сам понимаешь, что это нелогично и бессмысленно и совершенно безосновательно. А теперь представьте, что вы находитесь в стране, где все, абсолютно все - серозное. Наверное, им сейчас там тошно. Наверное, они травят сейчас свой организм водкой - пойлом, от которого ей всегда становилось настолько больно на душе, что хотелось плакать. Водка всегда оставалась для тех, кто не стесняется своих слез, кто не стесняется распарывать свою грудь нараспашку и, едва ворочая лыком, спрашивать: «уважаешь ли ты?» Кто не стесняется обниматься и петь - нескладно, сбиваясь, не помня и половины слов - но петь. Текила оказывала совсем иное действие на Амелию. Вся та агрессия, скопившиеся в ней за прожитую пятилетку, начинала выплескиваться из неё после нескольких опрокинутых стопок. И она могла позволить себе кричать в залитое чернилами небо, швыряться гуанабана, гуава и прочей неизвестной дрянью с непонятными названиями, топать их ногами и совсем не по-английски хлопать дверьми, чтобы днем вот так вот сидеть под соснами и медленно соображать в крайне дурном настроении духа. Так, как она не могла делать этого дома, потому что её не поймут. Потому что она - это она. Потому что дома начнут тревожиться - а ведь именно от тревоги-то Боунс и стремилась оградить и родных, и Джона, и Грейс, и Исайю, и Билли, и Уоррингтон, и ту же самую Антонию с ветрянкой, черт её побери - Мерлин, сколько же их всех, которым вовсе не нужно за неё беспокоиться?
И вот они вдвоем с Бобби сидят под деревьями, которые вроде бы сосны - обалдеть, в Мексике растут сосны! - и неподалеку журчит ручей, до которого нет никому дела, и жучки в траве ползают, потому что Бобби навалила целую гору огрызков маракуйи, которую она толком и не смогла поесть, и бабочки крыльями машут. И она трет пальцами виски, как будто это может хоть чем-то помочь, и глаза у неё красные от хронического недосыпа и тупой головной боли, и голос собственный кажется совсем отдаленным, когда она разрывает улегшуюся тишину вопросом:
- Бобби, если человек начинает жизнь заново, с самого начала, то ведь впереди у него должна быть целая бездна счастья, а?
Отличие Бобби от Дизраэли и Хопкирк состояло в том, что, оказавшись здесь и сейчас под этими треклятыми соснами среди мира флоры и фауны, на фразу «у меня такое чувство, будто мы - последние люди на земле», она бы обязательно поправила: «не последние, но - первые». А Дизраэли и Хопкирк сказали бы «да» или и вовсе промолчали бы, заткнув тебя куском отменно прожаренной куриной грудки - и все твои признаки напряженного ума плавно уходят на второй план. И ты относительно счастлив. Даже под небом цвета чуть прогнившего трупа.

***

цитата:

I used to roll the dice Feel the fear in my enemies eyes Listen as the crowd would sing: "Now the old king is dead! Long live the king!"

Зато вот шестью годами ранее, в 1978 году, Боунс и не думала скучать о не товарище гусей Дизраэли. Напротив, для идеальной картинки существующего мира не хватало только патологического отсутствия в ней этой самой вашей Дизраэли. Вообще. Ни в каком виде. Даже в костюме груши, затесавшуюся по чистой случайности в общую тусовку под видом «здесь проходит благотворительный утренник для страдающих от слепоты, глухоты и церебрального паралича?»
- Ah! - с торжественным оскалом «удава, проглотившего крокодила», продолжала колошматить репликами Боунс, воистину наслаждавшаяся моментом частичной потери речи у своей заклятой подруги. - Ты уже придумала, я надеюсь, чем мы будем заниматься с тобой завтра?
- What? - уставилась на неё, как баран на новые ворота, Дизраэли.
- Well, - ухмыльнулась еще шире Боунс, - what do you normally do: eat breakfast, read the paper, set some peasants on fire...? Семья должна действовать сообща. Can you rub my tired, pregnant feet, Granny Garaii?
Garaii was rolling up her sleeves when Fred restrained her. “Pregnant woman. Just nine months. Then you can hit her and she'll have postpartum depression.”
- My hero! - Amelia called, seeing Crabbe between her and harm.
- Don't test me, Bones! - Garaii stabbed a finger at her. - I won't hit a pregnant woman, but I'll play Beatles music while your baby is in the womb. He will get used to Beatles music as a fetus, and for the rest of your life, if you want your baby to go to sleep, you'll play Beatles!
А потом еще Хопкирк удивляется, почему Боунс так грязно всегда предпочитает играть против Дизраэли. Ну не дрянь ли эта швабра? Драная ливерпульская четверка.

***

цитата:

One minute I held the key Next the walls were closed on me And I discovered that my castles stand Upon pillars of salt, and pillars of sand

У неё в голове много крутилось вариантов возможных ответов. Хоть любой бери и в лоб чугунный этой самой вашей Дизраэли высказывай беспрепятственно и с ощущением полной вседозволенности ввиду прилепленного насильно положения дамы на сносях. Но тут-то Гарайи решила пойти ва-банк. И на лидирующие позиции вылезла такая захудалая мыслишка, моментально заискрившаяся в свете неоновой подсветки. «Я что, учительница начальных классов, чтобы вести разговоры с мамами по поводу поведения и успеваемости их сыновей?» Она аж даже моргнула два раза, а потом и третий вдогонку, так как четное по всем поверьям - на смерть. И если Исайя мертвецки побледнел от словосочетания «сейчас появится Сара», то у Амелии приоритеты того, от чего бежать в этой жизни бренной надо, расставлены были несколько иначе.
- Свадьба? Какая такая свадьба? - Переспросила она севшим голосом, сделав приблизительно такое же лицо, каковое обычно возникало у Фредерики, когда при ней говорили слово «метоксихлордиэтиламинометилбутиламиноакридин фосфата кальция нутриевой кислоты», то есть откровенно тупое. А потом живенько так, энергичненько для якобы токсикозной, подскочила, собралась, и важно так отрапортовала генеральному штабу: - не, ну я пошла! Ну все, пока!
И со скоростью света, с каковой обычно бегают трехлетние от своих мамаш, дернула в сторону двери. При этом она еще высунула язык, когда Фредди ломанулась следом за ней с ревом подстреленного кабана «ты не можешь оставлять друзей в полном биде, стерва, стой, стой, кому сказала!», и на полном энтузиазме воскликнула: «Can't catch me! Can't catch me, yay!»
И нет, ей не стыдно. Потому что стыдно тому, кому видно, а кашу пускай расхлебывают те, кто её и заварил - и это было справедливо. А в жизненно важные для того моменты неспешно шествующая по земле Амелия Боунс умела бывать шустрой, как вода в унитазе. Ох, ох, и вставит же ей завтра персиков Хопкирк при встрече. Так, что племянник будет сочувственно спрашивать: «M'ahmeliah, boo-boo?», а она ему согласно, что boo-boo и еще как. И он, играя в доктора, налепит ей на лоб пластырь, с которым ей потом придется разгуливать весь вечер, иначе маленький Джей-Джей поднимет вой на весь дом, что она не вылечилась до конца и вообще не уважает его методы врачевания.

***

21.03.1978

Где-то в глубине души у Амелии прятался хороший человек. Где-то очень в глубине души. Он там умер, скорее всего. Ибо на третий день напряженного молчания он начал вонять. И Амелии стало несколько некомфортно, а она, в общем-то, жутко не любила, когда ей неудобно. И решение встретиться лицом к лицу с мегерой дней своих суровой являлось исключительно целиком и полностью её идеей. Непонятно, что там такое произошло после её ухода, но Мафалда так до сих пор ничего членораздельного из себя выжать не смогла, только возносила руки к потолку и воздавала хвалы неведомому «Мерлисусалаху», надоумившего свою рабу спрятаться под стол.

цитата:

It was the wicked and wild wind Blew down the doors to let me in. Shattered windows and the sound of drums People could not believe what I'd become

- Shush! Просто помолчи, выслушай меня хотя бы раз в жизни. Кто знает, когда еще таковое случится: я к тебе - и с исключительно честными, добрыми помыслами? Мне нужно всего несколько минут твоей тишины. Давай возьмем time out. Давай представим, что пушки отгремели, мы сложили знамена и сейчас - затишье перед бурей. Ты и я, и все, что я скажу тебе - останется лишь между нами. Знаешь, в чем заключается самое важное отличие между мной и Фредди? У нас с ней есть одно общее желание, только позиции у нас разные. Она хочет и она может, ей главное взять и сделать наконец. Ведь все так примитивно и как в той детской загадке про качели: «туда, сюда, обратно, тебе и мне приятно». В моем же случае... Мне же... У меня же... Не выкатывай на меня глаза, пожалуйста. Меня бы тоже откровенно раздражало, если бы кто-то точно так же стоял передо мной и мямлил себе под нос. Знаешь, мне сложно. Мне действительно очень трудно подобрать слова, я никогда и никому не признавалась в этом вслух. Я всего-навсего пытаюсь сказать тебе о том, как жутко я хочу, но не могу. И ладно уж, ты должна догадываться, о чем я. Ты должна понимать. Не заставляй меня произносить это вслух. Я не знаю, о чем ты подумала. И, если судить по твоей физиономии, даже знать не хочу. Я не знаю, почему я распинаюсь об этом именно перед тобой. Наверное, потому что я устала от этой пантомимы, от этого фарса. Наверное, потому что это жестоко по отношению к тебе не так, как жестоко по отношению ко мне. Это невозможно, Дизраэли. Это может случится с Фредди, с Мафалдой, с тобой. Но я этого лишена. Я знаю это совершенно точно. Я так и останусь «Auntie M'ah'melia». Всего-навсего. Должно произойти чудо, чтобы... Но если бы таковое случилось... Если бы таковое случилось, я бы, наверное, была бы самым счастливым человеком на свете. Вот где сошелся бы мой центр Вселенной. На самом деле я всегда того хотела. Только не отдавала себе отчета. И можно разглагольствовать о карьере в приоритетах сколько душе угодно, да только слова так и останется словами. Это не приоритет, лидирующие позиции заняты вынуждено. Я не могу позволить себе что-то серьезное. Ты как-то раз поддела «хаха, ну конечно время уходит! оно уходит, а ты еще не замужем». Я понятия не имею, что ты тогда имела в виду. Но сейчас я тебе отвечаю: я не замужем, так как мне нечего дать взамен. Какая семья может считаться семьей, если в ней не существует возможности на продолжение? Всякий мужчина желает оставить после себя наследника. Того, кто бы нес его фамилию дальше. А я пустышка, Дизраэли, кувшин с прохудившимся дном. Сколько не лей - все бесполезно. И когда я вспоминаю о своем, да, дефекте, я... Мне... Все недосягаемое рано или поздно оказывается удивительно желанным. Но у меня есть работа. Она отвлекает.

цитата:

Revolutionaries Wait For my head on a silver plate Just a puppet on a lonely string Oh who would ever want to be king?

- Вообще я хотела тебе сказать, что ты умудрилась не вырастить славного парня. Добавить еще немного к нашей с ним разнице в возрасте, и я могла бы со спокойной душой сказать: "да он мне в сыновья годится!" Слушай, это все поразительно дурацкая шутка, и ты можешь расслабить мышечки. Мы с ним друзья, и так будет всегда. Я в этом уверена так же точно, как в невозможности когда-либо стать матерью. Вот, видишь, я все-таки сказала это прямо, и у меня такое чувство, будто у меня гора с плеч упала. Плюсы в нашем разговоре все-таки имеются. Я наконец-то выговорилась, пускай даже и перед тобой, и мне стало значительно легче. Моя совесть чиста. И я надеюсь, ты помнишь: долг платежом красен. Прояви хотя бы капельку уважения перед оказанным мною тебе доверием. Прожуй все сказанное и забудь.

 Отправлено: 25.02.13 22:36. Заголовок: В пятидесятых – ..

В пятидесятых –
рождены,
в шестидесятых –
влюблены,
в семидесятых –
болтуны,
в восьмидесятых –
не нужны.

Ах, дранг нах остен,
дранг нах остен,
хотят ли русские войны,
не мы ли будем
в девяностых
отчизны верные сыны...

________________________________

1984, СССР

24-ого февраля они гуляли по Красной площади. Было видно, что днем ранее здесь проходил парад: на площади, среди февральской слякоти, повсюду на земле лежали ленточки, головки от гвоздик, резина от лопнувших шаров и даже флажки. Да, даже флажки со знаменем СССР. Даже, потому что на родине они с Мафалдой никогда не видели флажков на земле. Флагу нельзя было касаться земли, это было оскорблением чести Отчизны, своего рода плевком в лицо патриотизма, а в этой стране... Они были странными. Они не ценили ничего кроме своих воспоминаний. Гарайи не знала каким образом было объяснить это чувство, но ей казалось что она находится в сказке про Гензель и Гретель. Пол миллиарда людей казались ей заблудившимися детьми, которых не кормит родной отец и поэтому их так тянет к ведьме... Смешно, в этот раз ведьмой была она, но почему-то она не чувствовала себя ведьмой этой метафоры. Наоборот. Она была одной из заблудившихся детей. Наверное поэтому ей было так хорошо здесь. Одной блуждать страшнее...
Василий Петрович Пастернак, их гид встретивший их у входа в мавзолей, долго распространялся про что значит для советских людей (она видела с каким старанием он остерегается слова "русских") День Защитника Отчизны, Отечественная Война, Ленин, Сталин, флаг... Он много и красиво излагал диктованную КПССом пропаганду, а в уголке, недалеко от входа, сидел нищий старик и аккуратно, чистым, белым носовым платком натирал до блеска свои многочисленные медали. Может он и не был нищим, но было в этом мужчине нечто жалкое или жалостливое. А может просто трогательное. Скорее всего трогательное. Его сапоги видали лучших времен, обношенная куртка была порвана в рукаве и аккуратно залатана у груди, шапка ушанка держалась на макушке шнурками разных цветов, а оправы его огромных очков были обмотаны синей изолентой по всей длине правой дужки. Гарайи тогда подумала, что может и не зря люди столь трепетно относятся к своему прошлому в Советском Союзе. Можем им есть что помнить, а главное есть кому напоминать... Она отвернулась, собираясь узнать кем является неизвестный герой войны, когда ее подруга совершила действие изменивший весь ход их поездки. Никогда не отличающаяся широтой души Мафалда, вдруг подошла к старику и в немом вопросе протянула ветерану пять рублей. И Пастернак и Гарайи застыли в немом ужасе, ожидая реакции старика, оба надеясь на противоположные исходы. Но старик не растерялся. Он поднял на них очень светлые, наделенные по-истине жизненной мудростью глаза и мягким, но гордым жестом руки отказался от подачки. При этом на его лице гуляла такая мягкая, светлая улыбка, что у Гарайи сердце зажало в груди от человеческой солидарности и чувства неописуемого, нескончаемого восхищения к этой личности, который не был пропитан, ожесточен и сломан своей войной, своими потерями, а наоборот, жил, улыбался, гордился... Она хотела знать как ему это удается, вставать каждый день и находить в себе силы улыбаться. Она улыбнулась ему в ответ. Это было рефлективная реакция, будто играла в зеркало. Он смотрел на нее и улыбался, и она отвечала ему тем же. И вдруг ее осенила реальность того, что она улыбается. И не той дежурной улыбкой, которой она улыбалась уже несколько лет, а по-настоящему. Человечной улыбкой. Она забыла, как это бывает. Они обе забыли значение слова человечность за последние годы. В людях ее не осталось, даже в них. Хотя не известно была ли она у них когда-либо. Может и нет. Человеки - они социальные животные, им нужны другие люди, нужны вторые половины, а они даже со своими семьями ужиться не могли. Гарайи и Мафалда оставили детей, потому что больше не выносили их голосов или присутствия, Боунс оставила мужа, потому что больше не могла выносить запаха сигарет, МакКензи оставила роддом, потому что больше не могла слышать ора новорожденных, а Фред... Фред оставила их всех, потому что... Потому что Яхве забирает лучших. Так говорит Уилл каждый раз, когда ему ей очень не хватает. Каждый раз, когда он готовит курицу, когда они не понимают его шуток, когда не могут разделить его воспоминаний... Иногда Гарайи кажется, что ему еще тяжелее, чем ей. Что он очень хочет казаться сильным мужчиной, который принял и пережил свои потери, но ему больше не для кого притворяться. Он как актер без публики, как отец без дитя, как человек без смысла... И от этого она еще больше злится на Фред.
Она всегда злится на Фред. Ей кажется, что если она злится, то бывает не так больно. Только иногда ей бывает так больно, что она решает больше не злиться. Только иногда...

***

- А у моего дедушки вчера был день рождения . Он не знал истинной даты и сам себе назначил эту, День Советской Армии, потому что воевал и проливал свою кровь под ее, священными для него, знаменами. Весь день он всегда вспоминал службу и очень был горд наградами. Он тогда доставал свои медали и рассказывал, как получил каждую из них. В моей памяти этот праздник всегда останется праздником героев. А как в Англии празднуют героев?
Они с Мафалдой переглянулись и тут же отвели глаза. Им не было стыдно, им не было ничего, просто отвечать на этот вопрос не хотелось, да и нужным они этого не считали. Пастернаку было интересно из любопытства, потому что был Застой, потому что хотелось нового.
- Василий, а как в Вашей стране объясняют Гулаг?
Нависла тяжелая тишина, которую прервало хмыканье Мафалды и ее тактичное:
- В каждой стране не без своего урода.
Они опять замолчали. Мысли Гарайи понеслись домой. Домой, где были герои, люди пережившие войну и не получившие за это даже простое "спасибо". Люди, как они, как она, Уилл, Мафалда, Ева, Люпин, младенец Поттеров, Лонгбаттонов, тысяч других людей... Они все потеряли кого-то на этой войне. Потери были у всех, но ни одна не шла в сравнение с потерями, которые понесла Боунс... Она до сих пор помнила то утро, когда она открыла утреннюю газету и на первой странице был список людей и ее глаза моментально остановились на фамилии Боунс и ее стошнило. Не потому что она увидела фамилию Амелии, а потому что фамилия Амелии повторилась четыре раза.

***

1977, Англия

- Почему ты вся в черном?
- Иду на похороны.
- Чьи?
- Ты шутишь?
- Нет. Чьи?
- Беременность сожрала твои последние мозги? Читать разучилась? Подними газету и посмотри!
- Лень. Ты можешь притвориться, что ты человек и ответить? Чьи?
- Боунсов.
- Каких Боунсов?
- Скольких Боунсов ты знаешь?
- Одну и ей еще рано в гроб, хотя это никогда не останавливает меня, когда мне выпадает возможность загадать желание...
- Типун тебе на язык, Рай. Ее родителей убили вчера. Она не хочет ждать с похоронами, вот я и иду на похороны. Когда ты научишься думать, а потом уже рот открывать?
- Как это родителей? Родителей Амелии?... Яхве мой... Как? За что? Что значит убили?... Я иду с тобой.
- Никуда ты не идешь, еще родов на похоронах не хватает. К тому же она итак страдает, давай не ухудшать положение еще и твоими рыданиями? И просто присутствием...
- Я иду с тобой. И мне плевать с высокой башни хочется Амелии этого или нет, я друзей в беде не оставляю.
- Вы не др...
- Заткнись.

***

1981, Англия

- Ты прочитала?
- Да.
- Я была у нее. Она не открывает.
- Я бы тоже бы не открывала.
- И тоже была бы дурой.
- Ты бы тоже не открывала.
- А я не отрицаю, что я тоже дура. С кем поведешься.
- Что мы делать будем?
- Не знаю. Хороший был парень. Видный. И жена у него была хорошая. Порядочная. Совсем на нас не была похожа.
- Мы же не будем упоминать....
- Нет.
- Представь если бы на их месте были бы...
- Нет. Этого мы тоже делать не будем.
- Фред ...
- Слушай, я думала хоть ты будешь адекватной. Хватит сопли пускать, будет еще время для этого.
- Когда похороны?
- Я не знаю.
- Думаешь она знает?
- Да.
- С Эйнсли говорила?
- С женой, только. Она говорит он в Министерстве и выясняет все... детали.
- Это ее сломает.
- Она всегда была сломанной. Мы все сломанные, поэтому мы и терпим друг друга. Больше некому.
- Том знает?
- Слушай, ну вот откуда мне знать знает он или нет? Я кто ему? Он племянник твоей дочери. Напиши и узнай!
- Это все теперь изменит, не так ли?
- Да куда уж дальше?

***

1984, СССР

Через неделю они опять вернулись на Красную Площадь. Им там понравилось. В них проснулось культурное желание набраться культуры. Вот Фред, она была культурная. Как только все шло не ее ходом, она тут же упоминала Ленина. Говорила: Я для вас как Ленин! И кормить не кормите, и хоронить не хороните!...
Похорон своих она дождалась. В тот день, когда они ее хоронили Гарайи была в тупом онемение, будто в ступуре. Смотрела на небо, будто ждала, что над головой пролетит какая-то птичка и даст ей знак, что все хорошо, что Фред не лежит в гробу, а летает, совсем рядом... Она смотрела на небо и не слышала ни одного голоса, не видела не одного лица пока к гробу не подошла Мафалда. Что-то в изгибе ее спины, в спокойствие которым от нее веяло, заставило Гарайи опустить голову и стать очевидцем того, как ее подруга подошла к гробу, наклонилась и почти-шепнула в ухо лежащего там тела: Ну что, дождалась, овца? Ты больше не Ленин...
Эврика. Для Гарайи эврика была моментом, когда что-то в твоей голове щелкает и до тебя наконец доходит... Она всегда любила это чувство. Оно дарило ей ясность сознания. Именно это и подарила ей Мафалда в тот день. Ее слова, они были Гарайино Эврикой. Она вдруг поняла, что из всех сопливых, красивый, памятных речей сказанных в адрес Фред, именно эти слова открыли ей глаза на то, что Фред действительно больше не было и уже больше никогда, совсем никогда, не будет... Следующее что она помнит - душераздирающей всхлип, за которым последовал такой обессиливающий вой, что она упала на колени перед гробом и долго не желала вставать.
В ту ночь он решила, что обязательно увидит Ленина в гробу. И что увидит его с Мафалдой. И Боунс. Не потому что Боунс была ее любимый человеком на свете, просто... Просто она была ЕЕ человеком. Они все, все те немногие которые все еще остались, были ее людьми. Она сама перестанет со временем быть их человеком, но они навсегда останутся ее. Ведь жизнь на жизнь не перемножить, а дважды жить не суждено...
- Боунс хоть объяснила свое нежелание навестить коммунистическую столицу мира?
Мафалда удивилась ее вопросу, но давно привыкла не задавать лишних вопросов. Это было одной из тех черт ее характера, которые Гарайи в ней глубоко ценила. Хопкирк могла наступить на горло даже самой себе ради своих подруг.
- Курва она. Небо ей здесь не нравится. Цитирую: В России небо, как цвет гниющего трупа или цвет кожи Гарайи с утра пораньше.
Гарайи усмехнулась. Да, цитата звучала слово в слово, как Амелия.
- И еще там было что-то про то что, то ли лебедь, то ли гусь свинье не товарищ. Поскольку в этом случае свинья - ты, то я думаю себя она все же сравнила с лебедем. Но "гусь" звучит лучше, нет?
Гарайи вновь усмехнулась и лишь покачала головой.
- Хорошо, что она тогда от Изика не залетела. Представь себе отпрыск гуся и поросенка?
- Ну был бы у тебя внук Поросенусь. Или Лебесенок. Лебесенок Мальмут.
- И он бы обязательно шепелявил, да так, что люди не могли бы понять Лебесенок он или Ребесенок... В любом случае у ребенка было бы мрачное будущее.
- Мрачное? Да я бы на его месте в утробе матери удавилась бы пуповиной.
Они обе замолкли, прекрасно понимая, что теме пришел конец.


***

1978, Англия

Она смотрела на Амелию, как выпускники смотрят на директора во время Последнего звонка - вроде уже не страшно, за каким-то невероятным образом она за несколько минут успела стала родным человеком. Своим человеком. Гарайи так много хотела сделать. Обнять ее и сказать, что все будет хорошо, что дети не все. Обнять ее и сказать, что дети все и не важно твои они или нет. Обнять ее и сказать, что не все мужики хотят детей. Обнять ее и сказать, что мужики идиоты. Обнять ее и ничего не сказать. Дать ей пощечину и создать хоть какое-то подобие нормы в их отношениях. Захлопнуть дверь в ее лицо и сказать: Арвидерчи! Чтоб к моему сыну больше не подходила.
А она просто стояла истуканом у двери и смотрела на то, как женщина перед ней медленно, но верно превращается из Боунс в просто Амелию. В женщину, которая просто хочет чисто женского счастья. И все стало так просто и легко и... И Гарайи поняла, что теперь им друг от друга уже никогда не отделаться. В тот момент Боунс стала "своей".
- Забыто.
Гарайи пригласила ее войти. Они сидели, пили ирландское кофе и говорили о том, как МакКензи распухла после последних родов, как Сара всю компанию поставила вверх тормашками за три дня пребывания в Лондоне, как ужасно пела АББА и как хорошо, что им уже не 20. Уточнять сколько им они не стали. У обоих было слишком уж много компромата на другую.