Marauders.Rebirth

Рано или поздно все осознают, что в Министерстве Магии не работают хорошие люди.
Но это уже другая история.
В Министерстве Магии трудно найти тех, кто не лжет, не предает и не подсиживает. Трудно найти человека делающего и думающего только хорошее, только о хорошем. Здесь каждый думает только о себе и занимается только собой. Строит безоблачное будущее только для себя, в лучшем случая для себя и кого-то очень близкого. Здесь нет борцов за правое дело, потому что правых дел не существует. Для тебя это право, для тебя это истина, а для кого-то другого это зло во всей красе и с ним нужно бороться. Когда-нибудь люди это поймут и перестанут надеяться на бравых ребят из Министерства, которые всем помогут и всех спасут. Все главы департаментов думают только об одном и только ради одной единственной цели приходят каждый день на работу и руководят сотнями людей. Каждый из нас метит в кресло Министра, даже если некоторые имеют наглость это отрицать. Каждый сотрудник каждого департамента замешан в каком-нибудь скандале, не очень правильно исполняет свою работу и думает о том же, о чем и любой из его коллег. Продвижение по карьерной лестнице. А потом они становятся главами департаментов и думают о кресле министра. И это бесконечная цепочка лживых и сволочных людей, которыми движут далеко не светлые помысли.
Хотя не стану отрицать, что начинают в основном с добрыми намерениями изменить мир к лучшему. Это все от небольшого ума и твердой уверенности в своей исключительности. Я был таким, когда впервые вошел в Министерство, вчерашний выпускник Хогвартса, лучший на своем курсе, гордость факультета. Во мне горело желание изменить мир, сделать что-то полезное, весомое, нужное. Я хотел помочь всем и каждому, избавить магический мир от всех его проблем и недостатков. Был шилом в задницах своих начальников, которые ничего не хотели делать, хотели сидеть в своих мягких креслах и вертеть нами как только можно и нельзя. Которые только корчили недовольные рожи и отметали все мои наработки, если они грозили их благополучию и сытой жизни. Они не хотели строить дома для сирот волшебников, не хотели менять законы равняющие не_людей с животными, не хотели уравнивать их в правах, давать им лучшую жизнь. Не хотели отдавать часть своих доходов в фонд Хогвартса. Не хотели повышать зарплаты сотрудникам, о льготах и социальных пакетах даже слышать не хотели. О том, что законы и методы устарели они даже не хотели слышать. Я пытался верой и правдой служить своей стране, а в ответ получал только вежливые отказы и смешки от сильных мира сего. Никто не хотел защищать слабых и невиновных, никто не хотел проводить реформы аврората, в корне изменить работу хит-визардов или элементарно узнать чем же таким тайным занимаются в Департаменте Тайн, если туда ежегодно вбухиваются сотни тысяч галеонов, а результатов нет, они видите ли засекречены. Я тыкался и мыкался, пытаясь найти себе место, пытаясь быть полезным, сделать что-то значимое. Но ничего не добился и, в конце концов, принял правила игры, которые пытался отрицать.
Для начала я стал искать подход к старой суке Марчбэнкс, которая хоть и грозила развалиться, если сделает хоть один лишний шаг, была ведьмой могущественной, во всех смыслах. Если ты нравился Марчбэнкс – ты нравился всем вокруг. Понравиться ей труда не составляло. Как и многие женщины ее возраста и положения, она обожала молоденьких стажеров пылко шепчущих ей комплименты, придерживающих дверь и восхищающихся любым ее деянием. Я улыбался ей так широко и искренне, как только мог, ежедневно распалялся в комплиментах о ее прекрасных глазах цвета зелени в каплях росы. Хотя на самом деле цвет ее глаз походил скорее на детскую неожиданность. Угощал ее кофе, ходил с ней на приемы и в конце концов был вознагражден. Она в очень нужный момент и в очень правильной компании заявила, что доверила бы мне не то что какой-нибудь отдел, а вообще весь департамент. Ее поддержал Тиберий Огден, которому я когда-то давно помог с советом относительно его бизнеса. Его огневиски стало лучше продаваться и приносить больший доход. Мой вклад ему показался весомым, но в компании Весомых Задниц он конечно об алкоголе умолчал. Ко мне начали присматриваться, меня повысили, подняли зарплату и начали прислушиваться к тому что я говорю. Я много врал, недоговаривал, клеветал, науськивал, сдавал с потрохами. Сидел на работе до посинения, пока последняя старая морщинистая жопа не покинет Министерство. И только тогда покидал свой заваленный бумагами стол и возвращался домой. Джослин встречала меня с улыбкой на своем бесконечно прекрасном личике и окружала заботой. Не навязчиво, но решительно. Заставляя меня забывать о работе и растворяться в уюте, который она создала в нашем небольшом доме. А рано утром, едва за окнами появлялось солнце, она провожала меня на работу, желая удачи и терпения, целовала и ненадолго прижималась, положив голову на плечо. И на работе я появлялся бодрый, довольный жизнью, вдохновленный и уверенный в том, что у меня все получится.
Очень скоро меня начали активно двигать по карьерной лестнице, тут и там рассказывая о том, какой я хороший малый, как хорошо я работаю, каким ценным сотрудником я являюсь. Я мог наговорить любой ерунды и ее тут же объявляли истинной в первой инстанции. Мои проекты начали не только серьезно рассматривать, но и брать на заметку, воплощать в жизнь. Со мной начали советоваться, приглашать на ужины и файфоклок «для своих». А именно на этих посиделках алкоголиков и тунеядцев порой решались самые важные вопросы. Это было сравнимо разве что с вечеринками Визенгамота, только помельче. До посиделок в Визенгамоте мне было еще расти. Но и до этой элиты я в один прекрасный день дорос. Достаточно было каких-то пять лет не брать выходных, больничных и отпусков, проводить все праздники на работе, приходить первым, уходить последним и очень много врать, рушить чужие жизни и мешать людей с дерьмом, выставляя себя начищенной до блеска монетой. Получив свою сливовую мантию с гордой В на груди я получил пропуск в совершенно другой мир, существующий в Министерстве, как параллельная вселенная. Можно было сколько угодно биться за свое и горбатиться до бессилия, но наткнуться на отказ. А можно было попасть на вечеринку Визенгамота и за бокалом отличного огневиски решить проблему в разговоре по-свойски. И я всегда пользовался вторым вариантом.
В шестьдесят втором году мне впервые пришлось взять выходной, потому что у Джослин отошли воды. Бабка-повитуха не пускала меня в комнату к жене и хотела плевать на мою должность или вес моего слова в Визенгамоте. Она просто разок цыкнула на меня и я молча повиновался. Сел в уголок в кресло и ждал, хотя толком не знал чего жду. Я вообще с трудом осознавал, что у меня вот-вот родится ребенок, которому нужно будет уделять время, которого придется воспитывать. Читать ему сказки, учить ходить и говорить, писать и читать. Гулять с ним, играть с ним, учить чему-то, передавать свои знания, вкладывать в его пустую голову простые истины. Я не был к этому готов, у меня только пошла в гору карьера. Но вот из комнаты Джос раздался писк и я забыл обо всем. Мальчик был похож скорее на меня, чем на Джослин, от нее у него были только глаза. И имя. Я не знаю почему вдруг Джослин решила назвать его Бартемиусом, но спорить с женой мне никогда даже в голову не приходило. Мальчик был прекрасен. Такой маленький, крепенький, очаровательно улыбающийся и внимательно взирающий на мир своими большими материнскими глазами. Я его любил, но пожалуй недостаточно сильно, недостаточно крепко. Зато огромной любви Джослин хватало и мне, и сыну с головами. Она умудрялась по прежнему прекрасно справляться с заботами о доме и воспитанием сына, позволив мне вернуться к работе и не отвлекаться на ребенка. Она позволила мне не тратить на него ни единой лишней секунды, она все понимала и принимала. Никогда не жаловалась и не требовала от меня участия. Она все понимала, моя любимая, моя чудесная Джослин.
Даже когда я не пошел провожать мальчика в Хогвартс, в его первый год, Джослин даже слова мне не сказала. Она как всегда улыбалась и лезла обниматься, провожая меня на работу, уговаривая не волноваться ни о чем и заниматься своими делами. Я забыл о Хогвартсе и первом курсе парня, как только вышел из камина в Министерстве. Ровно через неделю меня назначили руководителем Департамента Магического Правопорядка. Впервые я ушел с работы не последним и распил с женой бутылку лучшего шампанского. А на следующий день приступил к тому, за что боролся столько лет. Я начал менять Департамент, а с ним и все Министерство и делал это без сожалений или сомнений. Твердо уверенный в том, что делаю и за что отстаиваю свою точку зрения. При мне все изменилось, все стало лучше. Все отделы и службы Департамента начали лучше выполнять свою работу, стали сильнее, полезнее, исполнительнее. Новые законы, реформы, увольнения, набор нового штата, повышения до глав отделов тех, кто об этом даже и мечтать не мог. Я делал все, что бы развернувшаяся в стране война не скосила наши ряды, не поставила нас на колени. Мы были беспощадны к тем, кто называл себя Пожирателями Смерти, к тем, кто смел входить в наши дома без стука, убивать наших жен и детей. На террор мы отвечали террором, на жестокость жестокостью еще большей. Мы не жалели их, я не жалел их, как они не жалели нас. Мои люди наткнулись на невозможность в полной мере исполнять свою работу по защите людей из-за устаревших законов и я переписал эти законы. Переписал все законы, которые мешали правильно действовать в сложившейся ситуации, мешали наказывать виновных по справедливости, в полной мере, со всей жестокостью, какую они обрушивали на тех, кого мы должны были защищать. Меня боялись и уважали, обожали, гордились службой в моем Департаменте.
А теперь все закончилось. Одно имя от одного грязного ублюдка и мое положение стало таким шатким, что я впервые испугался. Теперь один неверный шаг приведет к нименуемой гибели всей моей карьеры, все те годы, что я провел на работе, все то, что я сделал для этой страны пойдет прахом, стоит мне ступить не туда, сказать одно неверное слово. И все из-за мальчика, из-за моего собственного сына. Я столько лет засыпал и просыпался под одной крышей с убийцей, и не замечал этого. Не хотел замечать очевидное. Хотя, наверное, всегда знал что с парнем что-то не так. Мне нужно было уделять ему больше внимания, нужно было больше лупить его, когда он был маленьким. Нужно было внимательнее за ним смотреть за ним, но я ничего не сделал. Я обосрался и теперь придется расхлебывать это дерьмо, пеняя только на себя.
- Когда ему было четыре года, Джослин ушла куда-то. То ли к матери на чай, то ли еще куда, не помню. Я остался с мальчиком и он упал с лестницы. Он плакал, просился на руки и утирал кулаками слезы. А я наорал на него и отправил в угол, хотя должен был взять на руки и успокоить. – Боунс хорошая женщина и отличный сотрудник, моя персональная гордость, тот единственный человек, кому бы я доверил свой Департамент, свое детище. Но даже ей я никогда не говорил о своей семье, не рассказывал ничего личного, не хвалил ее так, как хвалят близких друзей или дорогих людей, только как начальник подчиненного. Но сейчас мне хотелось поделиться хоть с кем-то, выплеснуть то, что копилось в сознании и на языке с тех пор как проклятый Каркаров произнес мое имя и все готовы были поверить в то, что я Пожиратель, пока это отребье не добавил такое важное «младший». И этого мига, когда все смотрели на меня не верящими глазами, замерев от ужаса, хватило для того чтобы понять, что для меня все кончено. Рано или поздно они придут за мной и обвинят в том, в чем я не виноват. Заставят уйти по собственному или покопаются в грязном белье и найдут отвратительную причину. И после этого у меня не останется ничего и никого. И Боунс не оставят в покое. Потому что она в какой-то мере мое детище. Моя наследница и протеже, та, кому я готовился передать свое кресло, та, кого я бы осыпал благами, со своего высокого кресла Министра. – Не вешай нос, мисс Боунс. Мы получили имя. Еще одна камера в Азкабане получит своего постояльца. Мы молодцы, мисс Боунс. – Мы сидим на пороховой бочке, мисс Боунс. Вы и я возможно уже завтра будем объявлены врагами народа и впадем в немилость у Старых Весомых Задниц. Не вешать нос, мисс Боунс.