Отправлено: 21.02.12 13:11. Заголовок: Slow Show

The last girl and the last reason
To make this last for as long as I could.

» Дата: 31 декабря 1979 года.
» Место: зал судебных заседаний Визенгамота, 10 уровень, ММ.
» В главных ролях: Мариан Эбботт, Глэдис Леман и коллегия Визенгамота в полном составе под предводительством Альбуса Дамблдора.

Light up, light up
As if you have a choice.
Even if you cannot hear my voice,
I'll be right beside you, dear.

 Отправлено: 21.02.12 13:13. Заголовок: Прошло время, прошли..

Прошло время, прошли похороны, но смириться все равно было нелегко. Мариан снова сидела дома одна на диване у камина и думала о том, что в понедельник состоится слушание по делу Пожирательницы Смерти по имени Глэдис Леман. Глэдис. Мариан до сих пор не могла понять, как допустила, чтобы все это произошло с ней.
В тот день она так и не встретилась с Фостером. И желание рассказать ему обо всем, поделиться своими опасениями и страхами, исчезло. Отчасти потому, что страхов больше не было, и теперь Мариан ощущала саму себя такой, как прежде. С глаз спала пелена, она наконец-то вспомнила, что “противостояние” внутри Министерства отнюдь не является главной угрозой миру, что Темный Лорд никуда не исчез, и то зло, с который каждый день сражаются авроры, с чем несколько лет назад среди них сражалась она сама, никуда не делось. Однако, цена ее “пробуждения ото сна” оказалась слишком велика.
Последнее время Мариан стала избегать Фихте. Если бы он пришел к ней сам, она бы никуда не ушла, не отмахнулась бы, но он не приходил, а она не спешила к нему. И сейчас это было правильно, сейчас ей не было нужно его плечо, его понимание. Ей не был нужен никто и ничего, только возможность все как следует обдумать и взвесить в одиночку. Что ж, одиночества в ее жизни всегда было более чем предостаточно.
Ей думалось, что после того, как пропал, а потом через год вернулся Фостер, ей уже ничто не сможет причинить такой боли, но она ошибалась. Чем, в сущности, был для нее Уинстон? Он всегда был где-то рядом, на тех старых колдографиях, которые делались тогда, когда она еще только начинала свою карьеру в Аврориате, они часто оказывались вместе. Одна такая до сих пор стояла у нее на письменной столе: на ней их было четверо, Мариан, Уинстон, Аластор и Фостер. Аластор и Уинстон чему-то улыбались, Фостер был почти так же серьезен, как и Мариан. Она хорошо помнила, как он еще тогда заметил, что почти на всех колдографиях она не улыбается. Раньше, стоило ей взглянуть на этот снимок, взгляд тут же оказывался прикован к бывшему наставнику. Теперь она смотрела только на Филдса.
Колдографии. Такое полезное и вместе с тем жестокое изобретение. Когда смотришь на то, как двигаются фигуры, как улыбаются со снимков погибшие волшебники, кажется, что они все еще живы. Они смеются, говорят друг другу что-то, а ты смотришь на них и чувствуешь, как сердце разрывается от того, что тебе так хочется оказаться там, в том дне, когда ни один из них еще не попал под заклятье противника, когда, казалось, все еще можно было изменить.
Эти мысли - про то, что должен был быть способ все изменить - теперь посещали ее очень часто. Но способа не было. И ей оставалось только одно: исправить то, что сама же и натворила. Сделать так, чтобы гибель Уинстона не оказалась напрасной.
Несмотря на то, что судебная коллегия слушала дело в полном составе, Мариан в этот раз выступала в роли свидетельницы и пострадавшей. Сливовая мантия с вышитой буквой “В” осталась сегодня в ее кабинете. На ней было строгое черное платье, которое, несмотря на то, что отлично сидело на ней, ее вовсе не красило. Однако, сегодня это было неважно. Сегодня ей предстояло занять место вон на той деревянной скамье, которое хорошо видно с высокой трибуны, с которой она обычно наблюдает за ходом слушания. Сегодня там сидела Амелия Боунс, но и на это Мариан не слишком обратила внимание. Куда важнее ей было видеть подсудимую, ей хотелось заглянуть той в глаза и задать вопросы, но расположение ее места и ее положение сегодня не позволяли ей сделать ни первое, ни второе.

 Отправлено: 29.03.12 23:55. Заголовок: Было здорово выбрать..

Было здорово выбраться в мир. Словно страшный сон наконец-то сменился спокойной, понятной, привычной реальностью.
В Азкабане было как, пожалуй, и в любой тюрьме - очень холодно, очень скучно. Временами очень страшно. Но больше всего донимал шум: стоны, крики, капли - и почему в тюрьмах обязательно должен быть слышен стук капель? - даже шаги.
С дементорами разобраться оказалось проще всего. Первые два дня Глэдис не помнила себя от ужаса, заполняющего каждую ее клеточку. Не хотелось есть, пить, говорить с людьми. Хотелось забиться в угол и надеяться, что все это просто марево. Собственно, этим она и развлекалась, пока не довела себя до того, что при первых признаках близости стражей Азкабана теряла сознание. И все, никакого страха. Просыпаться было неприятно и с каждым разом все сложнее: сердце бухало в груди, волосы на висках слипались от липкого пота, но лучше уж так, чем бояться невесть чего.
Несколько раз ее водили на допросы. Леман шла по бесконечным коридорам и думала, что за люди сидят в той или иной камере: свихнулись ли они уже, раскаиваются ли. Сама она особого раскаяния не чувствовала, одну только досаду от того, что так легко попалась. Ну, что же - естественный отбор в современном мире работает именно так. Кэрроу сильные, хотя и малоумные, и они выжили. А ей придется срочно прощаться и с жизнью, и с остатками амбиций.
В Сочельник пришел отец. Много молчал. Видно было, что ему хочется плакать, и сама Глэдис, впервые за эти девять дней, тоже принялась себя жалеть.
Мама так и не пришла.
Рождество прошло хорошо: то ли дементорам, как и любой нежити в этот день не место было среди людей, то ли администрация решила устроить для своих подопечных выходной, но страха не было, и даже шум стал потише. Леман тихонько, без слов, промычала “Тихую ночь”, решила, что на этом свой долг радости исполнила, и заснула.
А теперь был суд.
Ее аппарировали, так что подышать свежим воздухом не удалось. Но в Министерстве было и хорошее: тут были люди, не было дементоров, и пахло не сыростью, а чернилами и чистой бумагой.
Она не обольщалась. Леман не любила обманывать себя, и никогда не считала, что официальная власть станет терпеть жаждущих свободы ученых. На самом деле ее интересовали только две вещи: станут ли из нее опять вытягивать имена других пожирателей, и каким шрифтом напишут ее приговор. Второй вопрос был более животрепещущим. Ей казалось, что это будет красивый рукописный шрифт. Что-то вроде зютерлинга - таким подписывали щедрые гранты и похвальные листы в школе Глории. Для приговора он, конечно, подойдет просто идеально.
Людей в зале было не очень много. Леман еще не случалось бывать на судебном слушании. и поэтому все казалось ей интересным. Не без театральщины, но впечатляет.
Театральщина закончилась, когда выяснилось, что цепи на ее кресле очень даже настоящие. Металл щелкнул вокруг запястий, снова напомнив о тюремном холоде, и вместе с ним Глэдис ощутила еще кое-что. Страх. Не тот, неосознанный, полуживотный, а очень четкий, очень логичный страх того, что вот прямо сейчас ее жизнь закончится. Вот с этого момента. К ней обратятся и попросят назвать себя - и это будет единственная просьба суда, которую она сможет выполнить.
- Глэдис Леман, двадцать шесть лет, безработная, - сказала Глэдис, дождавшись того самого вопроса, и, выпрямившись, стараясь игнорировать тяжесть цепей, приготовилась слушать о страшной убийце, оборвавшей жизнь честного человека.
И все это было на самом деле.

 Отправлено: 22.05.12 12:47. Заголовок: Стоявший за высокой ..

Стоявший за высокой кафедрой Фадж играл свою роль убедительно и с видимым удовольствием.
- Глэдис Леман, вы обвиняетесь в преднамеренном убийстве аврора Уинстона Филдса, покушении на судью Визенгамота Мариан Эбботт и пособничестве делу Темного Лорда, - он аккуратно поправил очки обеими руками, взглянув поверх них на обвиняемую, Мариан видела этот жест тысячу раз. - Вы отрицаете свою причастность ко всему перечисленному? - спросил Корнелиус и тут же, словно не желая дать Глэдис возможность ответить, “наступил” на нее следующим вопросом. - Вам известно, какое наказание грозит за применение непростительных заклятий? - и снова, едва ответ был дан, Фадж поспешил обернуться на сидящих вокруг судей в сливовых мантиях. - Уважаемые волшебники и волшебницы...
Пока он говорил, Мариан почувствовала, что впервые за все время работы здесь само слушание, вся эта одновременно и подчеркиваемая, и тут же нарушаемая, и снова выпихиваемая Фаджем на первый план церемониальность ей неприятны. Он говорил и говорил, а Эбботт слушала как всегда внимательно, но где-то внутри успевала думать о том, что она впервые не чувствует той бепристрастности, которой всегда славилась. Теперь она узнала, как чувствовали себя на суде те волшебники, у которых пойманный аврорами или хит-визардами подсудимый отнял семью, любимых, друзей. Ей всегда казалось, что она понимала их, но сейчас, испытав подобное сама, она могла бы с уверенностью сказать, что нет, раньше она была далека от того, чтобы их понять. Сочувствие - все, что она могла им дать. Справедливость, правосудие - это уже зависело не только от нее, но со своей стороны она всегда делала все, чтобы они получили и это, и им стало хотя бы немного легче. Сейчас Мариан понимала, что легче им не становилось. Она вспомнила мать того магглорожденного волшебника, который вознамерился “предупредить” других об угрозе Пожирателей, его невестка - Келли - работает в Аврориате. Пожиратели Смерти убили сына той женщины и всю его семью, не пощадив даже двоих ее внуков. И Мариан помнила, как когда Келли Чемберс отказалась свидетельствовать против обвиняемых, и их вина оказалась недоказана, эта женщина с пронзительным криком кинулась вперед, и ее, едва успев поймать, пришлось вывести из зала, потому что она, словно обезумев, кричала, проклиная обвиняемых, и отчаянно рвалась, всем своим существом стремясь разорвать их на части собственными руками без всяких заклинаний. Сейчас Мариан знала, что она бы это сделала. Она сама сдерживала себя только тем, что просто не могла нарушить ход слушания. Характер, профессиональные причины - Мариан не стала бы вытряхивать душу из этой скользкой лживой змеи в присутствии кого бы то ни было, но это не означало, что заточение в Азкабан казалось ей справедливым.
Заточи ее в тюрьму, хуже которой едва ли найдешь на свете, она все равно будет жива. Уинстона это не вернет. Его уже ничего не вернет... Ох, Мариан. Однажды это должно было произойти. Это не могло оставаться так вечно. Однажды тебе все равно бы пришлось пройти через этот суд, каким бы тяжелым он ни был, и в том, что это случилось сейчас, единственный раз...
Эбботт отогнала эти мысли. Ощущение, что этот раз не “единственный”, а “не последний”, росло в ней с самого момента заключения Глэдис под стражу.

 Отправлено: 07.06.12 17:31. Заголовок: Ее второе имя не наз..

Ее второе имя не назвали. Его всегда пропускали, но Глэдис думала, что хотя бы в суде ее назовут полным именем. Но нет, нет. Она не заслужила полное имя. По правде, единственное, что она заслужила - это тесная холодная камера и, если повезет, довольно быстрая смерть.
Фадж выглядел, как школьный учитель в последний перед экзаменами день - он взывал к совести, призывал к ответу и негодовал от ее низости, но ответов не требовал вовсе. Вот уж в самом деле - не суд, а театр: даже реплики заучивать не пришлось, сиди себе и внимай.
Впрочем, говорить Фадж умел. Если до начала заседания кого-то и тронула бледная девушка с умным взглядом, то теперь люди в зале были показательно против нее. На нее избегали смотреть, а если и бросали взгляды, то те были полны ненависти и жажды возмездия. Для этого ведь суды и нужны, правда? Чтобы плебс поверил в то, что справедливость существует.
Справедливость существует, и Глэдис знала это точно, как знала и то, что в миру ее еще иногда зовут Безносой.
Мариан тоже была здесь. Конечно, она бы ни за что такое не пропустила, после того, как полгода плясала под дудку Глэдис, как убедила девчонку Чемберс не свидетельствовать на суде, как играла на две стороны сразу, даже не осознавая этого... Аврорам, должно быть, сходить на суд над Пожирателем - все равно, что в кино прогуляться. Интересно, повторяются ли судьи, или для каждого обвиняемого пишут новый текст?
Мариан, Мариан, Мариан... Она единственная смотрела прямо на нее, и в этом взгляде не было ничего, только холод и пустота. Да, это было пострашнее, чем близость дементоров, и уж точно страшнее, чем пафосный суд.
“А если так”, - решила Глэдис, - “то почему бы и не посотрудничать.”
Незаметно для себя Леман оказалось в том этапе своей жизни, когда терять ей было в самом деле нечего. Будущее было не слишком радужным: или умереть от рук выданных пожирателей, или сгнить к камере Азкабана, смерть быстрая или смерть долгая.
Или смерть, какая придется, но с правом разворошить напоследок этот улей унылых клерков и чинуш, которые всегда боялись того, что выходит за рамки их понимания. Интересно, как бы они отнеслись к тому, если бы узнали, насколько они уязвимы, насколько беззащитны? Тем более. что узнать это проще простого - всего-то и нужен, что маленький эксперимент. А уж в них Глэдис руку набила.
- Я хочу сделать заявление, - сказала она, прервав особо цветистую тираду Фаджа.
Тот замер на словах “вопиющий акт...” Леман закончила про себя про себя: “...религиозного мракобесия” и едва сдержалась, чтобы не улыбнуться.
- Я хочу сотрудничать, - сказала Глэдис. - И готова проявить свою добрую волю хоть сейчас. Конечно, вы уже знаете, что я занималась исследованиями длительного влияния Империо на людей. Мне нужна была опытная группа, и я ее создала. Я могу назвать несколько имен.
Она могла назвать только одно имя - вряд ли маггловская семья заинтересовала бы суд. Но когда Леман начала говорить, она не смогла удержаться. Ученые всегда немного преувеличивают свои достижения, и Глэдис свой единственный момент научной славы хотела сделать особенно ярким.
- Во-первых, - сказала она и посмотрела на зал. На этот раз взгляд никто не прятал - люди падки на сплетни и тайны, - это помощник верховного судьи Мариан Эббот.
На секунду стало очень тихо. Так тихо, что Глэдис услышала, как лениво поскрипывают ее кандалы. Только теперь она поняла, что только что сделала.
Проверить ее слова почти невозможно. Она очень хороша в Империо, и это не секрет. А это значит, что она, заключенная, пожирательница на скамье подсудимых, которую не ждет в жизни ничего, может поставить под сомнение работу всех высших чинов. Еще никогда у нее в руках не было столько могущества.
“Я круче гаммельнского крысолова,” - подумала Леман и набрала побольше воздуха в грудь.
- Во-вторых...
Ее голос потонул в шуме толпы.
Отличная получилась шалость.

 Отправлено: 12.06.12 11:29. Заголовок: У Мариан перехватило..

У Мариан перехватило дыхание. На какое-то мгновение она перевела взгляд, взглянув на молчаливого Дамблдора, который, поскольку коллегия присутствовала сегодня в полном составе, тоже был здесь, но до сих пор никоим образом не вмешался в ход слушания. А уже в следующую секунду с уст обвиняемой сорвалась ее фамилия. У Мариан перехватило дыхание, и она поняла, что не может пошевелиться. Теперь она уже не сводила взгляда с Глэдис, пока та в свою очередь добавляла в дело все новые и новые подробности, которые с рвением тут же записывались секретарем в протокол, которые были волнительными настолько, что коллегия тут же нарушила гробовую тишину, до того царившую в зале суда, и новую фамилию заглушили их голоса. Один из присутствующих здесь был только что назван, и Мариан вскинула бы бровь в недоумении, поскольку была уверена в непричастности этого человека к “экспериментам” Пожирательницы, но сейчас она смотрела лишь на Леман. Ни один мускул не дрогнул на ее лице в момент, когда ее имя было объявлено. Со стороны это, должно быть, выглядело, будто Эбботт просто наблюдает за участниками процесса, но, несмотря на внешнюю невозмутимость, стоило гулу голосов лишить Глэдис возможности быть услышанной, стоило ей повернуться в сторону Мариан и встретить обращенный к ней взгляд... Мариан была уверена, что Леман поняла все. Они довольно тесно общались последние месяцы, она не могла не понимать. Мерлин, если бы она не понимала, она бы не сделала бы этого. Эбботт подпустила ее слишком близко - отчего? Ей не хватало общения? Ей всегда не хватало хорошей, верной подруги? В любом случае, теперь она поплатиться за то, что посмела позволить себе слабость, которая стоила ее другу жизни и едва не погубила ее саму.
Едва? Мариан ведь не собиралась намеренно ничего утаивать от суда. Просто она слишком хорошо понимала, что если об “Империо” станет известно, ее в лучшем случае отстранят. В худшем... о худшем Мариан предпочитала не думать. Но, как известно, ничто никогда не происходит так, как мы того хотим, и слушание по делу, которое коллегия уже негласно считала закрытым, совершило новый поворот, который совершенно никому не пришелся по нраву.
Никому, кроме сидевшей в цепях молодой девушки, которая словно упивалась хаосом и неразберихой, которую посеяла, разрушив столь тщательно выверенную Фаджем за годы работы церемонию прилюдного воздаяния виновному.
Мариан все еще смотрела ей в глаза. А Глэдис... Глэдис то и дело поглядывала на спорящих друг с другом судей, разнервничавшегося Фаджа, чтобы снова повернуться к Эбботт и будто похвалиться тем, как два или три предложения перевернули ситуацию с ног на голову - в частности, для самой Мариан, которая сейчас сжимала ладони на коленях так, что занемели пальцы, и даже при том, что Глэдис не могла этого видеть, ей казалось, Леман чувствует, чувствует все то, что испытывает в эту минуту Мариан, все, что она прячет за спокойным и бесстрастным лицом, как хищники чуют страх жертвы. Лишь утратив все, можно обрести свободу. У Глэдис теперь не было ничего. Мариан было что терять, и Леман об этом знала, и нанесла удар, достойный той змеи, что наверняка изображена у нее на запястье.
Вдруг раздался стук. Три раза постучал судейский молоток, и чей-то голос твердо сказал: “Тишины”. Голоса почти сразу стали тише, а затем и вовсе умолкли. В зале снова стало тихо. Дамблдор взглянул на подсудимую поверх очков-половинок.
- Учитывая ваше сотрудничество со следствием, мисс Леман, суд постарается отнестись к вам со снисхождением. А теперь мы хотели бы послушать свидетелей. Мистер Квиркс, прошу вас.
Разумеется, ее имя прозвучало первым. И она была к этому готова, поэтому с готовностью поднялась со своего места, проследовав к высокому креслу, которое было до крайности жестким и с идеально прямой твердой спинкой, что было призвано доставлять сидящему максимум “комфорта”.
- Клянетесь ли вы говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды?
- Клянусь, - мгновенно и абсолютно искренне ответила Мариан. Теперь ей уже нечего было скрывать.

 Отправлено: 28.08.12 16:30. Заголовок: Леман подумала, что,..

Леман подумала, что, если закрыть глаза, можно представить, что в зале вместо людей находися рой синих мух, который носится туда-сюда. Они то разлетались по разным углам, то собирались. Но только теперь они умолкли.Отчего-то синие мухи, кажется, уважали Марион Эбботт.
А вот Глэдис - нет. Безоговорочное доверие - плохая черта, и когда-то, рано или поздно, этой судье и уважаемому отставному аврору пришлось бы заплатить за излишнюю веру в человечество. Так почему бы и не теперь, когда ее падение может послужить делу Лорда?
Все повторилось: Фаджа снова распирало от осознания собственной важности и порядочности, зрители снова обменивались друг с другом осуждающими порочность взглядами, и воздух в помещении снова стал казаться густым, вязким, наэлектрезированным общей нервозностью. Только вот центр этого зарождающего торнадо сместился. Теперь им была не Леман, а Эбботт. Вот, казалось бы - минус сменился на плюс, а все осталось по прежнему. Толпе только и надо, что ненавидеть и осуждать. Кого, и за что, их мало волнует.
Формально Мариан вызвали для дачи показаний. На деле же ее ответы тоже никому не были важны. Суды - вообще занятное место. Если сравнивать их с театром, то подсудимому досталось бы место зрителя - в конце полагается встать, вот и все его обязательства.
Держалась Эбботт хорошо, видно, опыт боевых действий оказался кстати. Интересно, сложно ли человеку, привыкшему действовать, когда единственное, что требуется от него - сдерживаться?
Леман стала было думать об этом, но Фадж наконец-то начал говорить.
Как всегда, он говорил гладко и хорошо. Только иногда сбивался - когда вспоминал, что грозить всеми карами свидетелю неподобает даже ему. Он задавал Эбботт вопросы, но не требовал ответов. Казалось, его забавляет сама возможность публично поставить под сомнение ее верность и вменяемость. Фадж спросил, помнит ли Эбботт, когда на нее наложили проклятие, не замечала ли за собой странных поступков, при каких обстоятельствах познакомилась с Леман и был ли у той доспут к документам государственной важности. Самое занятное он оставил напоследок: может ли Мариан Эбботт, судья Визенгамота, точно сказать, какие из действий, предпринятых ей за время, проведенное под “Империо”, были совершены ей по доброй воле?
Глэдис не удержалась и улыбнулась. Потом торопливо оглянулась - кажется, эта вольность сошла ей с рук. Конечно, Мариан не может. Никто не может, иначе Леман ни за что бы не стала упоминать о своей маленькой игре в живые куклы.
В этот раз Фадж не растягивал речь,и довольно быстро дошел до сути. Он требовал отстранения Эбботт от работы на время внутреннего расследования. Окончательно ее судьбу должны были решить позже, когда расследование нароет - или не сможет этого сделать - что-то интересное и предосудительное. Наверняка Визенгамоту давно нужна была собственная девочка для порки - кто-то, на кого можно будет повесить все неудачи и ошибочные решения. Мерлин, да им следовало бы поблагодарить Леман! А вместо этого все, на что она может рассчитывать - камера без сквозняка. Мир решительно несправедлив.
Закололо в висках, и Леман с усилием зажмурилась. Иногда это помогало ей избавиться от боли. Но не в этот раз.
Буря в воздухе рассеялась, и рой синих мух снова закружился по залу, вот-вот готовясь спикировать на Глэдис.
Оставалось надеяться, что это не займет много времени.