Отправлено: 05.06.12 22:50. Заголовок: How (not) to be dead

» Дата: 3 января 1980 года.
» Место: варьируется. Аврориат, квартира Мариан Эбботт.
» В главных ролях: Фостер Фихте, Мариан Эбботт и некий загадочный Пожиратель Смерти, которому загадочным осталось быть недолго.

«В один день это могла быть сказка, а на следующий день это был кошмар». Именно так все и происходит, если один из вас - опальный судья Визенгамота, а другой - аврор с даром и стажем, и вы вполне можете устроить конкурс "чей "список недоброжелателей, мечтающих вцепиться мне в глотку при любом удобном случае" длиннее".

 Отправлено: 06.06.12 22:16. Заголовок: Представь: у меня е..

Представь: у меня есть профессиональная интуиция и опыт, накопленный поколениями, и я знаю, где, когда и как реальность будет разрушать мои воздушные замки.
Представь: я стою здесь, посреди этой темной комнаты, и реальности нечего разрушать, потому что я больше их не строю, потому что мне некого в них селить.
Представь: я огорчен, но ты только представь – я обожаю страдать о вещах, которые скандальными воплями в голос не признаю значимыми.
Представила? Замечательно. Всегда приятно на последок хоть немного занять твою фантазию.
Фостер стоял посреди комнаты, повернувшись спиной к привязанному к стулу человеку. Поработайте в аврориате столько же, и на спине у вас появятся глаза, ничуть не хуже тех, что на лице, даже лучше, ведь они не могут глупо хлопать во время разговора.
Человек на стуле был привязан самыми обычными веревками – эдакий простецкий шик от видавшего виды аврора, который всего лишь забрал его волшебную палочку. Раз, два – и никакой магии, просто одно физическое тело, привязанное вторым физическим телом к третьему физическому телу. А то, в свою очередь, прибито четырьмя другими физическими телами к полу. И где-то между этой скульптурной композицией и дознавателем витает бесчисленное число атомов кислорода, азота и углерода, на которые магглы молятся, а волшебники предпочитают признавать самими собой разумеющимися. Что весьма глупо, ведь дышат они точно таким же образом.
Фостер переживал свою глубинную личную трагедию. Ему было не до работы. И за то, что ему было не до работы, он еще сильнее злился на свою личную трагедию, и от этой злости все больше о ней думал. Отвратительная женщина загнала его в порочный круг, вырваться из которого можно было только признав себя виноватым в доброй половине смертных грехов, а к таким подвигам Фостер пока был не готов. Он никогда не был к ним готов. Спасти даму от толпы Пожирателей – Фостер первый. Сказать даме, что был неправ – увольте.
Человек с веревками сильно отвлекал Фостера от личной трагедии своим полнейшим нежеланием сотрудничать. Вообще, после всех приключений получить себе в личное распоряжение целого Пожирателя для допроса – это что-то из ряда вон выходящее. Во-первых, все были уверены, что Фихте при виде пленников теперь впадает в посттравматический синдром и со слезами грызет уголок подушки, которую специально для таких случаев, разумеется, всегда носит с собой. Во-вторых, его степень перманентной опальности становилась настолько высокой, что Министерство могло бы уже и начать его подозревать в переходе на темную сторону. Ну, и в-третьих – эта причина существовала всегда – он не умел нормально общаться с людьми и в порыве особого профессионального вдохновения мог врезать клиенту застенков по морде, особенно если тот вел себя невежливо.
Фостер вел допрос человека, Фостер думал о Мариан, Фостеру стоило больших усилий не называть допрашиваемого именем Мариан, потому что именно с ней сейчас и хотелось провести воспитательную беседу. По-честному, Фостер был в известной степени шовинистом и рассуждал, что женщина принадлежит мужчине ровно в той степени, в какой она готова изливать ему свою душу. Если же она по какой-то причине перестала это делать – значит, перестала ему принадлежать, а Фостера такое положение дел не устраивало. Мариан была единственной, право на кого периодически хотелось оспаривать у нерадивой Вселенной, и такие выверты Фостера пугали. Они не укладывались в его стройную теорию об удовлетворительном существовании и оттого существование начинало казаться ему неудовлетворительным.
И да, у Фостера не было посттравматического синдрома. Потому что – что для одних похищение и пытки, то для других – увлекательный романтический круиз по границе жизни и смерти, а посттравматическим синдромом он страдал, когда съехал от родителей.
Фостер слушал, слушал, слушал непонятные бредни Пожирателя, который не хотел говорить ничего серьезного, кроме прославления собственной братии и заплевал уже весь пол вокруг себя, а потом резко развернулся и выпалил:
- Слушай, ты, никчемный кусок дерьма, либо ты сейчас заговоришь о том, о чем я у тебя спрашиваю, или мне придется расправиться с тобой так, как подсказывает моя извращенная фантазия. И знаешь что, Мариан…
Фостер осекся, осознав, что последние пятнадцать секунд он разговаривает совсем не с Пожирателем. Тот это, кажется, понял, но почему-то заговорил:
- Мариа-а-ан… так вот о ком думает наш любезный следователь, - скривил он обслюнявленные губы в перекошенной улыбке. Фостер с трудом поборол желание врезать ему под дых, потому что в этот момент его самого трясло и жгло изнутри.
- Не произноси. Это имя, - мгновенно среагировал Фостер.
- Смотрите, кто нервничает, - издевался пленник. – Так, значит, правду говорят, да? Что эта тупая полукровка все-таки связалась с безмозглым аврором, который…
На этот раз он не договорил, так как Фостер уже пришел в себя и был готов для новых потрясений. Он врезал говорливому джентльмену по физиономии, куда-то между челюстью и глазом – не то в скулу, не то в нос, и вместо того, чтобы говорить, джентльмен пронзительно заорал, лишенный даже успокоительной возможности схватиться дрожащими ручонками за пострадавшее место. Фостер, забыв о прочной сцепке физических тел в цепочке Пожиратель-веревка-стул-гвозди-пол, схватился за воротник мантии Пожирателя и рванул, желая приподнять, но вместо этого просто оторвал его, и незадачливый лоскуток материи остался висеть на одном крае. Взбесившись, Фостер тряхнул рукой, будто стряхивая с ладони взаправду оторванный воротник, и прошипел, пытаясь проглотить всю ту вербальную дрянь, которая лезла из него наружу:
- Быстро говори, что ты еще знаешь о Мариан. Зачем она вам?
- Не поверишь. Она нам совсем не нужна, - осклабился Пожиратель. Фостер все еще пялился на него, застыв в одной позе, будто отпечатанный на газете примитив.
- Насколько не нужна? – Только и смог выдохнуть он.
- Совсем не нужна, - видимо, это и заставляло Пожирателя так счастливо улыбаться, потому что ему по долгу профессии должно доставлять удовольствие, когда на земле людей становится меньше. – Мы планируем ее убить.
- Порвать, - одновременно с его последним словом заключил Фостер.
- Проснулся провидческий дар? – Язвительно спросил Пожиратель, которому, разумеется, неоткуда было узнать, что провидческий дар проснулся у него тридцать лет назад, и последние несколько лет находился в глубоком обмороке, потому что будущее было чуть более гадким, чем невыносимое настоящее.
- Либо ты говоришь, - спокойным, совершенно спокойным голосом сказал Фостер. – Либо пьешь сыворотку правды.
- Я скажу, - пожал плечами Пожиратель. – Если ты зайдешь к ней домой сегодня вечером, то, если повезет, сможешь забрать на трофей ее пяточку. Тебе ведь нужна ее пяточка, да? Если тебя, конечно, самого не…
В этот раз Фостер просто оглушил Пожирателя заклинанием. Он узнал достаточно для того, чтобы отправить своего информатора в длительное путешествие по тому отделению царства Морфея, которое допускает в себя насильственно вырубленных.
Мозг сработал слаженно: если хочет чем-то обладать – надо это что-то для начала спасти. А потом уже читать нотации этому бесцеремонному миру за то, что он так несправедливо распределяет блага. Уязвленное самолюбие Фостера могло выделываться сколько угодно, но в такие минуты оно стыдливо пряталось где-то на периферии и умоляло его не трогать, доверяя действовать холодному расчету и инстинкту выживания, который упрямо твердил, что выживать одному смысла нет, и обязательно нужно делать это с кем-то. Больше было не с кем.
Фостер метнулся прочь из комнаты, стараясь быстрее добежать до той зоны, где уже можно будет трансгрессировать – и черт бы побрал всю эту просвещенную общественность, которая решает усилить покой мирных граждан такими примитивными средствами, как первобытное разграничение «свой-чужой», этот способ работает только с микробами. Фостер, кажется, даже оставил открытой дверь допросной, кажется, сделал самую большую ошибку за всю свою карьеру, которая неминуемо всколыхнет волны сочувствия и отвращения среди тех, кто когда-либо доверял ему работу. Но Фостер не думал в этот момент о том, что ему там, видите ли, показалось, хотя даже не мог с уверенностью сказать себе, а не показалось ли ему все то, что он видел в камере допроса.
Но он трансгрессировал прямо возле дома Мариан. Если бы у него было время, он бы предался ненужной ностальгии, вспоминая, сколько всякого происходило с ним в этом доме, но, вынужденное одаривать реальность вымученной любовью в сокращенные сроки, его сердце пронзительно сжалось, возмущенное тем, что теперь в этот дом нельзя заходить, что он теперь – орудие смерти. Фостер не знал, успела ли Мариан зайти туда, и старался не воображать, как он заходит туда уже после нее, чтобы удостовериться, что опоздал, но, как всегда, воображал, и поэтому был рад, предательски (эта женщина не заслужила!) рад, когда увидел ее, живую, подходящую к своему дому.
Все тело захлестнул жар, сменивший склизкий холодок, который всегда сопровождал ужасное ожидание ужасных вещей, и Фостер, было, сдвинулся с места, но замер в одном положении. Уязвленное самолюбие, почуявшее, что крови и оторванных пяточек сегодня не будет, украдкой выскользнуло наружу и постучалось в чердак к своему хозяину. А что, если Пожиратель просто сочинил красивую историю, чтобы позлить своего аврора? А что, если сейчас Фостер в пылу ссоры забудет, что нельзя впускать ее в дом, и ее разорвет на кусочки прямо у него на глазах?

 Отправлено: 07.06.12 01:53. Заголовок: "Трудно, все это..

"Трудно, все это было так... трудно". Нечто подобное Мариан сказала брату, когда тот спросил ее о том, как прошло то последнее слушание. Она связалась с ним сразу, как только представилась возможность, то есть чуть меньше чем через час после того, как покинула зал суда. Он спросил, чувствует ли она себя в порядке, и она ответила ему будничным тоном, что все хорошо, она просто устала, и они закончили разговор.
Полчаса спустя она снова связалась с ним, спросив, нельзя ли ей провести пару дней в их доме.
Еще пару часов спустя Министерство уже гудело от новости об отстранении Мариан Эбботт, кто-то готовую к публикации статью в свою газету. Пожирательница Смерти приговорена к пожизненному заключению в Азкабане, но закрытое дело успело лихо вывернуться и обеспечить газетчиков читателями на ближайшие сутки.

Как странно, что первым, с кем ей захотелось поговорить после того, что произошло, был не Фостер, а Чарли. В последнее время они не слишком-то часто говорили или отправляли друг другу письма. В последнее время Мариан думала о том, что хорошо, что Фостер не приходит к ней. Что это? Отчуждение? Разве что-то изменилось в ее отношении к нему? О нет. Просто в белокурой голове Мариан Эбботт имелась на ситуацию своя собственная точка зрения. И с самых похорон она твердила ей, что с этим Мариан должна разобраться сама. Одним немым решением она отстранила Фихте от забот, связанных с этим делом. Она не обсуждала с ним ни гибель Уинстона, ни обстоятельства, при которых это произошло, ни что она чувствует, ни то, что она более пяти месяцев была под воздействием Империо, ни то, что ее отстранили от работы. Косвенно в этом Фостер был не одинок: среди немногих по-настоящему близких и дорогих Мариан людей ее родители также не имели ни малейшего представления о том, что происходит с их дочерью, что она чуть не погибла, а об отстранении узнали из новостей.

Однако, как бы Мариан ни волновалась за родителей, ее мысли те два дня, что она провела в Рединге, непрестанно крутились вокруг Фихте. Не то чтобы она вела с ним мысленные беседы, но сцены того, как она придет к нему и все расскажет, пусть и с таким опозданием, то и дело рисовались перед глазами. Впрочем, чем больше она об этом думала, тем сильнее становилось желание оттянуть этот момент. Оно было непроизвольным и основывалось на том, что ей попросту нечего было сказать ему, если он задаст одно простое "почему". "Почему только сейчас" или "почему ты ничего не сделала", или любое другое - что она могла ему ответить? "Я как раз собиралась приготовить тебе чай и рассказать, что моя карьера споткнулась и едва не свернула шею"?
Карьера значила в жизни Мариан очень много, в ней она порой находила настоящее спасение. Эбботт знала те мифические "правила игры", негласно соблюдаемые в определенных кругах, а если и не знала, то очень хорошо чувствовала их, и ей удалось с достоинстом принять удар, с достоинством выйти из зала, и каждая камера, умудрившаяся заснять ее, поймала лишь вежливую сдержанную улыбку и ничего более. Мариан как всегда спряталась за своей защитой, но в этот раз точечный умелый удар пробил в ней еще одну ощутимую брешь.
Вспомни. Вспомни, как это было тогда. Как ты сумела справиться. О нет, лучше вовсе не вспоминать. В этот раз она у нее уже не было работы. У нее был Фостер. И Мариан знала, что если, не приведи Мерлин, что-то, что случилось тогда, повторится, ей может уже не хватить выдержки.
Ей вдруг безумно захотелось проведать его, увидеть, узнать, как он, удостовериться, что все хорошо. И так силен был неожиданный страх, всколыхнутый последними мыслями, так сжалось сердце в груди, стоило ей вспомнить, что сегодня он, должно быть, на дежурстве, а значит, она не сумеет увидеть его раньше, чем кончится смена, что готова была побежать по тротуару, чтобы только скорее добраться до камина и избавить себя от глупых гнетущих домыслов.
Мариан ускорила шаг, переставляя ногами так быстро, что у нее просто не оставалось времени на то, чтобы поднять голову и увидеть Фостера. Она, наверное, впервые в жизни срезала путь через лужайку, изо всех сил стремясь приблизить мгновение, когда она сможет услышать знакомый голос, и стальной обруч, сжимающий ее изнутри, наконец ослабит свою хватку.

 Отправлено: 22.06.12 09:43. Заголовок: Когда же это страх с..

Когда же это страх стал тем, что определяет основу существования аврора? Этот момент безвозвратно потерян где-то в недрах памяти, а значит, превратился в точку невозврата, потому что это его невозможно отмотать назад. Чего бы только стоило встать на изначальную позицию и твердо решить себя – с этого момента я отправляюсь обратно, мне нечего терять. Но Фостер сейчас даже под угрозой безвременного увольнения не смог бы вспомнить, где же он так облажался. Все прошлое ограничивалось вспышкой гнева и безотчетного стремления поскорее остановить непоправимое.
А женщина, как водится, стремилась это непоправимое как можно скорее приблизить. Женщины по природе своей вообще обожают все непоправимое – в период дефицита тяжелых жизненных трагедий они даже изобрели себе маникюр, чтобы безутешно переживать из-за неловко смазанного ногтя, а уж если им и в самом деле грозила настоящая опасность, они летели к ней, как бабочки на свет электрической лампочки. Женщина шла вперед, опустив голову, всем своим видом воплощая гордыню и непокорность – еще круче, чем на гравюрах барокко, где гордыня представала, как самовлюбленная барышня с серебряным зеркальцем. Вот такая, с опущенной головой и ссутуленной спиной, она была куда впечатлительнее. Весь ее вид будто говорил «мне нет дела до вас. Я – это моя работа. Я – это все что у меня есть. И больше мне ничего не надо». Это беспредельная гордыня Фостера всегда бесила, но сегодня он с мерзкой горечью на языке (она всегда сопровождает мысли о том, что кто-то из дорогих тебе людей имеет явную перспективу превратиться в труп) подумал о том, что Мариан не может потерять единственное и последнее, чем там гордится – свои восхитительные мозги, которые испортили ей жизнь своими мыслями и могут испортить ей обои своими грязновато-кровавыми брызгами.
Неприятно. Лучше не думать.
Не дожидаясь, пока сферу сознательного заполнят притяжательные местоимения, Фостер рванулся вперед. В такие моменты наличие волшебной палочки забывалось как-то само собой, на уровне инстинктов, потому что у древнего охотника, спасающего свою самку от саблезубого тигра, не было волшебной палочки – в лучшем случае, копье, которым можно было ранить животное, но никак не останавливать самку, с завидным упорством прущуюся навстречу собственной погибели.
- Мариан! – Окликнул он ее, забыв о том, что пару раз, будучи под кайфом, уже клялся себе всеми пальцами на правой руке, что не будет произносить это имя. – Мариан, стой!
Он выглядел, как настоящий герой-любовник – небритый, трепещущий, в смятенных чувствах и смятой мантии, а на правом рукаве, почему-то в области локтя, запеклась чья-то блуждающая кровь, возможно, его собственная. У него заискивающе ныл кулак, не то желая врезаться еще в чью-нибудь податливую челюсть, не то вымаливая у хозяина немного ласки и снисхождения к пострадавшим тканям. У него почему-то горело лицо, щипало крылья носа, волосы прилипли к вискам, воротник мантии стал нестерпимо стягивать шею, хотя верхняя застежка была раскрыта, и он понимал, что уже не успеет добежать до этой женщины, потому что она стремительно желает вломиться на свою территорию прежде, чем сказать Фостеру «привет», будто она играет в пейнтбол и должна во что бы то ни стало протащить на свою территорию развевающийся красный флаг противника.
- Мариан! – Во всю глотку закричал Фостер. – Если ты зайдешь в дом, то тебя разорвет на части! Это правда, а не моя дурацкая шутка! Один урод на допросе выдал мне это! Стой на месте!
Он вопил, одновременно прокручивая в своей памяти эпизод о том, как подписывал какую-то дурацкую бумагу о неразглашении данных допроса. Хорошо еще, что с него не брали Непреложный обет, а то вышло бы как-то комично: он велит ей не ходить туда, где ее порвет на клочки, а его самого как раз в это время разрывает на множество маленьких мертвых Фостеров.
«Ну Мариан, ну стой. Ну что тебе стоит».

 Отправлено: 27.08.12 21:39. Заголовок: Она срезала путь чер..

Она срезала путь через лужайку, но он умудрился заметить ее раньше, еще когда она шла по тротуару.
Сердце бешено стучало в груди, одновременно с тем сжимаясь с ощутимым неприятным покалыванием. Она бы остановилась перевести дух (она подумала было, что это - последствия ускоренного шага), но ох уж эта нестерпимая гнетущая необходимость увидеть-услышать Фихте именно сейчас, как можно скорее - не для задушевной беседы, нет - просто чтобы убедиться, что он в порядке и что не приходит потому, что занят работой, которой порой одержим почти столь же фанатично, как она - своей, не приходит, в конце концов, потому, что он - Фостер Фихте. Живой и невредимый. Эта необходимость гнала и гнала ее вперед, заставила ускорить шаг и терпеть эту боль в грудной клетке. В какую-то секунду Мариан в своем иступленном стремлении поскорее коснуться ручки входной двери и вовсе перестала обращать внимание: на покалывание, на происходящее вокруг, на каблуки туфель, утопающие в земле... На голос, настойчиво звавший ее где-то позади.

"Мариан."

"Мариан!"

"Что это? Кто это говорит?" - за мгновение до того, как сделать последний рывок и открыть дверь, Эбботт обернулась и замерла. Она наконец-то увидела фигуру в стороне от ее входной двери. Это казалось шуткой подсознания, видением, иллюзией, миражом. Словно разум, устав от ее напряженных мыслей об одном конкретном волшебнике, просто услужливо "дает" ей то, что она хочет видеть, лишь бы получить желанную передышку и снизить чрезмерную нагрузку.
Мариан замерла почти на целую минуту, не сводя глаз с Фостера, но ей самой показалось, что прошло одно короткое мгновение прежде, чем она снова заторопилась дойти - в этот раз уже до своего видения, которое, будучи вполне материальным, стояло и, кажется, не могло понять, что происходит с этой белокурой и всегда такой собранной женщиной. Уж не свихнулась ли она? Мариан казалось, что она и вправду начала терять рассудок. И чем сильнее было это ощущение, тем важнее для нее было коснуться предполагаемого Фостера, чтобы либо убедиться в собственном переутомлении, либо... удивиться? Неважно, главное - сделать это поскорее и избавиться от накатывающего волнения.
В несколько торопливых, даже отчасти неуклюжих шагов Мариан оказалась около Фихте. Она протянула руку, где-то в глубине души боясь, что все происходящее - лишь игры сознания. Но нет, пальцы коснулись рукава, ощутили ткань, а под ней руку волшебника. Мариан испытала какое-то опустощающее облегчение.
- Фостер, - неожиданно твердо прозвучало из ее уст его имя. Она стояла перед ним прямая и собранная несколько секунд, ощущая себя гораздо легче, чем еще пару минут назад.
А потом мелькавшие перед глазами черные точки также неожиданно за считанные мгновения расползлись в черные пятна, и Мариан потеряла сознание.