Отправлено: 22.06.12 23:52. Заголовок: Is this a one-way conversation?

» Дата и примерное время событий
25.11.1979г., середина дня.
» Локация
Гопиталь Св. Мунго, палата Мортлейка.
» Участвующие персонажи
Tim Feuerrader & Oswin Mortlake
» Краткий сюжет отыгрываемого
Собственно, разнообразия ради приятно побеседовать с кем-то живым, даже если этот живой и не особенно стремиться отвечать.

 Отправлено: 23.06.12 07:12. Заголовок: Некоторые люди сразу..

Некоторые люди сразу рождаются стариками. Не теми радушными, улыбчивыми стариками, которые прожили счастливую, полную радости жизнь, а сгорбленными, измотанными, разуверившимися в том, что на этом свете их может ждать хоть что-то впечатляющее. Еще когда они с трудом делают первые шаги, цепляясь за край стола в гостиной, они чувствуют, чем все это закончится. Они чувствуют, что когда-нибудь, через несчастных лет семьдесят или восемьдесят они утратят эту способность, которая им и так не слишком-то нужна. но до этого благодаря ей они успеют испортить свою жизнь окончательно.
Тим был из таких, и он гордился этим. У него были все основания никогда не вставать с кровати, ожидая, пока его тело истлеет от недостатка пищи и обилия грязи, но он каждый день назло своему не по годам трезвому осознанию мира просыпался и шел туда, где каждый трепетно цепляется за жизнь и за способность ходить. Но в этом благословенном месте всеобщих бед и заблуждений он сидел в подвале, там, где никто ни на что уже не надеялся. Хотя глядя на некоторых своих «пациентов» Тим находил у них в глазах куда больше надежды, чем ежедневно находил в отражении глаз своих собственных. Ну, с кем не бывает.
Рядом с ним частенько крутились люди, которые гордились своим призванием и каждую спасенную жизнь записывали на свой счет как заново сотворенную. Были и другие, более уважаемые Тимом – профессионалы с волшебными, извините за каламбур, руками, которые могли вытащить человека с того света, даже если он уже присмотрел себе там удобную квартирку. И были еще множество других, но они смотрели на Тима как на равного – странного, но равного. В Мунго, кроме них, были еще и пациенты – их было больше, чем врачей, но они, завидев целительскую мантию Тима, в которой он выходил, так сказать, «в мир», принимали его за обычного врача. Он радовался этому, потому что, приди он в больничные коридоры в своей застиранной мантии патологоанатома, больше похожей на поварской халат, чрезмерно живое воображение больных тут же наделило бы его статусом ангела смерти, который вышел в мир живых, чтобы найти себе новую жертву.
Не любят люди патологоанатомов. Как будто все какие-то бессмертные.
Пациенты были разные, в основном попадались симпатичные – а на взыскательный тимов вкус симпатичными могли оказаться и изуродованные драконьей оспой, и раскромсанные в некое подобие бифштекса каким-нибудь диковинным зверем. Тим больше не любил болтливых, которые каждому встречному пытались пересказать всю свою жизнь. А еще он не любил нытиков. Хоть сам он довольно редко бывал при смерти и уж точно никогда не страдал от медленно убивающей его болезни, он все равно полагал, что медленно и неуклонно умирающие не имеют права впадать в депрессию и заговаривать с ним о Боге, потому что даже последние месяцы на этой земле следует вести себя прилично. Вот как он считал.
А один из пациентов был и вовсе молчаливым – Тим не смотрел на его карточку, поэтому не знал, из-за чего тот молчит, а пациент, само собой, ему об этом не рассказывал. Поэтому для Тима этот пациент был наделен ореолом таинственности, что не так часто бывает с людьми, которые умеют разговаривать. И в отличие от физически немых, он не пытался издавать нечленораздельных звуков, призванных отразить весь его внутренний мир разом. А еще он не перебивал. Просто подарок, а не человек.
Если бы все пациенты были такими, Тим бы даже немного позавидовал бы обычным врачам.
Его-то подопечные были не такими, они не умели внимательно смотреть и хотя бы изображать интерес к тому, что он говорит. Удивительно, какими невежливыми становятся люди после смерти.
- Слушай, парень, - как обычно, начал Тим свою беседу. – Я сегодня ночью опять не мог заснуть. Каждый раз, когда я закрывал глаза, у меня под веками начинали летать какие-то цветные круги, как будто я надышался ацетона. Ну, может, ты не знаешь, что это такое – хотя, может, ты из магглов, неважно, - они используют его в качестве растворителя для краски. Едкая штука, особенно если его не разбавлять. Пахнет, впрочем, неплохо. Ну, и я понял, что не могу спать, пока у меня под веками летает это. Я каждую ночь нахожу себе повод, чтобы нормально не засыпать, а шататься по комнате и подпирать стены. Мне было, кажется, лет десять, когда я первый раз так сделал, и тогда мне сильно влетело от дедушки. Да, меня воспитывал дедушка. Он называл себя моим дедушкой, но на самом деле это был какой-то детеныш мантикоры, честное слово. Или нет, не детеныш. Он был куда хуже мантикоры. Какое счастье, что он умер. Хм, черт побери, - осекся Тим. – Ты ведь не умираешь? А то некоторые тут считают тут невежливым напоминать им о том, что все мы смертны и так далее.
Тим проникновенно взглянул на пациента, ожидая, что тот хотя бы помотает головой в ответ. Или кивнет. Ну, или еще что-нибудь.

 Отправлено: 27.06.12 23:53. Заголовок: Озвин не умирал, нет..

Озвин не умирал, нет. Он жил, как прочие люди. Ложился спать ночью, вставал по утрам, что-то ел, что-то пил, с кем-то встречался. Пусть и сам об этом едва ли подозревал. За этим следили другие люди - люди, которые были в Мунго, как дома. Люди, которые знали, в каком шкафу лежат лекарства, в какой палате заведует какой доктор, в каком случае следует применять какое заклинание. Колдомедики, населявшие Мунго, ежедневно следили за состоянием здоровья Озвина, замечая малейшие изменения в лучшую или худшую сторону. И последнее время они отметили положительную динамику. Конечно, это вовсе не означало, что Мортлейк завтра или послезавтра уже вскочит с кровати и броситься плясать, петь и улыбаться белозубой улыбкой. Совершенно нет, даже не факт, что к концу этого года он произнесет хотя бы слово. Но была уже надежда на счастливое избавление от хвори, обуявшей юного колдуна. А причина улучшения была банальна, но от того не менее прекрасна. И звали её Билли, подробнее и говорить не стоит, ведь эту девушку знают все-все, начиная от главных целителей, заканчивая каким-то больным с драконьей оспой. Пеннивайз появлялась, озаряя улыбкой даже такое своеобразное место, как госпиталь им. Св. Мунго. Она проходила по палатам, подкармливая всех знакомых, а "всех знакомых" - это почти всех, кто тут был. Если же по случайности в одной из палат находился кто-то, с кем волшебница была незнакома, этот просчёт она немедля исправляла. Но вот с молчаливым юношей, который был где-то за пределами Мунго душой и сердцем, возможно, даже не в этом мире (а где - он и сам не знал), ей было пока не суждено завести беседу. А она всё равно упорно наведывалась к нему в гости, что-то говорила и говорила. Озвин даже не слышал её слов, он даже не подозревал, как и всегда, что кто-то делит с ним в эти секунды комнату. Но порой, перед самым сном, он слышал в голове отзвуки голоса, который казался уже знакомым, вот только слов было не расслышать, сколько он ни старался. Если верить интонациям, а это было единственное, чему только мог верить Мортлейк, говорилось что-то ободряющее, жизнеутверждающее. И порой засыпал молодой человек, к удивлению собственных целителей, с улыбкой на губах.
А сегодня Билли ещё не было, не было ни её голоса, ни тепла от её присутствия, и вся магия, которая обычно её окружала, оставалась лишь до заката. А с рассветом Оз успевал позабыть про мистические голоса. Они казались лишь частью снов, которые являлись по ночам. Это были странные, абстрактные сны, в которых не было ни людей, ни животных, ни конкретных объектов. Только какие-то абстрактные чувства, впечатления, отпечатки старых воспоминаний.
Озвин пропал из мира людей, его закинуло куда-то, где нет конкретных фигур и силуэтов, только смутные блики, предчувствия, слабые ощущения. Вот и теперь он едва ли понял, что случилось, но мир изменился. Это было почти не заметно, но всё же, когда ты сидишь, глядя в одну точку, на протяжении нескольких часов, и вдруг тебя что-то отвлекает, ты осознаёшь произошедшие изменения.
Мир стал немного грубее, немного тяжелее, словно повысилась влажность или давление. И звуки стали несколько ниже. Кто-то возник рядом, и Оз это ощущал. Ощущал очень смутно, но, словно лодку наугад из середины озера за старую ржавую цепочку, его медленно вытягивали куда-то в самый привычный мир, полный разговаривающих волшебников.
Мортлейк очнулся от полудрёмы, привычно сковывающей его сознание, и моргнул. В какой-то момент он почти чётко слышал отдельные слова. Что-то там про круги, про дедушку, про смерть. И Мортлейк совершенно чётко представил себе эти слова, словно написал их на грифельной доске кусочком мела. Слова были горячие, как пирожки из печи. Они были просты, как примеры, которые решают магглы в первом классе начальной школы, и всё же для ирландца это были едва ли не первые слова, прорвавшиеся через ту незримую, но непреодолимую стену, которая отделяла теперь актёра от внешнего мира.
"Круги". Он смутно представлял себе, что это значит, но едва заметно покрутил рукой, совсем чуть-чуть, словно бы старался закрутить лампочку. Подсознание было почти в опале, ему не давалось сказать ни слова, и всё же воспоминания никуда не делись из головы Озвина. Где-то там, в самой глубине его сознания, куда и старались пробиться колдомедики, они хранились в идеальном порядке.
"Дедушка". Самое тёплое слово из всех, хотя Мортлейк и чувствовал странное разъединение с этим словом - оно не было ему близко. Но сам смысл слова, его сакральность не могли ускользнуть от мага, хотя и в речах Тима это существительное обретало совершенно иную форму и характеристику.
И "умирать". Этот глагол должен был внушать страх или хотя бы печалить, но ничего подобного не происходило. Хотя Оз и ощущал - это был фундамент той самой стены, которая выросла в один миг между внешним миром и ним самим. Она так и оставалась по сей день неприступной, но уже не отравляла сознание угнетающими, страшными образами. Она стала привычной, как уродливы торшер в квартире, как старое кресло, из которого во все стороны торчат пружины. Часть общей обстановки, которая уже не бросается в глаза, даже не кажется убожеством, хотя, по сути, и является таковым. Её бы снести одним точным ударом, но рассчитать, куда стоит бить, было почти невозможно - приходилось ждать. Ждать лучшего, но трещины уже стали появляться, пусть ещё слишком тонкие, но ведь именно сквозь них проникли в сознание юноши эти отдельные слова. Он посмотрел в окно, словно надеялся увидеть там что-то важное, то ли подсказку, то ли родное лицо. Посмотрел почти с надеждой, пусть и не отдавая себе отчёта в том, что перед ним действительно есть настоящее окно. Он определенно не умирал, совсем нет. И, наверно, чтобы доказать это, он повернулся-таки к Тиму и взглянул куда-то сквозь его грудной клетки, на стену. Но, по крайней мере, он хотя бы подсознательно, хотя бы примерно угадал, где находится его собеседник, пусть полноценной беседы у них и не выйдет.

 Отправлено: 17.10.12 19:37. Заголовок: Как, должно быть, пр..

Как, должно быть, прекрасно, когда ты - цветущий подросток, готовый изменить весь мир одним жестом, а вокруг тебя - гроза, гром и молнии, чтобы ты с ними боролся, летел сквозь какую-нибудь непроглядную тьму и торжественно размахивал перед собой до блеска начищенным мечом. При этом, конечно, обязательно приговаривать, то смысла в жизни нет и с этой борьбой мы ни к чему не придем, но все равно, как же прекрасно куда-то бежать несмотря на то, что ты остаешься на месте - как мы все знаем, это мотивирует бежать в два раза быстрее. Куда гаже никуда не бежать, а сидеть на диване, успокаивая себя теми же самыми мыслями - да, это ни к чему не приведет, и я только зря отмахаю себе руку, потому что и меч-то тяжелый, и сопротивление воздуха, знаете ли...
Тим не проходил ни одну из этих стадий, потому что он ни во что не верил. Самому себе он тоже не верил. Жизнь, конечно, чертовски ничтожна, но только для тех, кто наконец-то умудрился умереть. Для большинства людей в этом мире еще остался шанс. Они его, конечно, не используют, но жить с шансом за пазухой все же лучше, чем умереть без шансов.
А вот этот, который сидел перед Тимом - это что вообще такое? Тим иногда видел людей, которые, узнав, что у них какая-нибудь невероятная неизлечимая болезнь, отказывались жить, кидались в санитаров подушками, переворачивали столы и кровати, бились головой в окна, не соображая, что они зачарованные, разбивали себе лбы и носы в кровь, царапали руки... в общем, полный набор циркового шута, лишь бы доказать окружающим, что жизнь тебе не мила и ты с ней, стервой эдакой, не желаешь больше иметь ничего общего. А этот просто сидел, глядел в одну точку - ну будто самая интересная точка по всей Вселенной, интереснее было только жрать яблоко с древа познания, - и не обращал внимание на Тима, не пытался ему что-то доказать, из окон тоже не выбрасывался. Идеальный пациент, казалось бы.
Ан нет. Ну как будто те, кто в маразме пытается выйти в окно, пытаются повесить на себя табличку "Я НЕ ДОСТОИН ЖИТЬ". А у этого... у этого все не лбу написано. Шрамами. Незаживающими. Видимо, у него эта табличка проступила изнутри, потому что он слишком долго о ней думал.
Тим не был садистом и обычно все свои рулады на тему "Мы умрем" заканчивал чем-нибудь жизнеутверждающим, вроде "Да у тебя впереди вся жизнь, парень", и его собеседник, совсем уже было скисший, как-то оживлялся. А этому хоть заобещайся - ну и что ему с того, что жизнь впереди? Он даже не может толком на этом "впереди" свой взгляд сфокусировать, а ему еще и на жизнь смотреть. Нет, дудки.
Тим поймал себя на том, что уже выдумал о незнакомом человеке целую историю, а, главное, определил его жизненные приоритеты. Это было самое поганое в общении с незнакомым человеком - вот он еще только вошел в комнату, или ты вошел к нему в комнату, или вы оба вошли в комнату, а ты уже напридумывал о нем какой-нибудь ерунды, и дай Мерлин, если десять процентов ее окажутся правдой. Нет, самое поганое вот где - ты в эту ерунду начинаешь верить, выстраивать свою блестящую речь на основании из этой ерунды, делаешь о своем собеседнике какие-то выводы (из этой же ерунды), выискиваешь в его словах подвох, и тебе хватает ровно десяти минут общения, чтобы запутаться в своих интеллектуальных сетях окончательно. В некоторых маггловских программках в такой момент появляется табличка "Congratulations! You failed!", а в каких-то даже "Congratulations! You've fucked!", но к делу это не относится. Тим поморщился и даже отплевался - не пристало ему, такому объективному и самодостаточному, разводить в своем мозгу, как раковые клетки, ложные представления.
Он помотал головой.
А парень, тем временем, повернул голову в его сторону и даже смог уставиться на него. Ну, или сквозь него, да так, что Тим почувствовал себя хогвартсским привидением. То-то они были вечно недовольны, когда сквозь них смотрели и даже разговаривали. Тиму тоже не понравилось, и он на секунду абсурдно задумался, а не имел ли он честь скончаться прямо здесь, во время рассуждений о смерти, и не сидит ли теперь тут самым настоящим привидением, неприкаянным и неупокоенным? Это было бы по крайней мере забавно - умереть, рассуждая о том, что все мы смертны.
Тим протянул руку и пощелкал пальцами перед лицом пациента - щелк-щелк, есть сигнал? Заодно и осмотрел свою руку - рука была самая настоящая, сквозь нее не просвечивало. Что ж, значит у этого паренька просто дар отсутствующего взгляда. С таким бы выступать в варьете.
- А, ну, в общем, я говорил тебе про смерть. Не знаю, хорошо это или плохо, но определенно мерзко, когда она отрывает тебя от дел. Я хорошо устроился - выбрал единственную профессию, где от дел тебя не отвлекает хотя бы чужая смерть. Кто-то умер - а я работаю. А не выстраиваюсь в шеренгу вместе с другими скорбящими и не высказываю что-то-вроде-почтения какому-то мистеру я-умер-все-плачьте. Правда, если я умру, моя работа встанет. Погано, правда?