Отправлено: 09.02.10 12:23. Заголовок: I've been waiting for you so long;

Place: Trafalgar Square<\/u><\/a>, London, UK
Date, time: 15th June, after midday
Characters: Alexander Goyle & Aubree Spring
Summary: meet after one year's separation

 Отправлено: 11.02.10 03:32. Заголовок: Внешний вид: -------..

Внешний вид:
---------------------

А у вас было так, что сердце не на месте? Что легкие уже насквозь пропитаны сигаретным дымом, хотя до этого ты и сигарету в руки не брала? Что каждое утро просыпаешься с опухшими от слез глазами и полностью отстраненным взглядом? Что надеешься на каждое «завтра» - что он, наконец, вернется, снова появится в твоей жизни, снова вернет тебя к ней. Да ты дышать без него не можешь – врут все, что главный чувственный орган это сердце. Всегда в первую очередь страдают легкие – их словно вырывают из тебя, без наркоза, без анестезии, без предуппреждения. Кислорода критически не хватает, и ты задыхаешься. Прожигаешь их десятками сигарет каждый день, надеясь, что это поможет. Неправда все это. Табак\алкоголь\наркотики – все это помогает забыться на недолгое время, чтобы потом боль вернулась с новой силой, стараясь добить тебя каждый день.
Время? Мало времени прошло? Сколько вы можете обойтись без кислорода? Минуту? Две? Три? А она без кислорода почти год. Он – ее кислород, ее воздух. Без него ей не выжить. То состояние, в котором она находится трудно назвать жизнью – на людях приходит улыбаться, делать вид, что все нормально, все замечательно, ничего не произошло. А наедине с самой собой, с самыми близкими друзьями она ломается. Она не настолько сильная, чтобы держаться.
Письма? Да что эти бумажки? Будто они могут заменить человека. Но ты все равно хранишь каждое как зеницу ока, знаешь их наизусть от строчки до строчки – просто ночью тебе снятся кошмары, где его убивают пожиратели, и ты себя успокаиваешь чтением их. Ты живешь ими и одновременно теребишь и без того кровоточащую рану. Тебя нет, ты уже не та. Но как только он пишет, что возвращается, ты, словно, оживаешь. Хотя нет – ты живешь ожиданием того дня. Ожиданием пятнадцатого июня. Потом, в тайне от него, ты будешь праздновать этот день – первый счастливый день за целый год. Но это потом. А сейчас ты надеешься, ждешь, но так же сильно-сильно боишься. Отчего-то тебе страшно, страшно увидеть его после такой долгой разлуки, страшно посмотреть ему в глаза. Что ты там боишься увидеть? Холод, пустоту, безразличие. Боишься, что, не смотря на все письма, ему на тебя наплевать, ведь иначе он бы не пропадал так долго.
Ты не спишь всю ночь перед встречей – твое долгожданное «завтра» вот-вот должно наступит, стать реальностью, стать настоящим. Ты перечитывая письма, перебирая в голове всевозможные варианты встречи. Первой встречи за последние двенадцать месяцев. Ты надеешься, что это не последняя встреча – глупо так думать, но ты все равно боишься. Когда любишь всегда боишься, всегда выдумываешь глупые, иногда просто немыслимые причины – просто цена возможной потери слишком дорога. Во всяком случае, для тебя.
Ты отпрашиваешься с работы еще до ланча – вы договорились встретиться лишь в час после полудня, но в пятнадцать минут первого ты уже на месте, уже ждешь его, хотя до этого всю свою жизнь опаздывала всегда и везде. Каждые три минуты ты поглядываешь на часы на тонком ремешке у себя на запястье, надеясь, что стрелки сжалятся над тобой и пойдут в два, в три раза быстрее, но они, кажется, наоборот, специально замедляют свой ход, чтобы ты мучилась еще дольше. Ты нервно кусаешь губы, сжимая в правой руке его последнее письмо, и отчаянно ждешь, когда он придет. Если он придет.

Наконец, минутная стрелка нехотя доползает до отметки с цифрой двенадцать. Время пришло. Ты оглядываешь по сторонам, надеясь в сотнях спешащих по своим делам британцев узнать одного единственного – на всех остальных тебе глубоко наплевать, тебе нужен только один. Тебе нужен только он. Ты вглядываешься в лицо каждого прохожего, надеясь узнать в нем знакомые, родные, любимые черты. А еще ты боишься, что вы не найдете друг друга – что среди сотен проходящих мимо Лондонской национальной галереи людей вы потеряетесь. Боишься, что с потерей его, ты окончательно потеряешь себя.

 Отправлено: 15.02.10 16:15. Заголовок: Внешний вид:ищем ___..

Внешний вид:Скрытый текст

ищем

___________________________

Алекс сбежал из Лондона фактически сразу же после выпускного. Он никому ничего не говорил, ничего не планировал, просто проснувшись спустя несколько дней после выпуска – позавтракал, покурил и хотел уже было пойти к старому другу Винсу, тот давно звал оглядеть его новое жилище, но что-то его остановило. Ксандру не хотелось выходить на улицы Лондона. Вид из окна новой квартиры был красив, ещё не успел надоесть, но сам Лондон, Англия, люди здесь… всё это было не тем, что требовалось ему на данный момент. Решение как всегда было принято спонтанно, в сумку он покидал лишь самое необходимое и обедал Гойл уже в Париже, пробуя на вкус луковый суп.
Следующие месяцы он провёл разъезжая по миру. После Франции он посетил Германию, Данию, Австрию, Италию, Грецию, потом его занесло в Китай, после чего он фактически месяц провёл в Японии, в Индии не выдержал более трёх дней, не на долго его занесло в Египет, после чего он рванул на Кубу, а после была Мексика, Соединенные Штаты. Потом по приглашению своего нового друга Эжена – вновь приехал во Францию, но на этот раз в Марсель, после они вдвоём посетили Рим, который как ни странно, во время первого визита Гойлу увидеть не удалось – он слишком уж задержался в Венеции.
Вне Родины провёл Алекс без малого год. Туманный Альбион фактически был стёрт из его памяти. Это был всё тот же Александр Гойл, но в тоже время другой. Будто бы он всегда путешествовал – курил кубинские сигары, распивал французские вина с сырами, напивался саке, почти не заедая его суши, разучил мексиканскую традицию бей и пей, пил пиво в одном из баров Германии, заливался виски в ресторане в Штатах, пробовал десерты и кофе в Италии. Будто это была его обыденная жизнь, когда всё новое, когда нет никакой константы, кроме него, ничего постоянного, когда нет одного определённого языка на котором он мог бы говорить, когда нет никаких аспектов его культуры- просто много разных и все в его голове, из каждой при этом он взял что-то для себя. Так у него появились татуировки, новая стрижка и определённые привычки, новые предпочтения в еде и напитках, а частично – немного иной взгляд на мир. И при этом – почти обрубленные нити связи с родными, друзьями, старыми планами и надеждами. Когда Гойл очнулся – ощущения были странные. Он чувствовал себя легко и свободно, абсолютно отдохнувшим. Он был уверен, что теперь и Лондон не будет ему казаться столь надоевшим и скучным – серым да, но не более.
Всё время своего путешествия он редко писал письма – из Парижа написал лишь матери, позже начал писать письма и Обри. Но, увы, редко. Порой был слишком пьян, порой написанное было излишне личным и не хотелось это показывать никому, а потому пергамент сгорал, порой было элементарно не до того, но в оставшиеся случаи он садился и писал. Не так много и полно как хотелось бы – они никогда не отличался особым терпением и любовью к писанине, но по возможности описывал где он, как он и что на самом деле – было бы здорово показать всё это ей, писал что скучает. Гойл ни разу не упомянул что любит, потому что не знал – что будет, когда он вернётся, уж тем более не говорил, что жалеет, что её нет рядом – тут он был честен, уж слишком много было того, что должно было остаться только в его памяти.
Возвращался Гойл потому, что решил, что пора уже. Однажды он возможно повторит своё путешествие и может быть оно займёт больше времени, он узнает больше, но не сейчас. Настроения уже нет, желания изменились. Хотелось в место, которое он может назвать домом. Это было целиковое осознание, что он хочет домой. И как приятно было по возвращению обнять мать и отца, оказаться в поместье, где прошли его самые ранние годы, уснуть в комнате, которая знакомы с детства, быть там – где основные мелочи известны целиком и полностью.

Вернувшись в Лондон, Гойл понял ещё одну причину своего отъезда – проблемы, от которых он банально сбежал. Невеста, выбор профессии, прочие глупости. Всё это давило на него ещё тогда, а теперь стало лишь назойливым жужжанием у уха. За неделю он худо бедно разобрал все эти вопросы, на самом деле отложив их в долгий ящик, потому что каждое его решение позволяло пойти на попятный. Сейчас он не был уверен ни в чём, кроме одного – он хотел видеть Обри. Ту самую девчушку, которую оставил год назад. Их встреча была назначена на пятнадцатое июля, в час дня. Гойл боялся опоздать – его начальство и тренер всё удивлялись тому, как он сумел сохранить такую хорошую форму после года без тренировок, выдали бумажку на посещение специализированной клиники для обследования, решили ввести его в основной состав. Он был, конечно же, рад, но в тоже время – встреча затягивалась. Алекс, конечно помнил о привычке Обри всегда и везде опаздывать, но если он придёт раньше – то значит, что и возможность увидеть её будет больше. Они всё же задержали его, и он был на месте лишь в час десять.
На Трафальгарской площади было много народу и ему пришлось пройти пару кругов по ней, прежде чем он всё же заметил Спринг. Её волосы стали ещё длиннее за время его отсутствия, она опять была в коротком платьице, что он не одобрял. Обри и так была красива, а это лишь привлекало излишнее внимание. Куда больше-то, если обычно на неё и так все смотрят? Может, он и придумывал себе, может, так и было – но он в любом случае ревновал. Хотя сейчас не имел особых прав – это ведь он уехал. – Долго ждала?– спросил он подходя, не замечая сперва двойственности вопроса. Ведь возможно она ждала его весь этот год. – Мне не очень хочется торчать здесь, на улице под этим пасмурным небом, пойдём в кофейню. Здесь не далеко. Там подают на удивление сносный кофе и десерты.- Гойл взял её за плечо, жест подходящий скорее для друзей, чем для возлюбленных, но не смотря на всю свою наглость и самоуверенность он пока не мог позволить себе большего. С ней – точно.

 Отправлено: 05.03.10 21:51. Заголовок: Вдох-выдох. Где же, ..

Вдох-выдох.
Где же, где же, где же он? Тебе кажется, что прошла уже целая вечность, но минутная стрелка еще даже не доползла и до пяти минут второго. Ты кусаешь губы и уговариваешь себя, что если уж смогла прождать, прожить целый год, то десять-пятнадцать минут – ничто, по сравнению с этим. Всего каких-то шестьсот секунд, но каждая из них больно отдается где-то под ребрами, на каждую секунду ты придумываешь по причине, почему его еще нет. Может с ним что-то случилось? Вдруг произошло что-то страшное, а ты сейчас просто стоишь здесь и отсчитываешь мгновенья. А если он все еще путешествует – что-то ведь могло пойти не так и он мог не успеть вернуться. А если... А если… Ты боишься этих «а если», но сильнее всего ты боишься, что он забыл тебя, передумал возвращаться, что ты ему больше н е н у ж н а.
Проходит еще около пяти минут, еще около ста сорока вдохов и столько же выдохов, еще одна маленькая вечность. Ты в отчаянии оглядываешься вокруг, обходишь фонтан, мимолетно улыбаясь тому, как водой оттуда брызгаются друг в друга играющие дети. Кажется, что еще пара мгновений, и ты окончательно сломаешься, распавшись на миллион маленьких осколков, в каждом из которых будет читаться только его имя.
Вдох-выдох.
В миллионный раз ты осматриваешь площадь – уже изучила лицо каждого здесь, но того единственного, что ты ищешь все нет. И вот, наконец, он появляется – ты стояла спиной к нему, и заметила его, когда он уже был в нескольких метрах.
Вдох-выдох.
Сердце замирает на мгновенье, ты даже не можешь сначала дышать – что ты чувствуешь? Об это ты задумаешься только потом: счастье, смешанное с безумной радостью, что он не забыл, что он пришел, облегчение, что с ним ничего не случилось. А еще ты чувствуешь страх, не зная как себя вести с тем, кого ты безумно любила и любишь, но который бросил все и тебя, уехав на край света, ничего не сказав, будто ему абсолютно наплевать. Ты делаешь сначала неосторожный шага навстречу, будто проверяя, рад ли он тебя видеть, а потом идешь все быстрее и быстрее, резко останавливаясь прямо перед ним. Смотришь ему в глаза – они такие же, светло голубые в серебряными прожилками (каждый раз смотря на чуть пасмурно небо, ты вспоминала их) – и не знаешь что делать. Тебе так хочется его поцеловать, обнять, да просто дотронуться – вы же столько не виделись. Но ты лишь смотришь ему в глаза, любуясь ими, но боясь показать ему это – кто знает, может сейчас ты ему совершенно безразлична. Время меняет людей. И Их чувства.

Долго ли она ждала? Сейчас? Когда?
Он что, не понимает, что минута без него приравнивается к вечности? Что своим отъездом он разрушил тебя, некогда сильную девочку, до основания, оставляя лишь надежды и боль со слезами.
Ты опускаешь глаза, на которые начинают наворачиваться слезы – то ли счастья, что он, наконец, вернулся, то ли горечи, разочарования, что он теперь другой. Ты придумывала миллиарды вариантов вашей встречи: как вы уведете друг друга, побежите навстречу, не сумев ждать лишнее время, чтобы снова дотронуться друг до друга; как ты будешь его ждать, а он незаметно подойдет сзади, закроет твои глаза своими руками и тихо и нежно прошепчет тебе на ушко «угадай кто»; как он будет стоять и ждать тебя с огромным букетом цветов…
Но такого, что сейчас происходила, ты не ожидала. Точнее ожидала, но так надеялась, что это лишь глупые опасения, что ты себя накручиваешь.
Наконец, ты поднимаешь глаза.
- Долго…
Он просто не представляет себе насколько.
- Кофе? – в последнее время ты пила его очень часто, боясь засыпать – тебе снились страшны сны про то, что он не придет, - Дада, конечно, пойдем.
И тут он, наконец, дотрагивается до тебя, нарушая ту самую невидимую границу, что строят люди между друг другом. Ты ждала этого прикосновения год. Целый год. Потом ты ободряюще улыбаешься, скорее для себя, чем для кого-то еще, и следуешь за тем, кто дарил тебе свет и боль.

 Отправлено: 29.04.10 01:27. Заголовок: его мало и оно стран..

его мало и оно странно влюблённое

Скрытый текст

не текст, а частичное настроение Гойла его ощущения по поводу втсречи ибо наконец-то

Кофейня находилась не так далеко. Про неё ему рассказал Люсьен. Рыжий француз даже на карте показал её месторасположение, а потом долго распространялся о том, что повар там француз, да и само заведение принадлежит бывшему парижанину. А помимо этого у него ещё пара ресторанчиков, где готовят лишь представители итальянской и французской национальностей, потому что англичане отвратительные повара и кухня у них ужасная. Не будучи особым ценителем еды Гойл лишь пожал плечами. Он любил вкусную еду, но особо над этим не задумывался, считая пустой болтовнёй.
До места они добрались быстро и в молчании, что немного напрягло Алекса. Он кожей чувствовал, что должен что-то сказать, но учитывая всё произошедшее ни одной темы так и не нашёл. Он чувствовал себя ужасно виноватым за всё то, что сделал и за то, что придётся сказать. Лишь одно успокаивало Гойла - всё то время, что они шли до кофейни, он держал Обри за руку, и она не вырывалась. Хотелось думать, что всё не так плохо.

Уже, будучи в кофейне Алекс выбрал самый дальний стольник. Он был расположен в углу, из-за чего его не было видно с улицы и как только входишь. Так же из-за колонны неподалёку большинству, сидящему у окна выходившего на площадь надо было очень постараться, чтобы увидеть - что там происходит. А ещё - там было просто уютнее всего, музыка играла не так громко, и можно было спокойно поговорить, именно то, что было нужно.
Как только они сели, подоспел официант, положил перед гостями меню и собирался удалиться, как Алекс попросил его подойти лишь через десять минут.
К толстому меню он не притронулся, его руки были сцеплены в замок, а взглядом он следил за Спринг. Обри, его Обри. Ему было не свойственно о чём-то задумываться, особенно о чувствах, но ещё никогда он не был так напряжён как сейчас. Ещё никогда он не испытывал столько всего как сейчас - и счастье от долгожданной встречи, и страх от того, что между ними всё изменилось, и неуверенность - останется ли она с ним после этого разговора. Она вздохнул, взяв её руки в свои, и прижав к своему лицу, он осторожно, как не редко делал это раньше, поцеловал каждый пальчик. У блондинки были тоненькие пальцы, да и вся она была такая тоненькая и маленькая, что в сочетании со светлой кожей она напоминала Гойлу одну из коллекционных статуэток бабушки, которая воплощала в себе балерину. Фигурка сделанная из тонкого фарфора, ручной работы, осторожна прорисованная, такой же была и его Обри. Такой же хрупкой, миниатюрной. И пусть моментами она казалось другой, но для Гойла его девочка именно такая, какой он видит её сейчас. Было жизненно необходимо сказать - я люблю тебя, но не сейчас, чуть позже… потом, главное в правильный момент. Лишь бы не совсем поздно.
Он выпрямился и посмотрел на девушку, но рук не отпустил, бережно держа их в своих. Не хотелось разрывать этот контакт. – Ты очень сердишься на меня?

 Отправлено: 27.07.10 04:42. Заголовок: Он отпускает твою р..

цитата:

Its been a long year Since we last spoke Hows your halo?<\/u><\/a> Just between you and I;

Он отпускает твою руку только когда помогает усесться за столик, подвигая за тобой витой стул, какие обычно повсеместно можно встретить в небольших кафе под открытым небом в центре Парижа. Такое ощущение, словно хозяин этого заведения нарочно хочет создать атмосферу французской изысканности, только вот Эйфелевой башни за окном не хватает. Ты же предпочитаешь что-то более домашнее, более интимное - мягкие кресла или диваны с декоративными подушками, приглушенный свет и тихая ненавязчивая музыка. Когда-то давно вы с Алексом часто ходили в итальянский ресторан на верхнем этаже отеля – его крыша была превращена в террасу, на которой располагались уютные столики, огражденные друг от друга полупрозрачными ширмами. Оттуда открывался великолепный вид на королевский парк, а еще там подавали чудесную лазанью и можно было в любой момент укутаться в теплый плед.
Но все это осталось далеко в прошлом, словно вырванный кусок воспоминания из другой, предыдущей жизни – такой же далекий и смутный: тогда тебе все это касалось нормой, ты не запоминала каждую вашу встречу, каждый миг, проведенный вместе с ним. Тебе казалось, что так будет всегда, что по-другому просто не может быть, по отдельности вы просто не сможете существовать. За последний же год же все кардинально изменилось – все ваши прошлые встречи казались тебе самым важным, что было в твоей жизни. Ты собирала их крупицами воспоминаний, стараясь хоть как заполнить образовавшуюся за ребрами дыру, словно собирая паззл вместе сердца, но все это причиняло одну лишь боль – главное составляющее, самый важный фрагмент был в сотнях миль от тебя.
Вдруг перед тобой оказывается меню и ты поднимаешь глаза, благодаря взглядом официанта – милый рыжеволосый парень лет двадцати спрашивал о заказе с довольно ярким валлийским акцентом, но Алекс попросил его подойти через десять минут.
Значит сначала будет то, чего ты больше всего боишься, но что обязательно должно состояться – разговор. Ты нервно вертишь кольцо вокруг пальца – пожалуй, это едиснтвенная привычка, доставшаяся тебе от матери. Но как только официант скрывается за заграждающей ваш столик ото всех колонной, как твой Алекс глубоко вздыхает и, взяв твои руки в свои, прижимает к своему лицу, целуя каждый пальчик. Тогда от этой полузабытой нежности внутри тебя словно прорывается невидимая плотина, в одно мгновения разрисовывая все лицо тонкими солеными линиями. В первый раз за последний год ты плакала не от горя, а от счастья, пусть и смешанного с болью от все еще зияющих ран, которые он сейчас так безжалостно тревожил.
Что же ты делаешь со мной, Алекс? Зачем так мучаешь? Чтобы потом пропасть еще на год?
Ты всхлипываешь, отводишь взгляд и глубоко вздыхаешь, стараясь хоть как-то выровнять дыхание и успокоиться. Это у тебя почти получается – мастерством сдерживания эмоций ты в идеале овладела за время его отсутствия – но тут же он спрашивает тебя, сердишься ли ты на него.
Эти слова, словно пуля в сердце навылет. Ты резко вырываешь свои руки из его, словно обжегшись, а потом обхватываешь себя, словно стараясь прикрыть дыру вместо сердца.
Сержусь ли я на тебя? Сержусь ли на то, что ты сорвался, уехал не предупредив. Мерлин, да даже не оставив пресловутой записки – всего пара слов на клочке бумаги могли бы лишить меня сотен кошмаров, в которых ты погибаешь, тебя мучают и/или убивают пожиратели. Могли бы сберечь мириады нервных клеток, которые теперь не восстановишь.
Всего пара слов.
Минус сотни сигарет и десятков таблеток в неделю.
Всего пара слов и последний год можно не вычеркивать от вечно мокрых от слез подушек, синяков под глазами и кажущейся бесконечной боли.
Всего пара слов.
Кажется, что проходит целая, вечность, прежде чем ты снова поворачиваешься нему, отрывая взгляд от картины на стене. Погруженная в свои мысли ты даже не заметила, что было на ней изображено – тебе нужна была хоть какая-то опора, чтобы не смотреть ему в глаза, ведь тогда он сможет увидеть то, сколько боли в твоих глазах.
- А как ты думаешь? – голос тихий, хриплый и низкий от слез. Ты ведь правда не знаешь, что ему ответить, не знаешь, злишься ли на него. Сейчас, в первую очередь, ты безумно рада, что он вернулся, что он в порядке. Перед этим меркнет даже, что ты разочарована в том, что он так холодно тебя встретил. Но нет, разочарована не в нем, не в его поведении – ты разочарована в себе, в своих излишне самонадеянных мечтаниях и фантазиях: люди после года разлуки бросаются друг другу на шею от переизбытка чувств только в фильмах. Твоей же жизни до кинематографа далеко.
И вообще, какая к черту злость, когда ты все еще любишь его несмотря ни на что?
- Мне была очень… - больно? невыносимо? мучительно ? ты выбираешь другой вариант, -…тяжело.
Нет, дорогая тебе было не тяжело – тяжело бывает, когда ты ломаешь ногу, или очередной кавалер говорит au revoir. Тебя же разрывало на мелкие кусочки от одной только мысли, что с ним что-то могло случиться.
Ты тыльной стороной ладони вытираешь соленые ручейки на щеках, стараясь сделать это как можно незаметнее – магическая косметика слезами не смывается, так что свидетелями твоей слабости остаются лишь красные и все еще влажные от слез глаза. Тогда ты достаешь из сумки блок тонких сигарет и дрожащими руками прикуриваешь от миниатюрной зажигалки – от нервозности движений искра появляется лишь с четвертой попытки. Он еще не знает, что ты куришь, не знает, что начала курить из-за него.
Ты делаешь глубокую затяжку, полностью наполняя легкие сигаретным дымом, который, казалось бы, должен успокаивать, но, как организм человека настолько привыкает к какому-то лекарству, что то больше не действует, так и ты уже привыкла к никотину настолько, что курение для тебя скорее привычка, психологическая разрядка, чем успокоение нервов.
- Почему ты уехал? – ответ на свой вопрос, пусть и неточный, он получил, так что теперь право хода переходит к тебе. Казалось бы, зачем его спрашивать о том, о чем десятки раз писалось в письмах? Просто тебе хочется, что он объяснил это, глядя тебе в глаза, когда между вами не будет чернил, бумаги и сотен километров – тогда соврать, слукавить проще, сейчас – почти невозможно.

 Отправлено: 20.09.10 19:09. Заголовок: На самом деле это вс..

На самом деле это всё было очень верно. И её голос, и её слёзы, и её взгляд. Потому что он эгоистичный дурак и должен был понять это. Должен был ощутить всю тяжесть своего поступка, хотя ситуация сейчас не отражала и трети пережитого Обри. И Гойл лишь начал осознавать это. А ей стоило бы быть жёстче. Потому что ему почему-то казалось, что их встреча пройдёт как и многие другие до этой. Только те встречи были год назад. Были ещё в то время, когда он был больше подростком. Когда его побегом от реальности были алкоголь, слабые наркотики, шумные компании и бесконечные сигареты, когда самой большой проблемой в её представлении была мысль - кончаются деньги, надо опять тащиться в банк, а всё остальное он пускал на самотёк.
И именно таким он оставил Лондон, оставил Англию, оставил Обри. Легкомысленным и беспечным человеком, который не думал ни о ком кроме себя. Потому что у него была сотня эгоистичных и личных причин. Потому что он не хотел ни с чем справляться, не хотел что-то делать, думать решать. Хотел, чтобы всё как раньше, всё по-прежнему. Но школа кончилась, и кончилось детство. И поездка тоже кончилась. Ему уже не пятнадцать лет. Он достаточно взрослый человек, достаточно самостоятельный, который должен что-то решать. Он не повзрослел, как должен был. Но теперь у него есть определённая ответственность. Он должен отвечать за определённые вещи и за одну хрупкую девушку перед ним. И сейчас он это более чем чётко осознавал. И понимал, какой сволочью был. И, наверное, это и означало начать взрослеть - начать признавать очевидные вещи.

А она сидела передним и плакала. И Алекс не мог всё оставить так. Он просто подошёл к ней и обнял, крепко-крепко стиснул в объятиях, чтобы она знала что вот он, рядом, только с ней и только для неё. И отпускать не хотелось на столько сильно, но поднять её, сесть на стул самому и посадить к себе на колени - было на столько естественно и правильно, что он и представить не мог - как поступить в этой ситуации иначе. Он осторожно гладил Обри по волосам и целовал в висок.
Она была на столько его, на столько дорогой и нужной, на столько любимой, что не хотелось её отпускать уже никогда. Почему он не понял это год назад? Понял ли бы он это, если бы не уехал год назад? Ему было не важно. Он как никогда хотел многое начать с чистого листа. Но и в этот раз, чтобы в его повести была Обри Спринг. А в идеале Обри Гойл.
Он откинулся спиной на стену, а девушку обнял покрепче, положив её голову к себе на плечо, не переставая гладить по волосам, - Сейчас я здесь. Рядом с тобой и только с тобой. Если ты захочешь - я буду рядом с тобой навсегда. На самом деле Гойл не умел утешать. Иногда, когда его мама плакала после скандалов с папой он долгое время мялся у двери не зная, что делать и просто смотрел как плачет обычно столь сильная женщина. Но в итоге он всегда делал одно и тоже - просто подходил и обнимал. Это всё на что он способен - просто быть рядом, когда это нужно дорогому человеку. Но он не был с Обри весь этот год и теперь был готов восполнить это, стоило ей лишь захотеть.
При её вопросе его рука замерла и легла ей на плечо. Александр не знал - что сказать девушке? Как объяснить свой поступок, который в любом случае выглядел не выигрышно. Он тяжело вздохнул. Честность всё же лучше после всего того, что он сделал. Хотя навряд ли все его причины послужат ему оправданием перед Обри. - За день до этого я разговаривал с родителями. Они уже обсуждали мою свадьбу, решали, когда точно объявят о помолвке и предлагали обвенчаться уже в декабре, числа двадцатого. Я с ними просто разговаривать не мог. И друзья не вызывали ничего кроме раздражения, Лондон, старушка Англия с её туманами и дождями. Мне просто было плохо здесь, и я хотел вырваться. Дело не в тебе, ни в коем случае. Просто я понял, что если не уеду, то всё в моей жизни потом пойдёт по плану родителей. Я не хотел этого.
Александр замолчал. Он сидел, чуть наклонив голову на бок и смотря в сторону. Ему было достаточно сложно передать то, чего он боялся, то, что могло произойти, если бы он остался. Но его поступок был необходим ему. Другой вопрос, что при этом он мог бы хотя бы сообщить Обри о том, что уезжает. Но ведь он поступал, тогда как всегда - не подумав.