Marauders.Rebirth

По просьбе Тонкс &^Со, который тронул мое сердце своим признанием в похищении и зачитывании истории Бренн.
Представляется полная режиссерская версия. С иллюстрациями, музыкой и огромным количеством текста.
Пафоса много, драмы еще больше, буковок не счесть.
Вас предупредили

Эта история началась давным-давно, как и положено всем хорошим историям. Началась она из перепалки в аське, - а что если... а вот так еще лучше.. а ведь можно и сыграть... Потом судьба перевернула все с ног на голову и вышло, что вышло.

Начало.
Скрытый текст

you crucified<\/u><\/a> my soul
Cause yesterday you threw away tomorrow

Девяносто два дня. Это так много и так мало. Это так мало для школьников, которые возвращаются сегодня в школу, но это так много для нее. Брен небрежно похлопывала перчатками по ноге, опершись об столб на перроне 9 и 3/4. Мимо пробегали опоздавшие, задержавшиеся, что-то-дома-забывшие юные волшебники и их родители. Топот ног, крики радости и возмущения, рокот поезда и клубы дыма. Все такое родное и до боли знакомое, все такое живое и такое далекое. Она ведь спокойна, да? На лице застыла приветливая улыбка, в глазах светится тепло и едва сдерживаемая радость. Ей хочется петь и танцевать, кружиться по перрону и смеяться во все горло. Нет, она не сошла с ума. Кажется. Просто она не жила все это время. Да-да, она забрала свое сердце из Хогвартса, но оставила здесь душу. Но сейчас они встретятся. И в его шоколадных глазах будет радость и тоска, и счастье, и ей захочется обнять его и зацеловать до потери сознания. Ей ведь так нужно, до боли необходимо до него дотронуться, почувствовать его. И плевать, плевать на весь мир! Ей нет ни до кого дела. Плевать, что у них нет будущего, у них даже и прошлого-то нет. Но сейчас это все не имеет значения. Сейчас важно только ее сердце, оно нетерпеливо замирает на месте и тут же срывается в бег с препятствиями, бежит, спотыкается, сердце чувствует - душа, она же здесь, рядышком, совсем-совсем. Еще чуть-чуть и она услышит его шаги. Услышит и узнает, почувствует одни среди тысяч. Ей не нужно оборачиваться и делать удивленные глаза и смеяться и кричать, как же он ее напугал, и отбиваться от его щекотки... но она ведь все равно будет так делать, будет, пока его улыбка сияет для нее, пока его улыбка будет ее солнышком среди этих серых дымных туч от поезда.
Спина затекла от неудобной позы, но губы все также изогнуты, а в уголках прячется, топчется нетерпеливо на месте специальная сияющая улыбка. Улыбка для него. Брен нервно мнет перчатки в руке, часики на руке тикают, смеются над ее пульсом. Пять минут до отправления, а его все нет. Глупыш, опять проспал и теперь мчится через здание вокзала, в спешке пробирается сквозь толпу. Девушка прикрывает глаза и словно видит его. Она ведь может, правда? Зачем же тогда быть волшебницей, если она не может такую мелочь? И она верит, верит всем сердцем, что он здесь, рядом, бежит по перрону к заветному проходу. Вот он огибает толстую тетушку с парой огромных чемоданов, вот под ноги ему бросается чей-то визгливый ребенок. Другой бы закричал, взбесился от этих досадных помех, но Ричард ведь не такой. Она закусывает губу, сдерживая рвущуюся улыбку - рано еще улыбаться, его еще здесь нет. Ричард обязательно замрет возле ребенка, поможет ему подняться, заботливо отряхнет его одежду и сдаст на руки мамаше. Глянет на часы, охнет и помчится дальше и в его глазах будет нетерпение и желание поскорее увидеть ее.
Стрелки выстраивают насмешливые рожицы и бегут по кругу дальше. Секунда, две, десять. Ну, где же он? Что с ним могло случиться? Сердце испуганно замирает, а вдруг? Вдруг что-то произошло, а она стоит здесь и даже и не знает, и не может ему помочь, и... И легкие взрываются от нехватки воздуха, и хорошо, что за спиной столб, такой жесткий и неудобный и этот дискомфорт возвращает ей способность здраво мыслить. Да, война, да, он маглорожденный, да он в опасности. Но не здесь. Не в Хогварсте, не на этом перроне. Здесь школа, здесь авроры, здесь Лондон, центр Лондона - он просто задерживается. Что-то незначительное, неважное, пробка в дороге, помнишь? Ричард рассказывал и все пытался ей объяснить, что же это. А она только смеялась над его гримасами и плескала водой, они ведь сидели на берегу озера, на их любимом тайном месте. Ты ведь помнишь? И сердце радостно стучит в ответ - да, я помню, я помню, я знаю и ему надо столько узнать, ему надо столько рассказать, объяснить то, что не смогла выразить в письмах. Все те слова, что сбегали с пера на пергамент и пытались скрыться от нее, и отказывались складываться в предложения, и кричали, что они не смогут, не покажут, не проведут его за руку к ней. Надо самой, только самой, только глазами, руками, нежным объятием, дрожащими губами. Надо.

Ричард пришел перед самым отправлением поезда. Пришел и прошел мимо. Ни слова, ни взгляда, только расколовшийся лед под ногами и кровь на изящных ладонях. Волшебница с такой силой сжала пальцы, что нежная кожа не выдержала. Зато выдержала привычная маска. Все в порядке, все хорошо, все так, как должно быть. Только сердце рвалось на части от обиды, от отчаяния, от горя. Только оскорбленная гордость требовала мести – жестокой, тщательно продуманной мести.

Принятие решения. Предупреждение - лирический пафос.
Скрытый текст

Риторический вопрос - о чем она думала раньше? Когда шагнула вперед и бросила, нет, швырнула, перчатку в лицо Судьбы. И звонко хохотала, глядя в пустые глазницы. Она ведь верила, что нужна ему. Верила и могла перевернуть весь мир одной своей верой, одним взмахом своей волшебной палочки. Слепая вера даже не в себя. Вера в его улыбку, его глаза, его... Боль в висках становится непереносимой, но это хорошо. Это отвлекает и не дает умереть, напоминает о том, что нужно дышать, нужно жить, хотя бы и назло ему и его новой любви.
Судьба всегда играет белыми. Раньше она любила этот цвет. Раньше, в той, другой жизни. Теперь Брен поняла, почему этот цвет был цветом печали. Цвет ее волос, цвет ее падения, цвет ее поражения. Что она чувствовала? Ни-че-го. Белый холод и лед в крови, шелковая маска вынужденной улыбки. Один раз примеришь и снять уже невозможно. Судьба хорошо продумала свое наказание. А маска это лишь малая толика всех мучений. Маска благополучия. Маска, которой так завидуют. За маски никогда не заглядывают, зачем? Толпа не видит дальше предложенных декораций, а он. Ему все равно. Ему легче согласиться с общим мнением, чем заставить себя взглянуть в ее отчаянные глаза.
Ей кажется, что она слышит, как трещит лед, по которому она идет, чувствует, как он обжигает ее босые ноги. Хочется кричать, но горло передавлено. Хочется бежать, но цепи на щиколотках. Хочется плакать, но она лишь улыбается и отвешивает гордый поклон Судьбе - ее режиссеру, ее благодарному зрителю. И с каждым шагом боль все сильнее впивается в ее душу, и с каждым шагом она сама режет себе запястья и любуется красными браслетами. Пусть будет красный, пусть будет кровь, она согласна, только не видеть этот белый лед, этот белый холод. Красные пятна перед глазами танцуют дикий танец ненависти и нежно прижимаются к ней, нашептывают слова полные боли и злобы. Она ведь хочет отомстить? Она ведь может сделать его своим, стоит только захотеть, стоит только согласиться. Ну, же! Впусти ненависть в свою душу, твоя кровь тебе поможет, ты же знаешь. Никто не устоит, если наследница рода Ро'дри выйдет на тропу войны. Кровь кипит, кровь шепчет - нельзя прощать пренебрежение, нельзя прощать предательство, нельзя, нельзя, нельзя. Она швырнула свою жизнь к его ногам, а что сделал он? Переступил через ее склоненную голову? Никогда. Призраки предков возникают перед ней, горько улыбаются, кривят губы в издевательских насмешках, отворачиваются от нее. Судьба наслаждается спектаклем.
Эйриан лишь ломает пальцы и все выше поднимает подбородок. Да, она знала, на что идет. Да, она рискнула всем. Поставила на кон свою жизнь, свою любовь, свою веру. И проиграла. А долги надо платить. И деньгами от Судьбы не отделаешься. Ей мало и душевного спокойствия, ей мало твоей любви, твоего счастья, она хочет больше, хочет то, что ты клялась не отдавать. А что останется тебе?
Белый лед и хрупкая фигурка в плаще цвета крови. Только ли цвета?
Судьба аплодирует стоя, представление будет животрепещущим, ведь ты приняла решение, не так ли?
Лед в крови стремительно тает, белому здесь больше нет места. Кровь поет, кровь радуется, гордость отдает приказы, ненависть разворачивает масштабные планы. А что она? Только одно условие - пленных не брать. Мосты горят, в глазах полыхает ведьминское пламя, с губ срывается лишь одно слово:
- Проклинаю.
Судьба жадно ловит его, крепко сжимает в ладони - как приятно, когда человек сам подписывает свой приговор. Прекрасная комбинация, все как по нотам.
Тени отступают за ее спину, но не уходят. Им теперь некуда уходить, теперь их место возле нее, теперь их жертва никуда не денется. Решение принято, фигуры выстроились и ждут приказа. Ненависть горячими ладошками обнимает ее и, воровато оглядываясь, нашептывает, никто не заинтересовался тобой, никто не помог, все слишком заняты своими мелкими проблемами, своей никчемной жизнью, и не видать им милосердия, не заслужили, не достойны. Этот шепот мешает, сбивает с мыслей, но и заткнуть его не удается, сама ведь впустила ее к себе в душу. Сама, сама, своими руками. И платить по счетам теперь ей. И не поможет никто. И сама она помощь не примет.

Ненависть издевательски склоняется в поклоне и протягивает руку. Танец? Приглашение, от которого не отказываются. Танец... Белое платье с широкой юбкой, розы в волосах, ресницы полуопущены, сердечко трепещет, душа растворяется в вальсе. Красивая сказка, мечта любой. Только вот кто сказал, что мы танцуем вальс? Запястье с силой, до хруста костей, выгибают, а ты смеешься. Боль... она не так страшна. Страшнее, что он, ее Ричард, сейчас так ласково улыбается другой. Вот отчего подгибаются колени, вот отчего мелкой пылью разлетается последний кусочек ее сердца. Он не видит, он смеется над чьей-то шуткой. Стальная хватка ненависти не дает ей упасть и, с гордо поднятой головой, девушка проходит мимо, оставляя легкие следы на краю его судьбы. Он не увидит их, не услышит, а с последним лучом солнца они исчезнут навсегда. И она, его Брен, тоже исчезнет, скроется за маской, за плащом цвета ночи и будет верной спутницей другого.
Все решено, слова брошенные не вернуть, наследнице это известно лучше кого-либо другого. Но почему? Почему? Она же знала... Сколько раз она обещала себе, что не оступится, не поддастся, она умнее, сильнее, сдержаннее. И что в итоге? Сама связала себя по рукам и ногам, добровольно, без протеста, послушно и радостно. Жаркий шепот обжигает кожу, ненависть и гордость не отступают, указывают ей путь. Гнев застилает глаза, и это хорошо, ведь по краю этой пропасти можно пройти только слепой, полагаясь только на чувства. Пусть ведет ненависть, пусть гордость светит ярко, пусть будет боль, пусть будут слезы и да прольется кровь.
Холодный ветер ласково обнимает ее, поправляет капюшон, скрывает лицо под маской. Обходительный слуга и верный охранник, вот только служит он не ей. Игрушку судьбы нужно оберегать, пока она не сыграет свою главную роль. И все, что остается ей - оттягивать момент выхода на сцену, приближая его с каждым шагом.

Перекресток.
Скрытый текст

В мире нет ничего прочного. Ничего вечного.
Удача. Дружба. Любовь. Долг.
Гранитные камушки, шуршащие вниз по склону.
Их всё равно не вернуть. А ей — не вернуться...

Серые камни, едва теплое дыхание огня, она скользит по коридорам черной тенью. Окровавленные пальцы отмечают ее путь, ставят метки, из которых складывается лабиринт. Шелест тяжелой ткани, гомон голосов за стеной, все так далеко и так близко. Перед невидящим взглядом вспыхивают картины, и под ногами уже не камень, и в руках уже не пустота. Странное ощущение - не видеть и не слышать, но знать... Разрозненные обрывки чувств, мимолетные касания, беспорядочные, ничего не значащие мазки, создающие цельную картину из золотистых призраков, ускользающих от прямого взгляда. Ни плеска, ни звука, ни пения птиц - лишь эта светлая, бархатистая мгла.

... Пылинки, медленно кружащиеся в густой тени синих занавесей, полуприкрытые глаза, глядящие в самые темные глубины души, скрытое совершенство смертоносной стали... Танец с клинками, с тихим звоном соприкасающимися остро отточенными лезвиями, стремительное скольжение из одного солнечного луча в другой, легкий узор атак и защит, ложащийся на мотив нежной, чуточку томной, тягучей мелодии...

На стене этого коридора висит гобелен. Странный гобелен. В отличие от всех остальных в Хогвартсе сцена, изображенная на нем, неподвижна. Несколько веков назад шесть гончих псов застыли перед последним прыжком. Последним для самца-оленя, который столько же веков отчаянно озирается на своих преследователей. И вот сейчас Ро'дри почему-то впервые заметила затравленный, отчаянный взгляд гордого животного, осознавшего неизбежное. Вдруг захотелось помочь, спасти красивого зверя. А потом Бренвен поняла, что несколько веков назад кто-то уже решил это до неё и заставил шестерых оскаленных вестников смерти навеки замереть. И пока их последний прыжок невозможен, у гордого животного остается шанс. Последний шанс. Шанс, которого уже нет у нее. Судьба сказала свое слово. Судьба уже стоит на ступеньку ниже и бережно заправляет выбившиеся от падения локоны. И Брен не нужно оборачиваться, чтобы знать, кто стоит за ее спиной. Ричард.

Лед тишины на одно бесконечное мгновение и лишь тени танцуют в обнимку с трепетным огнем факелов. Все решено, перчатки брошены и роли розданы. Белые ходят первыми. Узор замкнулся, и только чуть саднит стертую кожу на руках, и кровь засыхает тонкой линией на запястье. Ненависть обнимает их, сковывает крепче любых оков и не вырваться, не уйти, не освободиться. Мой враг.

Боль - это черный фон, на котором расцветают краски истинной жизни. ©

Детская забава, игра, просто карточная игра - это ведь не страшно, совсем... Когда же наши игры стали так жестоки? Слово, взгляд, взмах, удар... Когда мы начали убивать друг друга? И черная ненависть гложет, душит, раздирает в клочья... Хочешь бежать, но ноги не слушаются, хочешь закричать и не можешь - голоса нет... Голоса лишь кружатся вокруг, танцуют и дразнятся... Пиковый валет делает шаг вперёд и уходит за край стола... А ты стоишь на одном месте и можешь только смотреть на них. Отбой, партия. Тебя уже нет в их жизни. А ты стоишь, и смотришь, и давишься нервным смехом...

...Они целовались посреди огромного темного зала, в отблесках пламени, бесовски скачущих по слившимся воедино силуэтам. Под беззвучный, отчаянный крик ее бьющегося в агонии сердца. Под бесстыжими взглядами ухмыляющихся портретов.
Ричард — неловко склонившись к ней. Ледум — с картинно заброшенной ему на бедро ногой, запрокинутой головой, полузакрытыми глазами.
Они не лгали.
Ни она ему — жадно, требовательно, похотливо, словно выпивая его дыхание. Ни он ей — нежно, осторожно пробуя ее губы на вкус, еще не до конца поверив в свой оживший сон.
А в глазах Брен горел вереск на холмах Харлеха...

...Там, на холмах, поросших вереском...
...нет ни времени, ни боли, ни воспоминаний... Только вкрадчивый шелест сухих вересковых колокольчиков в переливе ветряных волн и пряный запах нагретой солнцем листвы... завораживающий, затягивающий... Такой, как голос N., белокурого принца из ее детских сказок. Прекрасный принц, который всегда появляется в самый подходящий момент. Правда, иногда ему приходится лишних два часа подкарауливать наиболее благоприятный и драматичный момент, но ведь это мелочи, не так ли? Принц появляется, сверкает белозубой, ободряющей, согревающей с ног до головы улыбкой, и приступает к уничтожению врагов. Тени за ее спиной возбужденно перешептывались и перемигивались, раздражая и мешая сосредоточиться. Хотелось заткнуть уши и кричать, кричать, как волк одиночка на луну, - она не сошла с ума, что вы. Просто так надо. Такие карты на руках, такой расклад, лишь мелочь треф и - пиковый валет пал жертвой червовой дамы. А от джокера помощи ждать не приходится. Он ведь тоже лишь марионетка, губы улыбаются, слова сочатся ядом, а в глубине глаз тихонько плещется отчаяние равнодушного серого цвета. Какой пассаж...
Какие искренние, незамутненные эмоции, настоящее пиршество для знатока человеческой натуры. Даже жаль, что единственный их зритель - лишь безучастный гобелен. Изломанные черные силуэты на стене - не врут, наверное, первый раз в жизни - Брен видит, что это отражения их душ, их чувств. И словно в насмешку над ней - одна из теней растворяется, пропадает... Ну, что вы, никакой мистики, вы же в Хогварсте, - просто факел погас. Символично, да?

...Там, на холмах, поросших вереском...
...только розовая, лиловая, сиреневая даль без горизонта, щекочущая босые ноги... только золотистая патина безоблачного, вечновечернего неба, впитывающая в себя всё, принимающая всех... Достаточно одного шага... одного слова...
- Ты же выше всего этого... Неужели ты так и будешь терпеть?
Что тебе за дело до моих дел?!

Вы с ней так похожи. Брен смотрит в серые глаза, рисует в них историю древнюю как мир. Принц с принцессой из разноцветной детской сказки на ночь. Только со временем краски стираются, оставляя лишь вычерненные контуры на пожелтевшей бумаге. Оставляя металлический привкус во рту и кошмары в ночи. Принц и принцесса, белое платье и черная бабочка, клятвы до гроба и ледяная кровать. И жили они долго, и жили они счастливо, и умерли в один день. Только на разных континентах, с разницей в двадцать пять лет и под разными фамилиями. Знатная фамилия, древний род и щемящее одиночество. Как эти вещи идеально сочетаются в жизни. Девушка в мантии с зеленой нашивкой даже не подозревает насколько она права. Они ведь так похожи.

keep falling<\/u><\/a> on the floor
As the world around her crumbles

Что может быть хуже и больнее, чем приступ тошнотворного отвращения к человеку, которого ты считала светлым и неспособным на мерзости? В широко раскрытых глазах плещется шок и удивление. Как? Как он может так вести себя? Неужели она не знала его настоящего? В неверном свете факелов такие теплые карие глаза сверкали холодным светом отчуждения. Неожиданное озарение, от которого на несколько секунд остановилось сердце - ему же это ... нравится. Голова кружится, неоспоримая правда впивается в виски и бьет наотмашь. Колени подгибаются, но нельзя показывать свою слабость. Никогда, ни за что, она слишком гордится своей фамилией и своим родом. Принцесса Гвинедда не будет унижаться перед этим, этим лжецом. Волк в овечьей шкуре, обнаживший свой оскал.
Вот когда пригодилось домашнее воспитание, оказывается ее учили хорошим манерам, чтобы в семнадцать лет она смогла презрительно и равнодушно улыбнуться человеку, станцевавшему зажигательный танец на обломках ее души. Души, потому что сердца у нее уже нет. Вашими стараниями, кстати, господа.
Волна жаркой ненависти грозила смыть последние остатки ее самоконтроля. Жгучая гордость и обида. Непонимание и чувство оскорбленного, униженного достоинства. Да как он посмел? И пусть никто не знал, сколько неотправленных писем она написала ему, сколько бессонных ночей провела в переживаниях за него, сколько раз просыпалась жаркими летними ночами от страха за его жизнь. А он даже не вспомнил про нее. Почему-то именно сейчас эта мысль ярко вспыхнула в ее сознании. Бренвен стало страшно, - неужели она хотела подарить этому человеку себя? Переступить через свое я, забыть все, чему ее учили, предать свою семью, свои ценности. И все это она хотела сложить к его ногам? Горло стиснуло удавкой слез, но плакать она будет потом. Потом, когда отомстит.