Marauders.Rebirth

Посвящается Медведу, ога.

Спасибо, Молли!..

Скрытый текст

12.10
Гарри и Гермиона шумно препираются в прихожей, топочут по устеленному деревяшками полу. Вопит мамаша Сириуса, Бродяга звонко лает на неё. Я могу побиться об заклад, что исступлённый лай значит его неподражаемое «Заткнись, блядь!»
Дети, раскрасневшиеся от холода, смеющиеся, заходят в гостиную. Вокруг них шумно и весело вьётся огромный и лохматый чёрный пёс. Он нетерпеливо скулит, возбуждённо втягивает носом пыльный воздух и тычется в ноги Гарри, подгоняя. В густых, каштановых волосах Гермионы блестят капельки воды - остатки запутавшихся снежинок. Рука Гарри лежит на её талии.

— Вот, Ремус, твой заказ выполнен! — Гарри шутливо салютует мне двумя пальцами, выпустив Гермиону из объятий, и протягивает мне несколько бумажных пакетов.
Моё сердце глухо ухает, ибо я втайне надеялся, что они в предпраздничной лихорадке забудут про мои случайно оброненные слова. А сейчас, раз уж так, то Рубикон перейдён, отступать некуда. Гермиона переплетает свои пальцы с пальцами Гарри и улыбается, глядя на меня.
— Давай, Лунатик, посмотри, — Сириус, уже в человеческом обличье, не скрывает своего жадного нетерпения.
Я дрожащими руками вытаскиваю из одного из пакетов белый кашемировый шарф.

14.05
— Ох, Ремус, дорогой, мне помнится, что в последний раз я делала это Артуру на десятилетие нашей свадьбы, - Молли, покрасневшая от жара плиты, вся пропахшая сладко-пьяным запахом белого рома, мечтательно закатывает глаза, — Тогда у Артура не было плеши на затылке.
Молли молодо и заливисто хохочет, встряхивает своей роскошной кудрявой шевелюрой и шумно открывает банку с солёными грибами. Я неловко переминаюсь с ноги на ногу и тереблю рукав своей рубашки.
— Так ты не...
— Ремус, разве я отказывалась?! — женщина возмущённо упирает руки в бока и грозно сводит брови к переносице.
— О, спасибо, Молли, - я заливаюсь краской и рассыпаюсь в несвязных благодарностях.

14.40
Мокрые волосы щекочут лицо, капли воды текут по шее, создавая неприятное ощущение - словно бы какое-то насекомое ползёт, медленно шевеля своими лапками.
Молли напевает Бантри-Бей, держа волшебную палочку в зубах. Костяной дамский гребень, украшенный профилем Венеры, скользит по моей влажной шевелюре.
— Молли, спасибо... - я, кажется, уже в сотый раз благодарю её.
— Шпокойно, Ремуш, пока ещо не вшо, потом швоё шпашибо шкажешь, — Молли, с волшебной палочкой в зубах говорит довольно невнятно.
Волосы зачёсываются назад.
— Шолко пошриша бы...
— Что, прости?
— Чёрт, — Молли вытаскивает палочку изо рта, накладывает какие-то загадочные косметические заклинания и говорит уже нормально — Побрейся, Ремус. Знаешь, идти в приличное общество, выглядя как похмельный выпускник — не самое лучшее...
— Точно! - я хлопаю себя по лбу, поспешно чмокаю Молли в мягкую румяную щёку и исчезаю в ванной.

17.25
- Ремус, хватит уже мотаться по комнате как говно в проруби! Будь мужиком! - Сириус уже битый час пинает дверь моей комнаты на площади Гриммо, — Да и вообще, Рем, признайся, ты ведёшь себя как последний трус!
Я вскидываюсь, как гончая, почуявшая зайца и бросаюсь к двери и распахиваю её настежь. Мой кулак летит в челюсть Сириуса, однако его широкая короткопалая ладонь успевает поймать её.
Сириус сживаем мой кулак, остро ощетинившийся костяшками в своей мозолистой ладони, и смотрит в мои пылающие злобой глаза.
- Лунатик, полегче, - Бродяга выпускаем мою руку, та безвольно повисает вдоль туловища.
Блэк поднимает руки, в шутку сдаваясь, треплет меня по плечу. Я опускаю голову, тяжело вздыхаю и, согласно вздохнув, говорю:
— Да, Бродяга, я полное дерьмо.
Сириус обнимает меня.

19.00
Я стою на до боли знакомой дорожке, ведущей к маленькому дому. Одна стена полностью заплетена девичьим виноградом, сейчас облетевшим. Мне вспомнилось, как мы его сажали. Вместе... Тогда был солнечный весенний день.
Дорожка из красного камня чисто выметена. По обе стороны от крыльца —две здоровенных снеговика, каждый ростом выше меня. На двери дома — рождественский волшебный венок. Позолоченный остролист вперемешку с вечнозелёным кипарисом. Он красного банта в центре венка исходит мягкое сияние и отрываются золотые искры - крохотные светлячки.
Я три раза торопливо нажимаю на звонок. Слышу мелодичный звон колокольцев и звонкий цокот каблуков. У меня ощутимо трясутся колени.
Она открывает дверь. Замирает, вглядывается в моё лицо. Узнает? Не узнает?
Да, во мне сложно сейчас узнать школьного старосту, плюющего с башни и дарящего ромашки. Сложно узнать и оборотня, члена Ордена Феникса. Сложно узнать Ремуса Люпина.
На мне роскошное драповое пальто и серый кашемировый шарф, вместо драной-передраной вельветовой куртки-штормовки со значками времён Второй Мировой. Дорогие кожаные перчатки и лаковые ботинки вместо вечно хлюпающих влагой, стоптанных кроссовок и голубых варежек с жёлтыми утятами. Костюм-тройка, а не джинсы и свитер. Волосы зализаны назад. Узнать в этом человеке Ремуса Люпина, ха. Я сам себя не узнаю.
В холле, за её спиной показывается мальчик с. У него каштановые волосы, веснушчатое лицо и разные глаза — я с каким-то волнением наблюдаю за ним.
— Ромул, уйди, — бросает она мальчику и тот, оскорблённо вспыхнув и сверкнув напоследок разными глазами, убегает по лестнице вверх.
— Зачем ты пришёл? — она вцепляется в воротник моего пальто своими наманикюренными пальцами и шипит похлеще змеи Волдеморта. Злится. Я удерживаю её на расстоянии от себя, мои затянутые в дорогую кожу ладони лежат на её обнажённых плечах. Даже сквозь перчатки я чувствую жар её тела. Её блестящие от алой помады губы на неприлично малом расстоянии от моего лица.
— Мишель, кто это там? — при звуках этого тяжелого, глубокого, почему-то очень страшного голоса, мы отпрыгиваем друг от друга, словно застигнутые врасплох пятикурсники.
Обладатель голоса грузен, широкоплеч, невысок. Широкий нос, широкий подбородок, широкие скулы. Умные серые глаза и злые тонкие губы. Кожа лица слегка красная. В толстых пальцах своей большой руки, он изящно держит бокал с алкоголем. Одет дорого. Ворот голубой рубашки расстёгнут.
- Золтан, познакомься, это - Ремус Люпин, мой бывший... однокурсник.

19.50
Мой кулак летит куда-то в лицо Золтана. Он лязгает зубами от неожиданности, а я в это время бью его под дых. Миша заходится криком.
Золтан швыряет меня на кривоногий кофейный столик, я слышу звон бокалов, сминаемых моей спиной.
Золтан сплевывает на ковёр песочного цвета кровь и выбитый зуб. Я хватаю его за воротник и несколько раз прикладываю его лицом о своё колено.
Рушится буфет. Чешский хрусталь и английский фарфор звенят на разные голоса. Мой противник тяжело выбирается из завалов досок и разномастных осколков. Миша больше не кричит, а плачет, сжавшись в уголке дивана.
Грам глаза вижу как Вишневская — ну, когда-то Вишневская, — согнулась у камина. Вызывает авроров?..
Дальнейшее помню смутно. Помню, как меня били - по рёбрам, по почкам и её раз по рёбрам. Сначала Золтан, потом авроры, потом все вместе. Миша сквозь землю провалилась.
Помню, как меня, обездвиженного, тащило по каминной сети. Я блевал.
Помню тёмный кабинет.
Помню, как я сидел в камере и вполголоса напевал Бантри-Бей.
Помню, как наутро в участке появилась большая часть Ордена. Гарри и Гермиона, Молли, Тонкс, даже Наземникус.
— Ещё раз вломишься к уважаемым людям - закрою на!.. — пообещал мне мальчишка-аврор, выпускавший меня из камеры. Его округлое лицо пунцовело прыщами.

09.07
Я сморю на себя в зеркало. Тонкс прикладываем к моим ссадинам и синякам ватные тампоны, смоченные заживляющим зельем. Я еле слышно шиплю - зелье жжёт содранную кожу.
Я вспоминаю разноглазого мальчика по имени Ромул.
Из аккуратно зализанных назад волос не выбилось ни прядки.
Спасибо, Молли!...