Отправлено: 28.10.10 19:52. Заголовок: [the pieces of happiness]

цитата:

Моменты счастья. Помни свое детство. Помни вечно. Помни, как тебя любили - просто так, ни за что. Помни, как твое сердце не знало жестокости, цинизма, черствости. Помни, как ночные страхи развеивали теплые мамины руки. Помни смех отца и улыбку сестры. Помни, как все оборвалось. Помни, как все кончилось. Помни.

Участники:
Хельга Хоррор. Луиза Хоррор. Сольвейг Бьёрг.
Лив Хоррор. Робин Хоррор. Грим Бьёрг.

Посвящается Софе и ее, к сожалению, удаленному Уолласу, которого мы так любили.

 Отправлено: 28.10.10 20:26. Заголовок: I. Имя и любовь Три..

I. Как тебя любили за то, что ты есть

Три месяца. Три месяца жизни. Три месяца любви и счастья.
Она улыбалась всякому. На голове курчавились светлые волоски. Отец гордо улыбался – этим она пошла в него. А глаза – синие, задумчивые – мамины. Девочка лежала в белой кроватке, а мама качала ее. Многих детей качали при помощи волшебства, но ее мама всегда была рядом.
Девочка было спокойная, тихая. Она не шумела, не кричала, как предвещали – разумеется, не со зла – родственники отца. Этим она тоже пошла в мать. Когда бабушка и дедушка приезжали в их маленький домик из своей квартиры на Кельнер-Стрит, они тоже гордились внучкой.
Ей все гордились. Все ее любили.
Девочку назвали Хельгой. Всей семье Бьёрг нравилось это имя. Как только они узнали о том, что Лив беременна, они стали придумывать имя. Мальчик? Пусть будет мальчик, назовем его Арии. Если девочка – будет Ингрид, или Хельга. Хельга лучше. Это такое... сильное имя. В честь великой славянской княгини, которая отомстила за убитого мужа, а еще провела финансовую реформу дани.
Семья отца настояла на том, чтобы второе имя девочки было Верити – их родовое женское имя. Правда, честность, честь – вот что означало оно. И, выбрав имя, обе стороны улыбнулись друг другу и обрадовались, какое красивое и замечательное в целом получается имя. Сильная, волевая и честная. Да-да, именно такой должна быть их внучка.
А девочка, запеленатая в белый кружевной уголок, с улыбкой глядела на своих родных, еще совсем ничего не понимая из их разговоров и не зная, что нехорошую шутку сыграет ее имя со своей хозяйкой.

Раздался тихий нежный звон; мама быстро встала с кресла и направилась открывать отцу дверь. Через минуту он вошел в комнату: разгоряченный морозным воздухом позднего ноября, красный, улыбающийся. Он наклонился над колыбелью и произнес звуки, которые дитя еще не в состоянии было сложить в слова.
- Привет, крошка! Скучала по папе? А папа тебе кое-что принес!
Он стал копаться в кейсе. На лице у него была, как на бумаге, написана радость, и эту самую радость, и любовь, могла понять маленькая Хельга. Когда делаешь кому-то любимому подарок, чувствуешь почти то же, что и получая его от любимого человека.
Наконец желанный предмет показался на свет; это был тряпичный заяц, неуклюже выкрашенный, явно ручной работы какого-то левого производителя из метро. Денег у семьи Хоррор было немного, пособие на ребенка было маленькое, а занимать у родителей молодожены не хотели. Но, какая бы игрушка ни была, девочка радостно взвизгнула и, открыв пока беззубый ротик в удивленно-восторженной улыбке, протянула пухлые ручки к замечательному подарку. Отец не стал сразу отдавать зайца Хельге; сначала тряпичные лапки неопределенных цветов проскакали по бортику колыбельки, потом заяц (все это сопровождалось красочными описаниями) выписал круг почета, взлетел на папиной волшебной палочке, а потом пикировал вниз, поймал снитч и победоносно запрыгал на груди у девочки, вызвав поток восторженных визгов.
- Роб! Иди есть, я все положила! С Хельгой попозже поиграешь, а то все остынет! – раздался город матери. Заяц еще пару раз прыгнул, а потом метла, создав несколько разноцветных нелопающихся пузырей, скользнула в Волшебный Карман папы и исчезла из комнаты вместе с ним. Девочка мгновенно ухватила подарок за обе разноцветные лапки и начала водить по зайцевой мордочке носом.

Отец обожал ее. Обожал мать. Но все менялось с годами. И любовь в ранних браках редко остается до старости. Да и старость наступает не всегда.

 Отправлено: 29.10.10 21:36. Заголовок: II Как все радовали..

II. Как все радовались вместе с тобой

- Папа, мама, смотрите, как я умею!
Хельга вбежала в гостиную, когда отец читал газету, а мать вытирала с полок пыль. Оба обернулись и удивленно от неожиданности посмотрели на пятилетнюю дочь, которая взволнованно переминалась с ноги на ногу и сжимала в руках свою самую первую игрушку – тряпичного зайца, раскрашенного в дурацкие цвета, но почему-то очень дорогого девочке. Хельга повторила:
- Мам, пап, сейчас я вам такое покажу!
Она подкинула зайца вверх и, пока он летел в воздухе, очень внимательно смотрела на него. Заяц упал на ковер и распластал конечности по ворсинкам. Родители смотрели на него не отрываясь. Хельга удивленно и испуганно подняла игрушку и снова ее подкинула. Заяц снова упал. Хельга как-то обиженно подняла глаза на родителей.
- Он же летал! Мой зайчик летал! А сейчас разучился.
На глазах девочки появились слезы, она тихо захныкала, но родители почему-то облегченно и радостно вздохнули – одновременно, а потом рассмеялись. Мама бросила тряпку и, подбежав к дочери, счастливо поцеловала ее, а отец посадил Хельгу на плечи и начал катать по комнате. Девочка мгновенно забыла слезы; очень она было отходчивая. Через секунду она уже смеялась.
- Он ведь еще полетит, да?
- Конечно, солнышко!
- Ты настоящая волшебница! Как я и мама!
- Как здорово! А я поеду в Хогвартс?
- Конечно! Через шесть лет, когда тебе пришлют оттуда письмо, мы поедем в Косой переулок...
- Это тот, где зеленое кафе, да?
- Да, Хель. Мы купим тебе там кота...
- Летучую мышь!
- Или летучую мышь! Котел, потом обязательно метлу и, конечно, волшебную палочку!
- А какая она будет?
- Я думаю, из дуба, Хель. У мамы из дуба. И волос из хвоста единорога, как у меня. Она будет длинная и очень удобная!
- Па-ап, а единорогу не было больно, когда у него выдернули волос?
- Нет, солнышко, конечно, нет.
- А...

Хельга была готова часами расспрашивать родителей о Хогвартсе, о том, как они пойдут покупать ей школьные принадлежности, о том, на какой факультет она, скорее всего, попадет, о том, какие у нее будут сверстники и сколько будет друзей.
Только почему-то все было по-другому, не так, как они загадывали. Судьба насмехалась над мечтами. И делала это так часто...

 Отправлено: 08.11.10 16:33. Заголовок: III. Как начались до..

III. Как начались дожди

На улице была уже осенняя слякоть, хотя царил всего-то август, конец августа. Был уже вечер, стемнело, и на крышу маленького домика на окраине Лондона опустился белый туман. Телевизор не работал из-за недавних дождей, мать носилась по квартире и без конца распыляла свои бытовые заклинания, чтобы привести полки в нормальное состояние, Хельга готовилась к третьему классу школы, разглядывая свои тетрадки и заполняя дневник аккуратными печатными буквами, а маленькая Лу оживленно играла с яркой погремушкой, сидя на дне кроватки с сосредоточенным лицом, когда в их дом ворвался отец.
- Ну наконец-то, дорогой... – начала с улыбкой мать, но тут же отпрянула, увидев взгляд мужа.
Хельга и раньше с ужасом замечала, что ее отец изменился. Он стал грубым, несдержанным, почти не играл ни с ней, ни с Лу, часто кричал на мать... Придя с работы, он ел, и, даже не благодаря жену за готовку, поднимался к себе и запирался в комнате. Девочка никогда не знала, что он там делает.
- Все, с меня хватит!
Этот крик прогремел по всему дому, заглянув в каждый закоулочек, где еще хранилась любовь и терпение. Мать вся выпрямилась и одновременно сжалась в струну. Она была очень тихая, миссис Хоррор, бывшая Бьёрг. Очень тихая, добрая, заботливая и терпеливая. Золотая женщина, замечательная жена. Она умела любить как никто другой, и любовь ее делала ее сильнее всех мракоборцев на свете.
- Хельга, возьми Лу, и иди спать, - тихо сказала мама. Девочка молча достала легкую сестру из кроватки и поднялась по ступеням, изредка оглядываясь. Ее взгляд пронизывал отца насквозь; уже тогда, когда девочку начали настигать удары жизни, ее взгляд похолодел и приобрел сегодняшнее оценивающее выражение. Этот взгляд говорил: «Что же ты делаешь?» Отец отвел глаза и стал смотреть на мать. На беспомощную мать, тихую, спокойную женщину, которая никогда не могла дать ему отпор, никогда не была такой, какой выросла ее дочь.
Когда шаги Хельги и непонимающее гуканье Луизы затихли на лестнице, мать опустила глаза в пол.
- Я больше не могу так жить, – начал отец, безжалостно наседая на нее, заставляя пятиться, выдавливая из честных, пронизанных любовью глаз бессмысленные, жестокие слезы. – Ты заставляешь меня приходить раньше, ты постоянно мне названиваешь, не даешь работать, купи то, купи это, посиди с Лу, поиграй с Хельгой...
- Не кричи на меня... – попыталась возразить мать, но безуспешно.
- Я еще молод, чтобы заживо себе муровать в семейном кругу! Я так больше не могу! Я хочу жить, а вы – моя помеха! Я подаю на развод, Лив, и ты меня никогда не уговоришь!..
Хельга лежала в кровати, а Лу уже спала. Снизу доносились крики отца, а изредка безропотные реплики матери. Девочка долго не могла заснуть. Еще до трех утра она слышала всхлипывания мамы за стеной, однако пойти к ней не посмела.

А на следующий день, проснувшись, Хельга уже не обнаружила отца дома. Мать с красными от слез и усталости глазами, готовившая на кухне, сказала ей, что он больше не появится в этом доме никогда.

 Отправлено: 11.11.10 22:51. Заголовок: IV. Как нити оборвал..

IV. Как нити оборвались

Хельга проснулась. Было рано, но солнце било прямо в глаза из-за плохо задвинутой шторы. Девочка удивилась. У нее дома она всегда спала головой в сторону окна, чтобы солнце не могло ее разбудить...
У нее дома.
Хельга распахнула глаза. Бежевые обои с геральдическими лилиями, аккуратный шоколадный абажур. Она была дома у бабушки с дедушкой, на Кельнер-стрит. Дедушка сидел в кресле, скукоженный, постаревший, и качал на руках Лу. Бабушка стояла у окна и вытирала глаза платком.
И Хельга вспомнила все.
Вчерашний день, то, как уснула. Мамину колыбельную. «Пока, солнышко», сказанное, не как прощание, а как просто простое, краткое слово любви, пожелание спокойной ночи. Как она проснулась в холодном поту от страшного грохота, как дым заполонил комнату, как стало нечем дышать... Как мать ворвалась с мокрой тряпкой во рту из полыхающего коридор, как они выпрыгнули из окна, как побежали прочь от горящего, рушащегося дома, босые, в ночных рубашках, дрожа не от холода, а от ужаса... Зеленый свет, короткую зеленую вспышку, озарившую на секунду лицо человека, самого мерзкого человека на земле. И как мать упала. Как мгновенно похолодели ее руки, как волосы разметались по асфальту. Как она вытащила ее тело из огня, держа под мышкой кричащий сверток, маленькую сестру... Как отец выскочил из завесы дыма, как оттолкнул ее от себя, когда она бросилась к нему на грудь, его крики, его предсмертные крики. Холод, боль в натертых ногах, десятки лиц прохожих, которые шли мимо, качая головами... Пару, юношу и девушку... И все.
Девочка медленно подняла голову с подушки и села на кровати. Бабушка обернулась. Глаза Сольвейг Бьёрг были красны от слез, пальцы мелко подрагивали.
- Бабушка? – просипела Хельга. В горле стоял комок, шею напрягло, скулы сводило рыданиями, но она сдерживалась. Она уже тогда научилась сдерживаться.
- Солнышко... – прошептала бабушка. – Все хорошо, пойдем, я положу тебе завтрак.
- Они мертвы, да? – сухо спросила ее внучка. – Мои родители убиты?
Секунду Сольвейг Бьёрг смотрела на девочку, а потом склонила голову – кивнула – и заплакала. Страшно терять родителей, но еще страшнее переживать детей. Хельга молчала, изо всех сил стиснув зубы, до того, что челюсти свело. Она никогда больше не будет плакать. Никогда.
- Хель... Бог дает нам испытания не для того, чтобы мы сломились, - прошептала Сольвейг Бьёрг. – Мы должны пройти их, солнышко. Я всегда буду с тобой.
- Я тоже. – И даже голос какой-то другой. Глухой. И внезапно крик, рвущий жилы, полный отчаяния: - Я убью его! Я найду его и убью! Он не имеет права жить!
Девочка, которая только вчера плакала из-за плохой отметки в школе, вскочила с кровати и, хлопнув дверью, вынеслась из комнаты. Бабушка проводила ее тусклым, бесстрастным взглядом, а потом снова вытерла глаза платком. Она еще не знала, что это был не просто крик отчаяния маленького ребенка, до полусмерти оглушенного Судьбой. Это была клятва. Настоящая клятва.

Грим Бьёрг умер спустя месяц от инсульта. Скорая из Мунго даже не успела аппарировать.

 Отправлено: 23.11.10 14:30. Заголовок: V. Как тебя перестал..

V. Как тебя перестали понимать

Кабинет МакГонагалл. Безупречно чистый ковер, аккуратные полки книг. Хозяйка кабинета ходит взад-вперед по комнате, позади тебя стоит Филч, на руках у него урчит кошка. Они не могут понять тебя. Вернее, могут, просто не до конца.
- Почему ты избила его?
- Он назвал меня грязнокровкой.
- Можно было решить вопрос словами. Хельга, почему ты никогда не можешь преодолеть себя и не пускать в ход кулаки?
- Он не должен был, - не обращая внимания на вопрос. – Он не смел так говорить о моей крови. Мои родители в сто раз лучше его.
Память теряется, пропадает в вихре калейдоскопа.
Снова тот же кабинет, те же люди.
- Почему ты подралась с ней?
- Она сказала, что ей жаль меня.
- Но это же хорошо. Эта хаффлпаффка очень добрая, она искренне жалеет тебя.
- Она лжет. И все, кто жалеет меня, лгут. Меня нельзя жалеть. Я недостойна этого.
- С чего ты так решила?
- Я сама виновата во всем. Я не уберегла их.
- Как же ты могла?
- Могла.
И снова память пропадает, а потом сменяется теми же лицами, тем же аккуратным кабинетом. Только девочка, стоящая посреди ковра с опущенной головой, немного повзрослела.
- Ты понимаешь, чем это тебе грозит?
- Меня отправят в Азкабан? – с ужасом в голосе.
- Нет, конечно, нет, но так нельзя делать, ни в коем случае!
- Тот маггл ничего не вспомнит, я изменила ему память. Теперь он думает, что его хлестнуло веткой.
- Ты уже умеешь изменять память?
- Да.
- Мисс Хоррор, это, конечно, похвально... но за что ты ударила его Variari virgis?
- Он ничего не знает и не понимает. Он сказал, что мои родители покончили жизнь самоубийством.
- Ну и пусть бы так думал. Тебе какая разница?
- Пусть он думает обо мне что угодно. Но не о моих родителях.
И снова калейдоскоп заволакивает мир, память теряется. Память маленькой сильной девочки, не дающей в обиду мертвых.