Отправлено: 14.12.10 23:56. Заголовок: [meet the spartans]

 Отправлено: 15.12.10 02:35. Заголовок: - Булстрод, ты собир..

- Булстрод, ты собираешься есть или нет?
Под её внимательным взглядом ты без аппетита впихиваешь в себя очередную порцию. Твой кофе давно остыл.
Круглые часы деликатным позвякиванием отметили два часа. Ты все так же вяло ковыряешься в своей тарелке: сыр «пармезан», помидоры, соус. Сэндвич, который ты по кусочкам отщипываешь и складываешь в салфетку в моменты, когда Вишневская отводит глаза в сторону. Ты по-прежнему сидишь и молчишь. Она завелась не на шутку: в такие моменты лучше вообще ничего не говорить.
- Зачем ты постоянно приходишь сюда и смотришь на меня так? Зачем? Я каждый день сижу и смотрю на тебя за ленчем, но не слышу от тебя ни слова. У меня нет времени на глупую пантомиму. Или ты объяснишь мне, что происходит, или я ухожу.
Но ты не можешь признаться. От мысли об этом веки наливаются тяжестью, тебе становится стыдно, тебе хочется отвернуться. Но земля будто уходит из-под ног. Ты вновь чувствуешь себя слабой и беспомощной. Ты ничего не помнишь, будто у тебя обнаружили амнезию. Но это не амнезия, ты знаешь это, это гораздо проще. Отодвинув чашку с кофе, ты сверлишь Вишневскую взглядом по ту сторону необъятной тарелки с помидорами-черри, прежде чем как-то странно отказывающимися шевелиться губами тихо ответишь, путаясь во временах, падежах, глотая окончания и самое главное.
- я... мне кажется, что... хотя это, в общем, ерунда. лучше расскажи мне, что будет на тренировке. вы уже разучили новые комбинации?

Я даже и молиться не могла, чтобы эта пытка закончилась быстрее. Время в тот момент будто остановилось. Оно просто прекратило свой бег: часов, минут, секунд более не существовало. И в этой страшной, опустошающей дыре, я засыпала на жестоком стуле, расчесывая - совершенно не отдавая себе отчета - до крови левое предплечье. Все меняется и внутри и снаружи, но однозначно все остается на своих местах. В глазах песок, в голове черви ползают. На руках гири, ноги прикованы к полу. Позвоночник вырвали - вместо него мягкая хорда. Кожа уподобляется пергаменту. Мышцы на ногах в состоянии статического напряжения, они подобны перетянутым струнам - хотят выскочить, свернуться улиткой лоскутами, прорвав кожу. Кости на верхней части рук гудят, они тоже хотят отделиться, стать самодостаточными, освободиться от томления в клетке моего организма. Сердце отрезает кончик сигары, задевая кончиком лезвия внутреннюю поверхность грудной клетки. Ты медленно приобретаешь форму и цвет, я уже придумала тебе даже запах, который буду вспоминать по ночам носом в подушку. Потом, может быть, когда-нибудь, когда ты всё поймешь и смиришься, я приду к тебе со спальным мешком и грустной историей. А пока что я пробую медленно собраться по составным обратно, вылавливая взглядом в воздухе с трибун маленькую точечку с фамилией «Вишневская» на спине и так же медленно стягивая с головы шапку. Обмахиваюсь ей. Хоть и дует в уши холодный ветер - пот градом течет со лба. Меня трясет - аккуратно. Небо идет в полоску. Еще чуть-чуть и станет теплее.

По коридорам разгуливает декоративное мясо, трясет своими жирами и хитро улыбается. Мой мозг, кажется, chicken fried. Мои руки лепят из засохшей глины. Акустика чужих голосов, мои сбереженные слова.
- Мисс Булстрод? Мы хотели бы задать вам пару вопросов...
Каждый из авроров отламывают себе по кусочку, кто побольше, кто поскромнее - идет игра в «плохого» и «хорошего» копов. Все они хотят добраться до самого вкусного, но плюются горечью, желчью и окурками. Я крошусь в руках и не перевариваюсь в желудке.
- Где вы находились 28 августа 1981 года?
В моей квартире нет ничего, кроме расставленных всюду чашек с остатками кофе. Бесполезно переворачивать её всякий раз в надежде отыскать откровения на пустыре. В моей комнате всё ожило от страха. Мать уже давно перестала заходить ко мне. Особенно после 28 августа 1981 года, когда ей пришлось соскрябывать с пола последние кусочки чего-то красного и липкого в глухой интимной обстановке. Наверное, это была надежда.
- Вы свободны.
Улыбнись мне, детка. Тема нашей встречи отсутствует.

Я трясу этой шапкой перед своим лицом. Знаешь, чем она хороша? У неё такие большие уши, защищающие меня от жалости. Больше всего опасалась её увидеть в черточках чьего-нибудь знакомого лица, приперевшись на это поле через весь город. Зима в этом году выдалась поистине благодатная, однако ж это было совсем изуверским актом выпускать вас в воздух. Кажется, сейчас ты с небывалой скоростью пикируешь вниз и берешь курс чуть правее, а у тебя на глазах выступают слезы, но ты не успеваешь смахнуть их перчаткой, и они леденеют прямо на ресницах. Мне остается только надеяться, что ты заметила меня, обмахивающуюся шапкой и размышляющей о людях за пределами стадиона. Которые неспешно, гуськом, идут по гололеду, опасаясь за сохранность своих затылков. Судя по свистку, у меня остается 13 минут, чтобы в последний раз забить трубку и повонять шоколадом.

- Здесь не курят, - гремит чей-то жесткий голос над головой. Ты медленно поднимаешь веки. Круглые голубые глаза смотрителя поля находятся на уровне порядка тридцати метров над твоим носом. Ты вздыхаешь. Ты так привыкла к этой фразе. Везде, везде, где бы ты не оказалась, люди говорят одно и то же.
- Флоренс, ты, - смотритель медленно пятится назад. В его изумленном взгляде читается смесь чистого отвращения и восторга, - не узнал. Как ты?
Ты качаешь головой, и в следующий момент он подлетает к тебе, хватая тебя под локоть, чтобы помочь подняться со стула.
- Я жду Вишневскую, - выдавливаешь ты. Грустно даже как-то.

И снова дрожь вскрывает меня изнутри. Мне кажется, что даже тишина имеет свой звук. Она разговаривает со мной - так больше нельзя. Настроение падает вместе со снегом, но чем больше сугробы - тем оно лучше. Нелогично? А что логично? Призывать себя к миру было плохой идеей. Так ничего не добьешься. Лучше аккуратнее обходи меня стороной, Вишневская. И жадно вынюхивай цвет моих волос. Мы разбавим все ликером потом. А мой зверек будет дальше ползти за мной, будет подстраиваться под любую меня, будет разбирать все мои ошибки. Оставить-ка в себе немного дурочки, задохнувшись в улыбках.
- Куда всё делось?
Меня трясет от одиночества. Меня становится больше. Вместо печени здорово опухает сердце, я тебе скажу. Мир очень вдруг становится очень четкий. Такое ощущение, что кто-то специально с нездоровым наслаждением садиста проводит краем бумаги по сетчатке глаз, когда моя рука осторожно берет тебя под локоть, и мы усаживаемся рядом, как два общипанных голубя пытаются согреть друг друга во время стужи.
- Я приехала попрощаться и рассказать о том, что боялась заводить беседу. О том, что последние три года вела себя как малолетка, порядком перебравшая огневиски и теперь захлебывающаяся в собственной рвоте
Только не топчи меня в оптимистической агрессии. Моё завтра в очках. Моё завтра сужает зрачки. Хотя бы на момент, пожалуйста, замри. Не думай. Отключись. Мне мешает кредит рассказать всю правду. Меня держит канатами лимит эмоций. Мне кажется, что больше некому. Однажды мы расположимся пятнами на небе. Без разочарований.
- Розье, ты знаешь, убили. За Снейпа заступился Дамблдор, Лестрейнджи в Азакабане, там же и Крауч гниет. Один Малфой сух и гладок, как гусь! В то время, как остальные бегут на зимние квартиры, срывая погоны. Мне тоже надо. У меня нет другого выхода.
Я хочу, чтоб ты узнала, насколько бессонной была эта ночь. Я хочу, чтобы ты вспомнила, как я каждый час вставала и еле слышно ползала по ламинату. Посмотри на эти темные круги под глазами, обострившийся нос, впалые щеки и испещренные никотиновыми точками пальцы. Наругай, поори, плюнь в лицо, скинь с насиженного и вобравшего в себя тепло моей задницы сиденья. Боль давно прирученная субстанцией чистой, как слеза. Главное - прижми мои слова к внутренней стенке своего мозга, они тебе покажут вершину этого мига.
Решение, сделанное мной три года назад все еще корректирует мою жизнь. Весь этот мусор, который мы называем своею личностью, поганит моё существование, и злые дяди тут не при чем. Я сама всему виной - и это тоже нужно понимать. Я сама выбирала, кому служить, чью волю исполнять. Я как проводник, не имеющий возможности на самостоятельное существование. И оторванная от всего я медленно становлюсь ничем. Так дорожила твоим "люблю я тебя, все-таки, дружище", так боялась его потерять. Ненавижу сегодняшний момент. Рядом как будто не ты.
- Как всё мерзко.

 Отправлено: 15.12.10 23:03. Заголовок: Как будто небо молни..

Как будто небо молнией расчертило. Разделило на две половинки. Да, определенно есть сходство. Мою жизнь расчертила чертова молния. Расчертила на две жизни. Жизнь до и жизнь после. Когда-нибудь я наверное к этому привыкну, как-нибудь смирюсь. Не зря же говорят, что со временем и стерпится, и слюбится. Когда-нибудь я оглянусь на события этих дней с улыбкой, может быть немного грустной, но все-таки улыбкой. Страница перевернется, я уже не буду так хорошо помнить обо всем этом и мне будет легче. Камень с души со временем упадет, веревка перетрется и его не станет.
Но это будет когда-нибудь. В необозримом будущем, которого у меня вполне может и не быть. А сейчас, я не могу спокойно обо всем этом думать. Меня ведь даже не спросили. Просто поставили перед фактом, назвали будущую фамилию, показали колдографию жениха, показали уже купленные родителями жениха кольца, рассказали как будет проходить церемония. Мне разрешили выбрать только платье и одну подружку невесты, да присутствовать на дегустации свадебного ужина. Какая, однако, великая честь. И никого вокруг не интересует, что я чувствую. Никто даже и не думает спрашивать хочу ли я этого и готова ли. Всем плевать. Они знают, что это выгодно и держатся за эту выгоду до последнего, готовые разорвать глотки тому, кто попробует помешать.
Я даже поделать с этим ничего не могу. Они не зря называются моими родителями, видимо все-таки за двадцать лет успели меня изучить. Иного объяснения тому, что все обставлено так грамотно и продуманно, я не могу. Они предусмотрели все варианты и возможности. Нет ни единой лазейки, ни единого шанса. Ну разве только убиться, но и тут они не прогадали. Я слишком люблю себя, что бы причинить себе вред. И это просто чудовищно. Я сижу сложа руки, в то время как моя жизнь летит ко всем чертям, и ее покидают люди, которые мне действительно дороги.

- Панна Вишневская, позвольте сказать, что цвет этого платья вам необычайно идет. Вы в нем так прелестны, я восхищен. – На его пузо можно ставить чашку и блюдце со сладостями, а волосики на бородавке около рта так противно шевелятся, когда он говорит, начинает казаться, что ее завтрак пытается вырваться обратно на свет божий. На него противно смотреть. С ним противно разговаривать. У него пальцы как сосиски, да и к тому же вечно холодные и отчего-то влажные. Когда он обнимает ее и похлопывает по оголенной спине, ей кажется что по ее спине только что потопталась жаба. Огромная, скользкая и мерзкая.
- Oui, Oui, я согласна с мужем. Мишель, вы сегодня выглядите просто прекрасно. Я начинаю понимать, почему наш малыш Ален так хочет скорее вас окольцевать. Видно боится, что такую красавицу у него просто уведут. – Высушенная и морщинистая вобла, с выпученными глазами и слегка изумленным выражением лица, которое никогда не меняется. Ее как будто что-то удивляет, все время. Она частенько перескакивает с английского на французский, громко и противно хихикает, и пытается похвастать своими знаниями польского языка. Провал. Абсолютный провал. И ей становится противно, что это чудовище, которое только что оскорбило красоту ее языка своим произношением, скоро станет ее свекровью.
- Добрый вечер, Миша. Очень рад вас снова видеть. Это вам. – Красные розы. Я вас умоляю. Ну что за бред? Неужели его в Шармбатоне не научили подбирать правильные цветы для букетов? Что бы случаю подходили, поводу и девушке? Идиот. Однозначно. Он очень высокий и рядом с ним я чувствую себя маленькой, нашкодившей девчонкой. Он худой. Причем худой это даже не совсем то слово, я бы по-другому назвала, да этикет не позволяет. Ему явно было бы полезно набрать пару кг, а может и пару десятков кг. И у него метка. Черная, отвратительная метка, которая скрыта белоснежной рубашкой из дорогой ткани, но все о ней знают и мне кажется, что я вижу ее даже так, скрытую одеждой. Да уж, всегда мечтала выйти замуж за бывшего Пожирателя Смерти, после падения Темного Лорда. Прямо-таки не верю своему счастью.

Ты пришла со мной попрощаться, Флоренс? Чудненько. В списке дорогих мне людей, с которыми нужно попрощаться, зачеркнута последняя фамилия. Ты хоть представляешь, что я сейчас чувствую, когда последний человек, на которого я возлагала последние надежды, которого так боялась потерять все это время, вдруг заявляет, что пришел попрощаться? Почему именно сейчас, Булстрод? Почему? Почему не два года назад? Почему не в тот день, когда дверь в мой дом тебе открыл полуголый Люпин? Почему не тогда, когда я едва не убила тебя, доказывая свою правоту? Почему не тогда, когда чертовы целители из Мунго тебя выписали не позаботившись о твоем моральном состоянии? Почему? Ну скажи мне, почему? Объясни глупой мне, почему ты ждала все это время? Мы же уже давно не такие как прежде и между нами уже не те отношения. И было бы не так больно и горько полгода назад, год, два, три. Но не сейчас. Сейчас твои слова бьют по старым ранам и болячки открываются, кровоточат с новой силой и мне так больно, как не было уже давно. Мне плевать кто ты, во что веришь, чьи интересы поддерживаешь и на чьей стороне стоишь. Я не строптивая гриффиндорка, которая с молоком матери впитала в себя блаженную любовь к Орденцам и ненависть к Пожирателям. Я слизеринка. А слизеринцы в первую очередь чем отличаются? Правильно, умением подстроиться под ситуацию так, что бы получить от нее максимум пользы для себя. Ты именно это и сделала. Я тебя не осуждаю, мы все не без греха, нам всем есть чего стыдиться, что скрывать и о чем жалеть. Не осуждаю. Понимаешь?

- Яцек, если бы тебя лишили квиддича и разом разрушили то, к чему ты стремился годами, ты бы сорвался? Ну, ты понимаешь к чему я веду. Алкоголь, травка может быть, или скажем морфий? – Она не мигая смотрит в его льдисто-голубые глаза, сжимая в прохладных руках его большую и теплую ладонь. С ним проще всего поговорить о том, что сейчас беспокоит так сильно, что не хочется ни спать, ни есть, ни видеться с любимым человеком. Ничего не хочется, все из рук валится и в голове так много мыслей, что кажется будто она взорвется.
- К чему ты ведешь я понимаю, но очень надеюсь, что речь сейчас не о тебе. У тебя же все нормально? - Брат морщит нос, точно так же, как это делает она сама и внимательно разглядывает ее лицо.
- Нет у меня не нормально. Но ответь на вопрос, пожалуйста. Ты бы наплевал на свое здоровье, гробя себя всякой гадостью, лишившись того, что очень любишь? Если ответишь, то разрешу тебе порыться в моих вещах на предмет шприцов или запрещенных препаратов.
- Не знаю Миш, глупый вопрос и ты сама это знаешь. Каждый переживает потери по-разному. Кто-то не выдерживает и губит себя, а кто-то находит новую в жизни цель и идет к ней, не оглядываясь на былое. Все зависит от человека.

Да и в конце концов, то что ты Пожиратель Смерти это еще не самый твой страшный грех. Тебе есть что скрывать помимо этого. И именно это я в тебе ненавижу. Ты не хочешь мне рассказать, после всего того, что мы вместе пережили, после всех наших обещаний и клятв друг другу. Неужели ты думаешь, что я настолько слепа и глупа, что бы не замечать очевидного? Ты почти всегда очень бледная и осунувшаяся. У тебя под глазами синяки и мешки, как будто ты сутками не спишь. Ты выглядишь так, будто неделю не просыхала, а может и гораздо больше. Я не никогда не знала тебя с этой стороны и у меня такое чувство, что тогда в Мунго, когда тебе поставили неутешительный диагноз, в тебе умерла то Флоренс Булсторд которую я боготворила и любила всем сердцем. Ее место заняла какая-то другая девушка. Я ее не знаю. Не понимаю и не могу любить. Я хочу прежнюю Флоренс. Ту, которая прочно засела в моей голове и стала неотделимой частью меня. Стала частью моей души. Я скучаю по прежней Блустрод. Мне не хватает ее больше всего на свете. Если бы ты только знала.
- Да, Малфою и Снейпу повезло. – Отстраненно отвечаю я, хотя мои мысли сейчас о тех людях, что находились по другую сторону баррикад. Погибшие Лили и Джеймс Поттер. Их пропавший в неизвестность малыш Гарри, который спас всех от этой бесконечной и тупой бойни. Ржущий во время вынесения приговора Блэк, убивший толпу магглов и Питера Петтигрю. Лезущий на стены Ремус, не знающий куда деть себя, как быть и что делать, потому что потерял единственных людей, принимавших его таким какой он есть. Потерявший самых близких и дорогих друзей, которых любил их как родных. Суровая мадам Лонгботтом, которая в миг поседела, потеряв сына и невестку, оставшись с маленьким внуком на руках. Молли Уизли, лишившаяся братьев, в которых не чаяла души, которыми всегда так гордилась. Твои Лестрейнджи, Крауч, Сней, Малфой, Розье, Руквуд и многие другие приложили руки ко всем этим потерям. Они виновники этого горя и пустоты, от которой не спрятаться и не скрыться, которая растет внутри, заполняя каждую клеточку тела. - Знаешь, мне иногда так хочется все бросить и просто сбежать. Квиддич, родителей, жениха, брата. Забиться в какой-нибудь тихий уголок и просто сдохнуть, что бы не продолжать жить в этом непрекращающемся кошмаре. Ты вот сейчас уйдешь и я останусь совсем одна, у меня больше никого нет. А без тебя я себя не представляю. У нас все было так плохо в последние годы, я надеялась, что все изменится, а ты оказывается уходишь, и получается, что я зря надеялась. Я хотела, что бы ты вела меня к алтарю, хотела, что бы ты была со мной в день этой чертовой свадьбы. Черт, Флоренс, какого хрена тебя понесло в Пожиратели? Зачем, Фло?

 Отправлено: 18.12.10 21:11. Заголовок: - если бы пленку отм..

- если бы пленку отмотали назад, и передо мной снова встал бы выбор ребром, я бы сделала все в точности до мелочей так же, как выбрала тогда.
Зачем, Миша, зачем нам продолжать пережевывать одну и ту же безвкусную жвачку тысячелетиями? Знаешь, у меня в последнее время вошло за привычку ночью не спать. Дурацкая, но просто не получается по-другому. Даже если меня не проймет дурман днем, все равно не буду спать. Что за говно, хотелось бы мне знать? Ведь я так люблю сны, скрывая за своим «люблю» смутную надежду, что когда-нибудь меня снова разбудит что-то такое же светлое, как первые лучи солнца после долгой холодной зимы, дотронувшись легким касанием до моих спутанных волос. Что-то такое живое, теплое, солнечное, сотканное из всего того, о чем я мечтала и о чем напрочь забывала, просыпаясь.

Снова накатывал сон, но уже не такой, как прежде – не дурманящий, не болезненный, не обморочный – а наоборот, сладкий, манящий. Твоя голова ложится на её плечо, твой нос уткнулся в изгиб её локтя, и, перед тем, как надолго заснуть, ты бормочешь, сжимая её пальцы:
— я буквально еще чуть-чуть полежу и пойду к себе в кровать.
За окном вторые сутки идет дождь, мерный стук капель не прекращается, и ты чувствуешь, что в этом неспешном ритме бьется твоё сердце.

После своих признаний о «сдохнуть» можешь даже и не думать теперь, что все эти строчки выше о тебе. Какой непростительный эгоизм с твоей стороны. Хотя, наверное, если так вдуматься, действительная эгоистка среди нас двоих все-таки зовется Флоренс Булстрод, раз именно она хмурит свои бровки. Мне даже в зеркало смотреть не надо, чтобы пронаблюдать за тем, как губы расползаются тоненькой ниткой, а в уголках залегают тени. В каждой черточке, наверное, сквозит недовольство, за которое и стукнуть будет вполне на законных основаниях.
- huh, остаться здесь? нет. я еще слишком жива для таких вещей.
Первая волна болевого шока, как бы это не звучало смешно и коряво, но скоро утонет. Никакое чувство вечным быть не может. Всё рано или поздно уйдет в небытие. И даже ты и я когда-нибудь сгинем в сумрак. Может быть, даже вместе. Может быть, только я. Кстати, ты когда-нибудь обращала внимание на тот незамысловатый факт, что в местоимении «мы» - две буквы, а вот в «я» - только одна? Продолжая свою ранее оборванную мысль: я так дорожила этим словом «люблю», с таким страхом говорила первый раз в жизни это именно тебе. Прошло две паузы всего, а теперь так боюсь сказать снова, прижаться лицом к твоему плечу и разреветься, прожигая горючими слезами дырки на твоей вонючей форме. Громко так пореветь, как кликуша на похоронах, оплакивая безвозмездно канувшие в волнах реки Лето потоптанные войной эдельвейсы нашей молодости. Раскаяться во всех первых пришедших на ум грехах, те которые действительно мои и те, которые правдивы только наполовину, но тоже имеют место быть в моей больной фантазии. Вишневская, своим приходом я правда не собиралась проверять границы твоей эмоциональной эластичности. Мне правда не хотелось проводить лишний раз прямой эфир серой тучки и расплескивать свои ленивые слюни, соображая, как бы правильнее построить фразу в уме. Честное слово, единственное, в чем я действительно хотела признаться тебе и лишний раз не травмировать своими проблемами, так это то, что давно уже мечтаю слиться со стенкой, которая меня подпирает, да скормить червякам свои последние мысли. И уж тем более не чаяла напороться на откровения в долг, заставляя себя кружиться вокруг вместе со снегом и отлетать от тебя, как кот от воды.
- Вишневская, ты правда глупа или в самом деле не понимаешь, что благополучно проводив меня пинком под зад к Мерлиновой бороде, ты на следующий же день ровно в пять часов утра, как я люблю, не получишь замызганный конверт с письмом, в котором моим сраным почерком будут предъявлены жалобы, как мне отвратительно и как кормят ужасно, а еще через день - ну ладно, максимум еще на два хватит моего терпения, - ты заполучишь бонусом к очередному письму еще и сопливую костлявую дрянь в лице меня, которая будет бросаться то на тебя, то на бутылку виски и ныть, ныть, ныть о том, как ей было плохо и как она скучала всё это время, м? Ты отдаешь себе отчет в этом?
Это я к чему клоню-то, собственно. Ах, да. Потому что любое чувство заменяется озлобленностью на всё и сразу, коя через некоторое время имеет свойство плавно перетекать в глобальный идиотизм. А затем время зализывает раны, и наступает момент анализа всех своих действий и всех своих слов. Что мне говорить тебе, если не это? Чем мне быть, если не всем? Меня колотит от твоих слов. Меня выносят твои обновления. Ты подкупаешь во мне лишнее и продаешь последнее. Мне хочется научиться у тебя выражать в голос все свои надежды. Я тоже надеюсь на старое, когда буква «р» не терялась в слове «прошлое», и мои секреты таким образом не трансформировались в «пошлые».
- сделай добро, Вишневская, никогда не говори так больше. сдохнуть она собралась. еще раз такое услышу от тебя - лично убью и не посмотрю, что ты загонщик в сборной Англии.
Я надеюсь, что когда-нибудь смогу без опаски принять твоё приглашение остаться на ночь и мне не потребуется вышибать пробки, лишая света весь дом, только из-за того, чтобы не испугать тебя мерзкими язвами, гематомами и гнойными надрывами на изгибах локтей. А еще я надеюсь, что меня перестанет передергивать от отвращения и безмерной ярости к собственной персоне, когда я позволяю себе дотрагиваться до тебя - как, например, сейчас, заключая твое лицо в круг своих ладоней и находя взглядом отражение всё той же собственной бледной физиономии в твоих зрачках.
- всё будет хорошо, понятно? - говорю тебе, стараясь напустить суровости побольше, - я же из будущего, я точно знаю. и даже не смей думать, что кто-то по имени Флоренс Булстрод пропустит такое важное событие, как твоя свадьба. у Флоренс есть важная миссия на этом празднике жизни: оставить гадкое впечатление о себе у твоего жениха. он должен трезво отдавать себе отчет, с кем связался.

- Либо ты провожаешь по собственной воле меня в туалет, либо я выйду из-под этого колпака и устрою этому плешивому ничтожеству Армагеддон, - еле ворочая лыком, пыталась ставить ультиматумы Булстрод, в то время как перед глазами всё не то, чтобы двоилось, но даже троилось и прыгало, и было сложно понять, который же из Люпинов настоящий и которому же из них следовало бы воздать по заслугам в самой извращенной форме, а потом еще раз и еще раз, и чтобы блестками блевал, ага.
Что ей было еще делать на дне рождении своей подруги, как не надраться в стельку? Она и компанию с собой привела подобающую - Боула. Тот самый, который славился во времена обучения в Хогвартсе своей неуемной силищей, кою он применял исключительно в расшибании гриффиндорских лбов. Тот самый, которого здорово не любили все собравшиеся на праздновании. Тот самый, которого Флоренс воспела как своего «ангаже, чье имя она умолчит». Тот самый, в чьих длинных, как у орангутана, руках, она висела тряпичной куклой и лила свои пьяные слезы всякий раз, когда её взгляд падал на Люпина, весь вечер не отходящего ни на шаг от её подруги.
- знаешь, что самое гадкое? - вместо своего любимого дела — поорать почем зря свет стоит — она обвила руками теплый стан своего-на-вечер Боула и уткнулась носом в плечо. - что она с ним счастлива. ты представляешь? с ч а с т л и в а.

- я никогда не смогла бы тебя бросить. и это даже не из-за того, что мне нравится, как ваш повар запекает свинину. ты всё поняла?