Отправлено: 05.12.10 19:09. Заголовок: [seawinds - 15.10, вечер]

Участники: Миша Вишневская&Ремус Люпин
Локация: дом Миши

 Отправлено: 05.12.10 20:50. Заголовок: Мир меняется и вот у..

Мир меняется и вот уже женщины зарабатывают деньги и заключают сделки, водят машины и играют в квиддич, а мужчины... мужчины готовят ужин и, не дай Мерлин, скоро начнут рожать Детей. Вон, говорят, Невыразимцы и целители уже над этим работают, - так думал Ремус Люпин разглядывая клочок бумаги-липучки, на котором печатные буквы перемежались с письменными, а в качестве подписи стояло лаконичное p.s. lv u.
Оборотень оторвал липучку с блестящей поверхности нового холодильника и оглядел его белоснежную поверхность, изукрашенную магнитиками с разных уголков мира, куда Миша ездила со своей командой. В центре основного отсека красовалась магнитная рамка в виде сердца. Почему-то инфернального зелёного цвета. В рамке помещалась абсолютно дурацкая, на взгляд Люпина, их с Мишей совместная фотография из маггловского парка развлечений. На Вишневской одеты розовые заячьи уши, в ушах болтаются серьги-сосульки, в одной руке у неё огромный ком сахарной ваты, а другой она изо всех сил обнимает нагнувшегося Рема за шею, словно боится, что тот сбежит. На нём рожки дьявола со светодиодами, один из них перегоревший, в правой руке он сжимает пушистую мягкую игрушку китайского производства - голубого кролика с красными глазами. Левой обнимает Мишу за талию. У обоих на лицах застыли дурацкий улыбки. Глаза засвечены вспышкой и красные как у упырей.
Ремус с грустью коснулся лица Вишневской. Будь это волшебная фотография, Миша бы отпрыгнула в сторону, скорчила бы недовольную гримасу - как она умеет... Но фотография была самой обычной, сделанной за пятьдесят пенсов в палатке моментальной фотографии. Палец закрыл лицо девушки.
Рем вздолхнул. Сегодня ему придётся сказать мишу очень важную вещь - и это далеко не а фраза, которую мечтает услышать любая девушка. Нет. Ему придётся сказать ей о том, что ему придётся уйти. На месяц, на два - он сам не знает. Да это и неважно - Миша... Сложно сказать,ч то скажет Миша. В их отношениях она всегда была мученицей.
Девочка со Слизерина полюбила мальчика с Гриффиндора. Девочка-человек полюбила мальчика-оборотня. Девочка-с-домом полюбила бездомного мальчика-сироту. Девочка... Милая девочка. Бедная девочка.
Он мучался сам и мучал её. Сначала - своей глупостью. Потом - своей якобы благородностью, под которой скрывалась трусость. Своими гриффиндорскими замашками. Своей идеальностью. Идеальный студент. Идеальный парень. Враньё. Нихрена не идеальный.
Люпин, плюнь на всё, останься с ней, пошли весь этот Орден - у Джеймса есть Лили и он никогда её не бросит, слышишь?! - Ремус сжал розовую бумажку в кулаке и прижался лбом к белой поверхности холодильника.

Франц Кафка соседствует на полках с Унесёнными ветром и Гордостью и Предубеждением. В шкафу висят несколько свободных вешалок - для его одежды. В ванной всегда лежат несколько ножичков Gillet для его бритвы. Ещё одна зубная щетка. Ещё одна пара тапочек-заек. Несколько пластинок его любимых композиторов. Кружка с рисунком волка.
В книжном шкафу на нижней полке - как раз под Шекспиром - толстые альбомы с фотографиями. Переплёте из дорогой кожи с золотым тиснением. На каждой странице - кто-то из родственников Миши. Или сама Миша с кем-то из родственников. Миша с родителями, Миша с братом, Миша на метле, Миша-первокурсница на вокзале Кинг-Кросс, Миша, Миша, Миша...
На толстых альбомах лежит ещё один. Тоже большой и толстый. Но не кожаный, а самый дешёвый - на картонной обложке Микки Маус и Минни в Париже.
Там - они. Выпускные фотографии Слизерина и Гриффиндора - Миша стоит рядом с Люциусом Малфоем, за их спинами - ослепительно красивая Нарцисса. Чуть поодаль - Северус Снейп. Выпуск машет руками, все улыбаются - довольно сдержанно, некоторые гордо демонстрируют Сертефикаты об окончании школы.
Выпуск Гриффиндора - вот они четверо, во втором ряду. Сириус, Джеймс, Ремус, Питер... Джеймс обнимает Лили, лили сердито морщит нос, Сириус машет шляпой. У Ремуса серьёзное лицо, он напряжённо смотрит в камеру. Позади всего выпуска возвышается Минерва МакГонагалл, декан. Она держит в руках Волшебную шляпу. Улыбается. А шляпа, похоже, что-то поёт.
Листаем дальше. Свадьба Джеймса и Лили, Ремус - усталый, с синяками под глазами, в костюме Яцека, который ему дала Миша. В руку ему кто-то сунул бокал с шампанским.
Ремус и Миша, Миша и Ремус. Ремус в семейниках с кроликами и шапке из газеты, Вишневски - в кокетливом купальнике, который больше показывает, чем скрывает, на барбекю у одного из общих приятелей с Равенкло...
И ещё десятки и сотни фотографий, каждая из которых подписана каллиграфическим почерком Рема. На каждой - их счастливые, чуть дуратские улыбки. Поцелуи, объятья, короны из бумаги, ромашки и одуванчики, шотландские озёра и побережья Ирландии, куда они аппарировали, что бы встретить ещё один закат. Полароиды и чёрно-белые, магические и маггловские. Альбом полетел в угол.

Ремус стоял на кухне. В духовке шкворчал ростбиф, под ножом хрустели листья салата, в раковине стекала картошка.
Внизу раздался хлопок аппарации. Рем отложил нож и спустился в маленький холл.
Миша, в утеплённой тренировочной мантии с логотипом команды на груди, чертыхаясь, расшнуровывала высокие ботинки. Волосы собраны в растрёпанный пучок, на лице несколько ссадин. Гоночная метла последней модели, одетая в чехол, стояла, прислонённая к стене.
- Привет, - он мягко коснулся её плеча.

 Отправлено: 06.12.10 01:52. Заголовок: Она любит просыпатьс..

Она любит просыпаться рядом с ним и опаздывать на тренировки потому, что слушает его тихое сопение и смотрит как он причмокивает губами во сне и чешет свою щетину. Она любит когда он ей готовит и нарезая помидоры для соуса рассказывает о каких-нибудь редких животных или о сражениях происходивших десятки веков назад и упрекает ее в том, что об этом Пинс рассказывал на пятом курсе, а она, глупая, наверняка дрыхла в этот момент или мечтала о новой гоночной метле. Любит, когда он читает ей вслух Нарнию и тихо смеется, когда она задает глупые вопросы по поводу книги или удивляется тому, что кентавры в книге шибко воинственны в отличии от тех, что проживают в Запретном лесу. Любит когда он на полном серьезе начинает пересчитывать веснушки на ее плечах, а спустя пару часов радостно возвещает, что их на три штуки больше, чем в прошлый раз и предлагает по этому поводу хорошенько надраться чаем и заесть все это дело большим и до неприличия сладким тортом с двойным шоколадом. Любит слушать его голос, тихий и спокойный, заставляющий забыть обо всем, отвлекающий даже от самых важны дел. Любит когда он ругается и заставляет сидеть дома, если температура выше нормы, а горло болит, варит куриный бульон и отпаивает чаем с малиной сетуя на то, что у нее дурацкая аллергия на мед, а мед бы помог гораздо лучше, нежели малина. Любит его улыбку, когда он ужасно довольный сидит в уютном кресле на веранде и просто так поедает свой обожаемый вересковый мед и утверждает, что ее волосы им пахнут, хотя ей так не кажется. Любит когда он ругает ее за свинство и за то, что она никогда и ничего за собой не убирает, а после, видимо вспоминая предыдущие попытки призвать ее к порядку, машет рукой и достает палочку, что бы все убрать. Любит когда он смущается и начинает заикаться, и от этого смущается еще больше. Она любит в нем почти все, в ее глазах он почти идеальный мужчина. Почти такой, каким она видела своего принца, когда была маленькой девочкой. Почти. Все-таки недостатки есть у каждого.
Она ненавидит засыпать одна, когда он пропадает на очередном задании идиотского Ордена Феникса. Потому, что она быстро мерзнет даже в сорокаградусную жару, а он ее согревает, прижимая к себе и поглаживая спину. Ненавидит когда он заявляется домой под утро, уставший и хорошо еще если не раненый, заикаясь утверждает, что с ним все в полном порядке, хотя еле держится на ногах и вот-вот по стеночке вниз сползет. Ненавидит когда он по первому зову Дамблдора или кого-нибудь из Ордена Феникса готов кинуться в самое пекло не заботясь о том, что может быть серьезно ранен, а может и вовсе погибнуть. Ненавидит то, что он бросаясь в пекло явно не задумывается о том, что она будет делать, если он уйдет. Ненавидит когда он начинает дурить и утверждать, что он плохой человек из-за своей пушистой проблемы. Да, проблема имеется, по ведь столько лет он уживался с сотнями студентов и прекрасно себя чувствовал, а тут боится жить с ней одной. Ненавидит когда он прибедняется и заводит разговоры о том, что он сирота без гроша за душой, что дома нет, одежда латаная-перелатаная, а она мамзель из богатой семьи приютила его в своем доме. Ненавидит то, что он не понимает и не хочет понимать, что плевала она на количество денег в его кармане, на то, что он носит костюмы ее брата, потому что слишком горд, что бы взять ее деньги и купить себе новые. Ненавидит то, что он не позволяет делать себе подарки, даже на рождество и обижается, когда она все-таки дарит. И ненавидит что он так плохо скрывает свою обиду, дубина несчастная.

- Вишневская, сконцентрируйся. Я конечно буду рад, если ты вот таким вот своим ударом к Мерлиновой бабушке выведешь противника из строя, да на ближайшие пару месяцев. Но, какого ж хрена ты забываешь про бланджеры? Тебе в первую очередь их надо отбивать в противников, а не противников в бланджеры! И вообще, еще одно замечание и я тебя на следующем матче заменю, ты невозможна! – Ага, прилетел значится, хрен бородатый, откуда не ждали, всю ее попытку стукнуть надоедливого коллегу по команде в прах обратил, да еще и орет. А Миша не любит, когда на нее орут без причины, ну как без причины, она конечно есть, но такая не существенная, что просто грех на нее внимание обращать. Когда на Мишу орут, она злится, бесится и в первые же секунды перепалки перебирает в голове десятки вариантов ударов битой по голове или по причинному месту. Когда на Мишу орут, она сначала думает, правда ли она ступила и дала повод для криков, или тренер дурак и орет потому, что жена опять спать на диван отправила. Если на Мишу орут по первой причине, она извиняется и отправляется делать, то, что сказано. Ну а если на Мишу орут по второй причине. Ну тут Миша просто не может молчать и в ответочку кидает обидку, и хорошо еще если не удумает все-таки стукнуть по голове.
- Иди в задницу! У нас просто тренировка, а не разминка перед матчем. То, что у нас вратарь пять минут назад плевал в кольцо с двадцати метров, тебя не волнует, а то, что я битой не так махнула, так сразу интерес включился? Заменяй меня, давай, я сяду в вип-ложе и буду всех агитировать матом вас крыть, а не поддерживать! И я надену что-нибудь с глубоким декольте, что бы мои агитации не остались незамеченными! Охренели, блин, в конец, тренироваться спокойно не дают. – Нет, по голове не стукнет, еще свежа память о том, как после последней победы тренер плакал в раздевалке и всех членов команды по очереди хвалил, к груди широкой прижимал и говорил, какие они все у него замечательные, и что если он на них и орет, то для пользы дела. Такие приступы у тренера случаются редко, а Миша это видела вообще впервые и так прямо-таки растрогалась, что тренера очень полюбила, как батьку родного и себе пообещала, что уж чего-чего, а бить его никогда не будет. Только если матом крыть. А сегодня матом не хочется, сегодня настроение хорошее, потому что Люпин обещал весь вечер быть дома. Поэтому Миша просто поругается, швырнет биту в ближайшую трибуну и уйдет с тренировки, кайфуя от представления того, как на следующей тренировке тренер будет орать на нее за то, что она без его разрешения покинула поле и тренировку. И что за такое можно из команды вылететь, но ей везет, игрок хороший, а нового искать некогда, поэтому на первый раз прощается, а если повторится, то жестоко покарает он ее.

- Привет, родной. – Она поглубже вдыхает, что бы успокоиться и старается улыбнуться как можно спокойнее и милее, что бы Ремус не спрашивал не случилось ли у нее чего. Сегодня ей не хочется говорить о квиддиче и проблемах взаимопонимания с тренером. Ей хочется, что бы вечер прошел тихо, мирно и спокойно. С ужином, разговорами о всякой ерунде или очередными рассказами Люпина о том, что она всю дорогу пропускала, засыпая на занятиях по Истории магии. Хочется, что бы Люпин улыбался, обнимал и целовал в виски или макушку, что бы говорил что-нибудь розово-сопельное на ухо и неустанно предлагал пойти лечь спать пораньше. Сегодня ей хочется побыть самой обыкновенной девушкой и наслаждаться своим необыкновенным парнем.
- Как день прошел? – Миша выпрямляется, скидывает ботинки, пиная их в сторонку, что бы Ремус не занудничал, что они снова валяются на проходе, и приобняв, целует его в щетинистую щеку, тут же отстраняясь. – Я в душ и переодеваться, а у тебя чем-то горелым с кухни пахнет.

 Отправлено: 06.12.10 19:14. Заголовок: Лпин дотронулся до щ..

Лпин дотронулся до щеки, там где ещё теплой родинкой пульсировало прикосновение губ Миши. В этом вся она, - Ремус улыбнулся, - Всё быстро, резко, скомкано. Он она меня любит. Она меня... Придурок, ей просто нужно, что бы ты был рядом с ней! Плевать на всё, на Орден, на Дамблдора, на быть полезным.
Люпин помотал головой, вытрясая из головы крамольные мысли. Остаться? И снова сидеть у девушки на шее? Конечно, Люпин, давай. Подумай, что бы сказал Сириус. Сириус, он никогда не отказывался от дела, не предавал Орден.
Сириус... Поднялся на кухоньку, с тоской оглядел небольшое помещение. Они обставляли его вместе. Выбирали мебель в маггловском магазине, смеялись над забавными приспособлениями, созданными для того, что бы облегчать магглам жизнь. Пытались фехтовать на ножах, под испуганными, возмущенными и немного завистливыми взглядами простецов-консультантов.
Сириус... Если бы Сириус знал, где Люпин живёт всё это время, он бы не пытался подшучивать над Ремом - о его вечной девственности и он бы не задавал дурацкие вопросы на тему Верности или вериг, привязанных понятно куда. Сириус говорил, что ищет свою Лили. Но ему просто нравится разбивать девушками сердца.
Ремус кинул тоскливый взгялд на недорезанные листья салата. С одной стороны, это рутина. Он - здоровый - ну, почти здоровый - мужчина, которому бы было бы хорошо идти в атаку с палочкой в руках, а не стоять на кухне и шинковать салат.
Взгляд падает на их с Мишей фотографию. Нет, его место здесь, чёрт подери, здесь. Рядом с ней, потому что она ему нужна. Потому что он ей, мать твою, нужен.
Салатные листья снова захрустели под ножом.

Она, сохраняя гордую осанку английской королевы... Нет, нет, скорее сохраняя сутулю осанку игрока в квиддич входит в кухню. Мокрые рыжие волосы обрамляют лицо, вьются. Лицо порозовевшее, глаза блестят, губы растянуты в ласковой улыбке. На ней - старый, страшный потасканный свитер Люпина со спущенными петлями. Когда его носил Люпин, она говорила, что выбросит на помойку, однако, когда Рем поддался на её увещевания и швырнул его в камин, Миша, матерясь и неприлично поминая всю родню Мерлина вплоть до десятого колена, голыми руками вытащила его из пламени. И почему-то стала его носить сама... Вот и опалённый рукав, любовно обмётанный оранжевыми нитка, которые не шибко хорошо сочетаются с голубой пряжей.
Это было вполне в стиле Миши - у неё был отличный вкус, однако порой она, то ли из какой-то вредности, то ли из хулиганства, делала совершенно умопомрачительные вещи. Например клеила заклятьем вечного приклеивания плакаты из Бино к роскошным обоям из свиной кожи с изображением райских птиц. Или покупала картину голландского художника-авангардиста с провокационной фамилией Хуидах. Картина имела пафосное название в буддистском стиле Цветок лотоса радуется рассвету и летящей стрекозе, а на холсте были изображены абсолютно рандомные плевки красок всех цветов радуги, которые их обоих заставлял вспомнить о глаголе блевать.

- Зачем ты надеваешь эту гадость? - Ремус удивлённо поднял брови, указывая на её одеяние, - Ты же столько времени твердила мне, что бы я его выкинул...
Он принялся раскладывать по тарелкам остывающую картошку.
- Кстати, у меня ничего не подгорело.

 Отправлено: 06.12.10 22:21. Заголовок: Потирая ушибленное н..

Потирая ушибленное на тренировке плечо, Вишневская скинула мантию и повесив ее на перила лестницы, поднялась на второй этаж в их с Люпином спальню, удивляясь тому, что сегодня он не убрал ее, как делал это всегда, а оставил в том состоянии в котором она пребывала, когда Миша уходила с утра. Большая двуспальная кровать с забавным постельным бельем нежно-голубого цвета расшитая золотистыми снитчами была не заправлена, а подушка Люпина валялась на полу, рядом с черными кружевными трусиками. Один из тапков-кроликов, которые были куплены несколько месяцев назад просто так, потому, что приглянулись Вишневской, лежал на тумбочке и из его рта торчал кусочек морковки. Этого кролика Люпин почему-то назвал Германом еще в первый день, заявив, что он будет жить на их тумбочке и каждое утро съедать по морковке, он просто шутил. А Миша этой идеей загорелась и с тех пор стала приносить тапок из холла и укладывать его на тумбочку, а по утрам пихала в его маленький ротик морковку и довольная собой уходила. Первое время Люпин бесился и утверждал, что это антисанитария и самый настоящий прикорм для тараканов, а потом видимо то ли привык, то ли понял, что девушку не переспоришь и просто перестал обращать внимания. Брата-близнеца Германа, кролю с бантиком на ухе, по имени Эдик потому, что Эдик-педик, Миша нашла в ванной, он сидел на закрытой крышке унитаза, и в него был всунут свернутый в трубочку свежий номер «Ведьмополитена», потому что Эдик, как и Миша, всегда желал быть в курсе событий происходящих в мире моды. Матовая клеенчатая занавеска с маленькими разноцветными рыбками, которые двигались и пускали пузыри, валялась на коврике с длинным ворсом и рыбки возмущенно поглядывали на Вишневскую, видимо задаваясь безмолвным вопрос с чего это вдруг они должны здесь валяться, когда их дело висеть и защищать коврик от воды. Коврик тоже выглядел не самым лучшим образом, хотя бы даже потому, что он был мокрым еще со вчерашнего вечера и смотрелся как-то убого. А все потому, что вчера Мише приспичило пообниматься с Люпином, когда он принимал душ, но она не взяла в расчет то, что он до этого неделю спал на диване в гостиной из-за ее обиды. И естественно, забираясь к нему в душ, она не подумала о том, что он как-никак мужик и что после недельного отказа в доступе к телу, опасно приближаться к нему с этим самым телом, да еще и оголенным. Она это все в расчет не брала, как всегда не подумала, а занавески и коврик в итоге пострадали и это не говоря уже о том, что на обоях остались длинные полосы от Мишиных ногтей.

- Это не дрянь, а свитер и думаю, что тебе не понравится та причина, по которой я его ношу. А еще думаю, что после оглашения причины, ты покусишься на жизнь свитера. – Вишневская улыбнулась и забралась на стул, пожав под себя ноги, натянув на них свитер настолько, насколько это вообще было возможно. Она носила его не снимая, с любым настроением и в любую погоду. На голое тело, на белье, с брюками, с юбками, с семейниками Люпина. Обожала его всеми фибрами своей души, хотя когда его носил сам Люпин, Миша мечтала в тайне от него выкинуть этот свитер, что бы глаза ее его не видели. А потом, когда Ремус поддался на уговоры и попытался его спалить и свитер медленно начал тлеть в ее любимом камине изукрашенном лепниной, она вдруг поняла, что это чудо текстильной промышленности не должно так бесславно умирать, и что на самом деле оно не так плохо как кажется. Она вытащила его из камина и впервые в жизни взялась за иглу и без чьей-либо помощи, неумело и криво, но зато самостоятельно залатала все дырочки, а после сложила на полочку в шкафу где он и лежал до тех пор, пока она однажды вдруг решила его надеть. В тот вечер Люпин опять пропадал на задании Ордена, а ей было холодно, хотелось много сладкого, пить и плакать, ей ужасно не хватало парня, а тут на глаза попался этот его дурацкий свитер и она без задней мысли натянула его. От свитера пахло средством для мытья полов, псиной, лесом и паленым. Этот запах напомнил ей их самое первое с Люпином свидание на седьмом курсе Хогвартса, после его отработки у Макгонагалл за что-то такое грандиозное, что он учидил на занятии, но так никогда и не рассказывал, что именно. В тот вечер, заботясь о том, что бы Миша не замерзла, он накинул ей на плечи свою мантию, от которой пахло так же, как и от этого свитера. С одной лишь только разницей. От свитера пахло паленым, а от мантии в тот вечер пахло звериным дерьмом.
Миша улыбаясь наблюдала за тем, как Люпин раскладывает еду по тарелкам и думала о том, что такой замечательный мужчина, по какой-то совершенно идиотской ошибке достался ей, злобной буке, которая ко всему прочему абсолютно бесполезна в качестве домохозяйки, не умеет убирать за собой и не умеет готовить. Она уже много лет пыталась понять, почему Ремус терпит всех ее тараканов и не уходит от нее после всех истерик, пощечин, отправлений на диван, криков и битья посуды. Но как она ни пыталась, так и не могла понять. На его месте она бы себя либо давно задушила, либо отравила, либо ушла еще в первый месяц знакомства. – Я люблю тебя, Люпин. – Тихо произнесла она, поднялась из-за стола и обойдя его прижалась щекой к спине Рема, обняв его за пояс.

 Отправлено: 08.12.10 18:59. Заголовок: Ремус мягко высвобод..

Ремус мягко высвободился из мишиных объятий, поцеловал её в уголок губ и посмотрел в её глаза.
Глаза никогда не врут. Люпин сколько себя помнил, обладал какой-то необыкновенной способностью, глядя в глаза человеку, сказать ему, всё что он сейчас чувствует и переживает. Лили говорила, что из него мог бы получиться замечательный окклюмент или легимелент, но у самого Ремуса не было совершенно никакого желания ковыряться в чужих мозгах. Эдак можно во всём человечестве разочароваться... Ему хватало и этого умения читать правду.
Глаза Миши лучились любовью и нежностью, она смотрела на него с каким-то восторженным обожанием, гордостью, радостью и самодовольством. Так матери смотрят на своих детей, делающих первый шаг.
Люпин провёл пальцем по мишиной щеке, коснувшись её мокрых волос. Миша не любила свои мокрые волосы, говорила, что они похожи на червей. А Рем считал, что она становится какой-то особенной, русалкоподобной, что ли...
Ремус любил сказки. Он постоянно находил в своей девушке черты сходства с различными мифическими персонажами - когда она сидит, закусив губу и водит пальцем по строчкам книги, пытаясь отыскать нужное место, она похожа на фею. Лицо такое же загадочное и задумчивое. Иногда она похожа на русалку - такая же манящая и красивая. Иногда - валькирия, но тут уж мы пожалуй промолчим, когда она валькирия.
- Я тоже тебя люблю, - Ремус коснулся губами её лба, вдохнул запах её волос - они пахли мёдом, травяным шампунем и теплом.
И как ты такую бросишь?
Ремус вздохнул и обнял её. Так они стояли минут пять, потом Люпин поспешно разжал свои объятья.
- Чёрт, извини, еда стынет, - он смущенно улыбнулся, заклинанием отправил опустевшую миску из под картошки в раковину, - Давай скорее есть, иначе всё будет холодное и невкусное. И не смей мне говорит, что ты на диете, меня ветер с метлы сносить будет.
С он преувеличенно громко застучал сковородкой с ростбифом, вытащенной из духового шкафа. Разлил по стаканам сок.

Когда картофель, мясо и салат были съедены, а сок выпит, Рем полез в холодильник за плитками шоколада. Он любил шоколад. В детстве ему всегда покупала шоколадки мама, особенно тогда, когда Ремус болел. Шоколад ассоциировался у него с заботой, матерью и родным домом. А ещё, уже будучи в Хогвартсе, что шоколад хорошо есть после полнолуний...
Так или иначе, Ремус данный продукт очень любил. И хорошо в нём разбирался. Миша звала его шоколадным маньяком, когда в кондитерской Рем по одному виду определял сорт лакомства, процентное содержание какао и страну-производителя. Однако по магазинам сладостей ходила исключительно со своим спутником жизни.
Люпин вновь загремел кастрюльками. Вишневская улыбалась.
- Нам поговорить надо, - пояснил Ремус, - серьёзно. Я думаю под горячий шоколад разговор пойдёт лучше.
Ремус поймал её удивлённый взгляд, отметил нахмуренные брови.
- Ты понимаешь, - забормотал он треща фольгой и хрустя ломаемыми плитками, - Я тебя очень люблю, правда, но пойми, у меня есть много обязательств, я же нищий, бомж, если угодно... Я...
Оемус обернулся. Миша сидела на стуле, поджав ноги в тапочках-зайках, скрестив руки на груди и сдвинув аккуратно выщипанные брови к переносице так, что ещё чуть чуть и они могут сойтись в одну сплошную линию.
Ремус еле слышно вздохнул. Надвигалась буря. С шоколадом стоит поторопиться.

 Отправлено: 09.12.10 02:37. Заголовок: Когда в конце самого..

Когда в конце самого первого свидания с Люпином, он не поцеловал ее, а предложил быть друзьями, Миша была более чем уверена в том, что ни на следующий день, ни в какой-либо другой, он к ней больше не подойдет и даже не заговорит. А о том, что бы подойти к нему первой, она даже не думала, и не собиралась, потому что ей с самого детства вдалбливали вполне простую истину, что первые шаг всегда за джентльменом и никогда за дамой. Но вопреки всем ее ожиданиям, даже самым худшим, на следующий же день, уже после всех занятий, когда Миша дописывала письмо Яцеку и собиралась его отправить, откуда-то возник Люпин и совершенно очаровательно улыбаясь и заикаясь заговорил с ней о погоде и о том, что профессор Макгонагалл сегодня строга как никогда за весь прошедший месяц. Как итог они провели в совятне часа полтора из которых полчаса не отлипали друг от друга и в конце концов Люпин назначил нормальное, человеческое свидание, ну правда тайное, но все же какой-то прогресс.

Когда на Рождество она пришла к Люпину, что бы передать подарок и сказать, что будет скучать, обрастая пылью от бесделия в отчем доме близ Варшавы, она совершенно не думала о том, что он предложит ей остаться в Хогвартсе и узнать, как здорово здесь на Рождественских каникулах. Он сделал ей предложение, а она не смогла отказаться, припрятала подарок до праздника и написала брату длиннейшее в своей жизни письмо, которое больше напоминало затянувшееся извинение. Хотя скорее всего это извинением и было, только письменным, потому что она кинула брата на растерзание родителям только потому, что какой-то парень попросил ее остаться. И ведь на самом деле «какой-то парень» потому что она его даже своим не могла назвать, ведь отношения существовали в страшной тайне и знали ее только они двое и одна Мишина подруга, которая еще долго после этого издевалась над Вишневской. Но в итоге, она смогла сравнить Рождественские каникулы дома со школьными и поняла, что школьные это просто чудо какое-то. Плюс ко всему смогла в полной мере насладиться обществом Люпина, который таскал ее по интересным местечкам Хогвартса, показывал ей красоту заснеженного Хогсмида и подарил очаровательного плюшевого волчонка.

Когда в самый разгар выпускного бала, пока счастливые выпускники отплясывали ритуальные танцы «Прощай драный Хог», Люпин вдруг вывел Вишневскую на свежий воздух и как на духу рассказал про свои исчезновения раз в месяц, и про то, с чем эти исчезновения связаны, а она кивнула и ушла надираться с горя. Она была уверена, что после этого неожиданного признания превратившего праздник души и тела в пытку печени алкоголем и подарка для мозгов в виде новых тем для дум, она больше не увидится с Люпином. И совсем не потому, что он не решится подойти, а потому, что она его испугалась, потому что с зверюшками никогда не дружила и никогда не мечтала завести себе какую-нибудь. И уж точно не хотела в зверушку влюбиться и стать частью жизни этой самой зверушки с проблемами самоконтроля. Но буквально через пару месяцев, загремев в Мунго после падения с метлы на одной из тренировок, лежа в пустой палате, чувствуя себя до противного одинокой, она вдруг схватилась за перо и блокнот и накатала Люпину огроменное сочинение на тему «Почему я хочу быть с Ремусом Люпином», незамедлительно отправив его адресату. А спустя несколько дней после выписки, она уже сидела на обшарпанной скамейке маггловского парка, в обнимку с Ремусом и счастливо улыбаясь кормила белочек с рук, рассказывая парню о том, как попала в команду и как счастлива тому, что он снова рядом.

Когда Люпин впервые появился на пороге ее дома и честно признался, что ему негде жить, нервно теребя в руках пуговицу мантии, она разрывалась между тем, что бы прижаться к нему и больше никогда не отпускать, и тем, что бы хорошенько отделать его и вообще в угол поставить за то, что он столько времени молчал зная о том, что у нее собственный дом, в котором она живет совершенно одна, и что она никогда ему не откажет в помощи. Но вместо обоих вариантов она просто улыбнулась и отошла в сторонку, дав ему пройти. Пустила в свой дом, на миленький диванчик с изображением розовых пионов и в первую же ночь сама к нему пришла с просьбой о том, что бы он лег с ней, потому что холодно, страшно и вообще. И она как-то совершенно упустила тот момент, когда в ее ванной появилась его лезвия для бритвы и расческа, когда в шкафу освободилось несколько вешалок для его одежды, когда страшная чашка с волком купленная на распродаже начала казаться милой. Она привыкла к этому за считанные дни, как будто всегда так было и как будто это правильно. Они вместе ходили за покупками и в маггловских магазинах получали замечания потому, что фехтовали на ножах или жонглировали мандаринами, чего делать нельзя было. Они вместе читали его заумные книжки и пытались понять, почему она так тупит и не понимает этих книжек. Вместе грелись в ванной, после прогулок на свежем воздухе в парке неподалеку. И ей казалось, что лучше быть не может и что их жизнь всегда будет такой правильной и безоблачной. Ей так казалось до тех пор, пока ему не начали давать новые задания для Ордена, которые повлекли за собой ссоры и скандалы.

Сейчас Люпин гремел кастрюлями и шуршал фольгой от шоколада так, будто пытался заглушить свои слова, что бы она слышала только часть и не уловила общего смысла. Тогда было бы проще, она бы отвлеклась на шоколад, забыла о том, что он что-то там важное говорил, сказала бы что доверяет ему и что он может решать самостоятельно, так и не зная что именно он может решать самостоятельно. А ему бы полегчало потому, что он ей правду сказал, а то, что она ее не услышала, не его проблемы. Это было бы не правильно, совершенно, но так было бы проще. И так не хотелось бы сказать какую-нибудь гадость или эту самую гадость сделать. Люпин напоминал Вишневской осла, дико упрямого и порой до безумия глупого, который уперся лбом в стену, которую только он один видит, и не желал обходить эту стену или пойти дальше и забыть о ней. Он вбил себе в голову, что всем вокруг должен, что он никчемный оборотень, которого все осудят, если он не будет кидаться из огня да в полымя только потому, что ему когда-то там и кто-то там помог. Он считал себя вечным должником Дамблдора и Ордена и готов был сделать что угодно, лишь бы расплатиться с несуществующим долгом, который он тоже сам себе придумал. И Миша чувствовала себя самой настоящей идиоткой, потому что прекрасно знала, что никакие ее слова, просьбы, мольбы и действия не заставят его плюнут на все и выбрать ее, а не орден. Она мечтала о семье, такой как у Поттеров и что бы Ремус, взяв пример с Джеймса поставил на первое место ее благополучие, а не благополучие Ордена, которое, мать его, пошатнется, если он вдруг не рискнет своей жизнью. Ей хотелось что бы Люпин просто был рядом с ней и заботился в первую очередь о ней. Что бы он выбирал ее, а не какой-то там чертов Орден, на который она плевала с высокой башни. И по большому счету она просто устала от того, что для Люпина в первую очередь существует Дамблдор со своими идеями и далеко идущими планами работы Ордена и только потом его собственная девушка, которой не будет плевать, если он погибнет или пострадает. Она устала от постоянных разговоров Люпина на тему его никчемности. Устала от того, что он считает каждую потраченную на него копеечку и клятвенно заверяет что вернет или просит, что бы она не тратилась на такого нищего идиота как он. Устала от того, что он якобы всем и всюду должен. И сейчас она знала, что если он уйдет, то потом им будет очень трудно снова вернуть те отношения, которые у них есть.
- Я не понимаю, Ремус и никогда не пойму. У тебя нет обязательств и ты никому не должен, и мне уже надоело тебе об этом говорить. – Вишневская как-то обреченно вздохнула и покачивая головой с силой сжала виски в которых неприятно стучало маленьким молоточком. Она пожала вдруг плечами, неопределенно махнув руками и поднявшись со своего места направилась к лестнице, на ходу бросив Люпину тихое. – Я буду в спальне.

 Отправлено: 10.12.10 22:45. Заголовок: - Я не понимаю, Рему..

- Я не понимаю, Ремус и никогда не пойму. У тебя нет обязательств и ты никому не должен, и мне уже надоело тебе об этом говорить.
Сжатые в тонкую линию губы, прижатые к вискам тонкие мозолистые пальцы с немного облупившимся лаком, опущенные плечи. Злой и усталый взгляд красивых глаз.
Миша по-птичьи ссутулилась, зажмурила глаза и не открывая их ушла из кухни прочь. Дверь в спальню оглушительно грохнула. Повисшая тишина, тягучая как вересковый мёд и тяжёлая, как расплавленный свинец, нарушалась лишь тихим тиканьем магических часов.
Люпин закрыл лицо глазами и тихо сполз по стене. Заскрипел зубами. Прижался затылком к к обоям в мелкий цветочек и, поддавшись захлестнувшей его злобе на самого себя, резко дёрнул головой, изо всех сил приложившись макушкой.
Боль оглушительным звоном наполнила голову. Изо рта вырвался сдавленный полувздох-полустон.
Мерлин, Господи, хоть кто-нибудь, хоть чёртов Волдеморт! Пожалуйста, скажите мне, что мне делать. Пожалуйста. Я так больше не могу. Она так больше не может, чёрт возьми, мне девятнадцать лет, я оборотень. Я прокажённый, твою мать. У меня нет будущего - почему она не могла полюбит кого-то лучше меня? Почему она не могла меня прогнать ещё тогда, да хоть бы дать мне в морду после того, как я...
Ремус ещё раз стукнулся голой о стену и повалился на пол, бессильно царапая линолеум пальцами.

Как всё началось? Почему? Ремус раз за разом возвращался к их первой встрече - коридоры Хогвартса, учебник трансфигурации кого-то из однокурсников Миши - или самой Миши, хрупкая фигурка в форменной мантии сидящая на широком подоконнике. Почти самое начало седьмого курса. Что его дёрнуло? Он видел её вблизи в первый раз - даже фамилию её, непривычную для английского уха, говорил с ошибкой - она была для него девочкой с третьей парты.
Если бы Ремус знал, чем кончится их нечаянная встреча, он бы... Он бы всё равно повёл её на Астрономическую башню. Потому что он не жалел того, что случилось. Он жалел Вишневскую. Он знал, что она плакала из за него не раз и не два. Из-за него, драного придурка, который не может быть спокойно счастливым, который... Который конченный идиот, не смотря на свои идеально сданные СОВ и ЖАБА.

Ремус вскочил на ноги. Белые, без рисунков тарелки, уже очищенные заклинанием и составленные в стопочку, полетели в стену и оскорблённо всхлипнули, разбиваясь на тысячу осколков. Кулак Ремуса врезался в рамочку сердечко. По тонкому полимерному стеклу поползла сетка трещин, из Разбитых костяшек потекла кровь. Люпин застыл как соляной столб, стеклянным взглядом уставившись в фотографию, расчерченную причудливым паутинным узором.
Навечно застывшие в дурацких позах Люпин и Вишневская продолжали весело скалится зрителю. Оборотень бессильно опустился на стул с плетёной спинкой, продолжая немигающим взглядом смотреть на снимок, обрамлённый зелёным сердцем. Провёл рукой по лицу, словно снимая невидимою паутину. Ещё раз посмотрел на свою разбитую руку. Выдохнул.

Тихо, по-кошачьи, на кончиках пальцев, он прошёл по полутёмному коридору в сторону спальни Вишневской. Их спальни.
Дверь покрытая светлым дубовым шпоном. Снова эта тягучая тишина. Ремус прижался пылающим лбом к прохладной деревянной поверхности, пытаясь собраться с мыслями и успокоится. Стать собой, милым и спокойным Люпином, тёплым плюшевым мишкой...
Да к чёрту!
Неплотно закрытая дверь распахнулась от мощного удара ладонью. Две секунды Рем видел их комнату, сумрачно освещённую торшером с бумажным пурпурным японским абажуром, в художественном беспорядке разбросанные вещи, хрупкую фигурку, свернувшуюся в клубочек на широкой кровати, острый контур вздрагивающих плеч, а потом сразу - черный силуэт, резко выступающий из розово-пурпурного электрического света, глаза, горящие как свечи, встрёпанные волосы. Ведьма.

 Отправлено: 12.12.10 20:11. Заголовок: Миша лежала на их с ..

Миша лежала на их с Люпином кровати, которую они не так давно выбрали вместе, пересмотрев десятки вариантов, остановившись на ней только потому, что на ней прикольно прыгалось. Хотя от части еще и потому, что кованое изголовье было очень красиво и качественно сделано и Вишневской почти сразу пришло в голову то, что с таким изголовьем грех не поиграть в пленника и суровую надзирательницу. О своих коварных планах она естественно не рассказала Люпину и старательно увиливала от объяснения того, почему именно эта кровать, а не какая-нибудь другая. И видимо не одну Мишу эта кровать наводила на очень забавные и интересные мысли, так как Ремус совершенно не стал возражать, когда она выбрала ее и даже с радостью поддержал выбор девушки. Купить-то они купили, а вот планы свои в жизнь не воплотили, до сих пор, потому что их отношения переживали не самые лучшие времена и как-то не до ролевых игр сейчас было. И было очень странно лежать сейчас на это кровати, прижимая к себе плюшевого волчонка, и слушать какой-то грохот с кухни и звон бьющегося стекла, а после вслушиваться в тишину, надеясь услышать приближающийся звук шагов.

- Стучаться надо, когда в чужую спальню вламываешься! – Рявкнула Вишневская, вскочив на кровати и случайно смахнула с прикроватной тумбочку торшер, который слетел на пол и потух, а спальня погрузилась в полумрак. За то время, что Люпин периодически жил у Миши, она еще не называла что-либо в этом доме своим, а всегда, как бы в пример парню говорила «наше». Так же и с комнатами, а особенно спальней, которую она уже на второй день проживания Люпина в доме назвала общей и очень расстраивалась, когда он говорил, что дом, комната или какая-либо вещь только ее, но никак не его. А сейчас, ей вдруг нестерпимо захотелось ткнуть его носом в то, что это ее дом и что спальня ее, и что она здесь хозяйка. Она даже толком не поняла зачем вообще это делает, и есть ли в этом какой-то смысл, просто вдруг решила, что раз Люпину нравится считать себя должником, то почему бы не порадовать его и в очередной раз ткнуть его в то, что он бездомный и нищий, который всем вокруг должен. Ей хотелось его обидеть или ударить, кинуть ему в голову что-нибудь тяжелое, хоть тот же торшер, валяющийся на полу. Хотелось кричать на него, высказать все то, что столько лет копилось внутри и сдерживалось изо дня в день. Что бы он понял, наконец, что для нее значат эти его постоянные отлучки и предпочтение кого-то ей.
- Ну что ты стоишь?! Собирай свои дурацкие вещи, вешай мне на уши лапшу о том, что ты это делаешь только потому, что очень признателен всем вокруг за то, что они для тебя сделали! Вали в свой чертов Орден! Давай, спасай каких-то непонятных людей, не имеющих к тебе никакого отношения! Лезь под палочки Пожирателей! Ну что же ты? Ты ведь этого хотел?! Беги, спасай мир от вселенского зла! Без тебя же там никто не справится, куда там толпе народу деться без девятнадцатилетнего мальчишки, который ничего страшнее Ступефая никогда и не использовал! – Для верности швырнув в Люпина тапком, Вишневская всхлипнула и спрыгнув с кровати убежала на балкон, хлопнув за собой дверью. Ей нужны было прийти в себя, успокоиться, что бы снова контролировать себя и тот поток дерьма, что стремился выбраться наружу и излиться на Люпина, который в общем-то не был ни в чем виноват.

Она забралась с ногами в мягкое кресло-качалку, что стояло на балконе и натянув на ноги свитер, уткнулась лбом в коленки. Флоренс наверняка бы ей сейчас гордилась, за эту истерику и гадости высказанные в глаза Люпину. Ремус Фло никогда не нравился и она наверняка была бы рада узнать, что Миша наконец перестала безропотно все сносить и проявила свой характер, который рядом с Люпином тонул в океане розовых соплей.
Теперь ужасно хотелось покурить или выпить, да желательно чего-нибудь покрепче, но как на зло под рукой не оказалось палочки, которой можно было бы приманить к себе все эти радости, а заодно и теплое одеяло, которое сейчас явно было бы не лишним. Но палочки рядом не было, а о том что бы возвращаться в спальню она даже и думала, потому что не горела желанием снова встречаться с Люпином. Она все еще злилась и не смотря на попытки успокоиться, ей это никак не удавалось. Он не должен был опять заводить этот разговор, опять говорить о том, что ему нужно будет отлучиться по заданию Ордена. Он должен был отказаться и оставаться с ней и не говорить о том, что его снова о чем-то просили. Потому что он знал, что она думает по этому поводу, знал, что она едва ли отреагирует спокойно и в очередной раз его отпусти. Знал это, но все равно завел разговор. И это бесило больше всего.

 Отправлено: 14.12.10 23:49. Заголовок: Дым табачный воздух ..

Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.

Хлопок балконной двери, в антрацитовом стекле блеснул силуэт Миши.
К чёрту, мать твою, пожалуйста, мне плевать Да, чёрт возьми, Орден да - глупая девочка вокруг война, каждый человек на счету. Может быть ты такая эгоистка, но мне не плевать на тех, кто вокруг - знаешь, у Того-Чьё-Имя-Нельзя-Называть сотни таких как я - хочешь чтобы твои друзья стали чудовищами?
Ремус прижался носом к холодному стеклу. Внутри, в комнате было тепло. Было тело в её комнате, её, чёрт возьми, комнате, на что она так мягко сегодня намекнула.
Холодно было на его улице. Пожалуйста. Он уйдёт, ради Мерлина, пусть, ей же будет лучше.
... на этом балконе они проводили долгие летние вечера. Ремус усталыми, запавшими досиня глазами затравленно смотрел на полумесяц, который грозил уже скоро превратиться в серебристое яблоко полнолунной луны. Миша смеялась, целовала его в уголок рта и весело махала рукой перед его стеклянно-блестящими глазами, целовала его в уголок рта, он касался её волос, собранных в растрёпанный хвост, она пила виски прямо из бутылки, его обострившееся до невозможности обоняние заполнял медово-спиртовой запах, заставлял слезиться глаза.

В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.

- Акцио, чемодан! - взмах палочки, со шкафа к ногам скользнул старенький чемодан с вырезанными на крышке инициалами - Р.Д.Л
- Люмос, - по-мертвецки синие руки, искажённые призрачным светом заклинания, поспешно срывают с вешалок рубашки и свитера, пальцы выцепливают с полок какие-то одежные мелочи.
Ноги грохочут по паркетному полу, мчатся в ванную - мокрый коврик, сорванная занавеска, валяющиеся предметы нижнего белья.
... быстрое сбивчивое дыхание, пальцы путаются в рубашке, мокрые, мелкие перламутровые кругляши скользят меж сморщившихся от воды мозолистых подушечек пальцев. Торопливые поцелуи, торопливые ласки, извивающееся, мускулистое тело в объятьях, мягкая грудь, ощущающаяся сквозь ткань - его - рубашки.
Ремус, режа палцы, сжал в кулаке свою бритву, вгляделся в своё отражение - обезумевшее лицо, обрамляющие его тёмные волосы, в них сдина.
Мне девятнадцать, а у меня первая седина. Мне девятнадцать, а я оборотень бросаю единственную девушку, которую любил... Единственную девушку, которая меня любила.

Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.

Грохот двери ванной, на паркет капает алая-алая, как флаг Гриффиндора, кровь. Ремус, прижимает окровавленную руку к груди, пачкая рубашку влажной краснотой.
Шипя от боли, от плотнее стискивает бритву в кулаке, ощущая, как лезвие глубже входит в ладонь.
... она бинтует его руки, избитые, ободранные после ночной пробежки по лесу, мажет горькой мазью рассечённые и изгрызенные губы, залечивает его царапины и синяки простыми заклинаниями. Рем мутнеющими глазами видит её ресницы с дрожащими на них слезами. Её губы что-то беззвучно шепчут, словно самое сильное заклинание, словно мантру. И Ремус готов поклясться, что это Я тебя люблю и Я тебя ненавижу одновременно. Он притягивает её к себе перебинтованной рукой и целует прогорклыми от мази губами.
Окровавленная бритва летит в чемодан на стопку свежих рубашек и носков, раскрашивая чуть желтоватую ткань страшной алой крапинкой.

И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.

Ремус заклинанием распахнул дверь балкона. Миша сгорбившись сидела в кресле. Её ноги покрывал клетчатый плед, в тонких, чуть дрожащих - от холода? - пальцах, подрагивала тихо тлеющая сигарета. Ремус грохнул своим чемоданом о пол и обхватил её ступни своими руками.
- Я люблю тебя, чёрт возьми...

Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.

 Отправлено: 21.12.10 03:28. Заголовок: Она не ждала того, ч..

Она не ждала того, что он кинется за ней на балкон и будет целовать ее белы рученьки извиняясь за то, что снова потревожил былые раны этой запретной для обсуждений темой. Это было бы слишком даже для Ремуса Люпина, который готов был принять весь удар на себя, кому бы он не приходился на самом деле, который брал на себя чужую ответственность и считал себя виноватым чуть ли не во всем, что случалось с близкими ему людьми. Было бы даже странно, если бы сейчас, в сложившейся ситуации он спустил все на тормоза и принял ее колкости как данность. И все же она надеялась на то, что он не воспримет ее слова со всей серьезностью и не сбежит из ее дома как только, так сразу. Этого она хотела бы меньше всего, особенно сейчас, когда в ее жизни все летело к чертям и люди, которых она любила и берегла, уходили от нее и таяли в счастливом прошлом, оставляя ее переживать все удары настоящего самостоятельно, рассчитывая только на свои силы. Но судя по тому, как за стеной гремел Люпин, призывая к себе чемодан так неприлично громко, даже у него исчерпался лимит терпения и настал тот день, которого она боялась, который выдела в страшных снах. Но даже сейчас, прекрасно осознавая перспективы остаться в одиночестве, она не могла пойти и просто извиниться, потому что не позволяла эта дурацкая гордость, присущая всем представителям рода Вишневских. Такими были ее покойные дед и бабка, таким был ее отец, брат и она сама от них не отставала, хотя всегда очень надеялась на то, что однажды все-таки пересилит эту свою ненавистную черту и сможет поступить правильно, а не так, как хочется.
Тишины повисшей в спальне за стеной, после хлопка двери в ванную и момента затишья, хватило Мише для того, что бы взять необходимые сейчас плед и сегареты, и вернуться на балкон. Она могла бы уйти в спальню для гостей или каминный зал, могла вообще аппарировать из дома, но уходить не хотелось, ей нравились эти яростные порывы ледяного ветра. Нравились мурашки на спине и руках, и мелкая дрожь, с которой она не собиралась справляться, да и не хотела этого. Нравился терпкий дым, казалось бы проникающий в каждую клеточку ее тела. И нравилось то, что только здесь, замерзая, трясясь под тонким пледом как осиновый лист, до предела натягивая свитер парня, она могла трезво мыслить и четко осознавать что наговорила, что наделала и какими могут быть последствия. Только здесь, она поняла, что на этот раз все не будет как обычно, не удастся просто принять и забыть произошедшее, и что так или иначе это оставит свой след на их отношениях. И она к тому же боялась признаться самой себе в том, что даже если вечер закончится мирно, однажды, может уже даже в скором времени, к затронутому разговору вернуться просто придется. Придется обсудить позицию Люпина и его взгляд на ситуацию, придется обсудить ее отвратительное поведение и все те гадости, что она неоднократно на него изливала, и то что он всегда безропотно это сносил. Придется обсудить и его работу на Орден и ее влияние на их отношения, которые из-за ее эгоизма и его идиотского чувства долга, медленно но верно рушатся, и что придется что-то делать, что бы разрушение прекратилось или разойтись наконец и перестать друг друга мучить.
Она так глубоко ушла в свои мысли, что даже не услышала грохота, с которым дверь врезалась в стену и как тяжело на пол опустился чемодан Люпина. Она лишь вздрогнула, почувствовав его прохладные и от чего-то влажные руки на своих ногах и опустила глаза на его бледное лицо, которое расплывалось из-за пелены слез. Сигарета полетела за бортик балкона, сверкнув в темноте тлеющим огоньком, а слезы были нещадно смахнуты с глаз. Хотелось смеяться нелепости ситуации, которую они сами же и устроили, и в то же время плакать, горько и громко, цепляясь за его рубашку и причитать о том, какая она сука, а он дурак. Хотелось ударить его и просто наорать, за то, что он вообще посмел собрать свой дурацкий чемодан и допустить мысль о том, что бы оставить ее, и в тоже время хотелось просто прижаться к нему и почувствовать кольцо рук обнимающих ее так бережно и крепко. Она положила свои руки на его ладони и тут же отдернула, почувствовав что-то до противного липкое, что при ближайшем рассмотрении оказалось кровью. И если бы не подступившая к горлу тошнота, она бы наверняка начала бы орать на него и точно стукнула пару раз. Как-то неловко и совершенно не грациозно съехав с кресла и вскочив на ноги, она тихо шмыгнула носом и аккуратно сжав свою руку на запястье Люпина, повела его в комнату, усаживая на не застеленную кровать, стараясь не обращать внимания на капельки крови тянущиеся из ванной к светлому ковру и постели.
- Люпин… я…ты… - Начала было она, но не осеклась и порывисто обняв его, повернулась к прикроватной тумбочке, доставая из нее аптечку, которая появилась в ее доме в тот же день, когда Ремус впервые проинструктировал ее как вести себя в полнолуние. Она схватила с тумбочки стакан воды и полила им ладонь парня, смывая кровь, рассмотрев наконец его длинные и тонкие порезы. Откупорив одну из склянок выуженных из аптечки, она не решившись посмотреть Рему в глаза, уставилась взглядом в его щетинистый подбородок и тихонько предупредила. – Будет щипать, ты знаешь. – Обработав зельем порезы, она достала бинт и аккуратно, стараясь не пережать ладонь, перевязала ее и убрав аптечку на место, поднялась с колен, делая пару шагов назад. Она чувствовала себя ужасно неловко и не знала что сейчас нужно делать и говорить, и стоит ли вообще. По логике вещей нужно было извиниться перед Люпином за свои слова, но у нее просто язык не поворачивался и она только пару раз открыла и закрыла рот, свыкаясь с мыслью, что наверное сегодня это абсолютно бесполезно. Она рассматривала дорожку из алых капель под своими ногами и начинала осознавать почему так боится смотреть сейчас в глаза Ремусу и почему так трудно заставить себя сделать это. Все было до противного просто. Она боялась увидеть в его взгляде осуждение, потому что знала, что лично ей этого хватит для того, что бы поставить точку в их непростых отношениях.

 Отправлено: 29.12.10 23:32. Заголовок: Болотно-зелёное зель..

Болотно-зелёное зелье потекло на рассечённую ладонь - всё мелькало как в калейдоскопе. Спальня, смятые и сбитые простыни, аптечка с красным крестом и легкомысленными наклейками из копеечных жвачек. Остро пахло лавандой, мятой и тмином. Жидкость жгла хирургически ровно разрезанную кожу, Ремус смотрел как зелье шипя впитывается в рану, заставляя её якро-красные крася сходиться. Новая, трогательно-розовая кожа, глянцево блестящая как жабры рыб нарастала с потрясающей скоростью образуя рубец.
Ремус не раз видел действие этого зелья. Всякий раз это зрелище - свежий рубец, алые царапины, возникающие на месте страшных порезов и ран вызывало в нём какой-то священный трепет.

Пузырёк оранжевого стекла полетел прочь и, утробно хлюпнув, разбился о стену. Коричневое пятно появилось на простыне - снитчи полетели от него в разные стороны - Рем смахнул зелье с ладони на тканью, другой рукой сгребя Мишу в объятья.
Аптечка полетела на пол. Лежащие в ней пузырьки возмущённо зазвенели, однако Рему было глубоко плевать на стекляшки. Он зарылся лицом в волосы Миши, украшенные мельчайшими бисеринками воды.
- Знаешь, у моей мамы были бусы. Когда я был маленький... На красной нитке стеклянные шарики - я порвал их. Извини.
Люпин пропустил между пальцами прядь её чуть влажных волос, оставляя на коже влажно блестящий след.
- Ты... Извини меня. Я дурак. Дурак. Дурак. Я... Знаешь, меня надо было утопить при рождении, знаешь, как щенков топят - тогда я бы не мучал никого. Я... Извини меня. Пожалуйста, извини, - торопливое бормотание тонуло в облаке медово-табачного запаха, уходило во влажную кожу плеч, щедро осыпанную веснушками.
Ремус оторвал своё блестящее от дождевой влаги лицо и вгляделся в блестящие глаза Миши. В уголках глаз собрались дрожащие капли, нос предательски покраснел. Обкусанные губы алели на слишком светлом лице.
- Я не заслужил, - Люпин коснулся её щеки легко-легко, самыми кончиками пальцев, - Не нужно...
Он поцеловал её. Робко, как мальчишка-третьекурсник, переполненный гормонами, целует самую красивую девушку курса.
- Я не заслужил, - его руки кольцом заплели её талию, губы ощущали обжигающее тело её губ.
О Боги, Ремус. Ты всё всегда делаешь сложнее чем оно есть.