Отправлено: 20.04.11 00:41. Заголовок: [all I can say is Eh, Eh]

>> 01.12.1979, 15:00;
>> Хогсмид;
>> Yoko Halfrington & Florence Bulstrode;

Была бы поэтом - написала бы стих.
Была бы музыкантом - песенку.
Но я - это я, а потому просто приеду к тебе и вынесу мозг.
В конце концов, ты сам меня позвал.

 Отправлено: 20.04.11 02:50. Заголовок: Наблюдалась за Флоре..

Наблюдалась за Флоренс таковая полезная в жизни черта, как пунктуальность. Она никогда и ничего не откладывала в дальний ящик то, что можно сделать «сейчас». Особенно, если это самое «сейчас» не было загружено иными бытовыми проблемами и, в целом, у неё имелось свободное время. Но письмо, пришедшее на её имя почти неделю назад, вводило Булстроуд в суеверный ступор. Вначале хотелось побольнее ущипнуть себя, дабы убедиться: просто глупый сон, дурацкая шутка - привидится же! Надо меньше засиживаться ночами за рабочими сметами, побольше налегать на редьку и вообще здоровую пищу, а также выходить на прогулки в выходные, а не тухнуть все два дня дома. Кожа между большим и указательным пальцами шла белыми пятнами, затем краснела - а письмо совершенно не желало исчезать с её стола. Вторым, секундным, являлось желание сжечь. Сжечь немедленно кусок пергамента, исписанный каллиграфическим почерком отличника, в старой пепельнице точно так же, как она сжигала лишние обрубки бинтов. Ничего не приходило, ничего не читала, у совы порывом ветра сорвало все терзания юнца, выплеснутые на бумаге, сова заблудилась и не нашла своего адресата. Глупо, действительно глупо. В конце концов, чего ей бояться? Её же не уличают в самых страшных грехах, ей всего лишь предлагают встретиться и побеседовать. Она обязательно ответит мальчишке, только вот сейчас, разберется с очередным отчетом, и, конечно, возьмет перо в руки. Булстроуд кормила себя делами, Булстроуд придумывала себе дела, строила в голове пространственные фразы, лежа в позе эмбриона в ванной, как жемчужина в раковине. Какое счастье, что совы не умеют разговаривать: поведала бы тогда ночная хищница, как Флоренс садилась за стол, притягивала к себе чистый лист, что-то писала, потом черкала, писала, черкала... И так бесчисленное количество времени до тех пор, пока она в раздражении не отшвыривала от себя прочь перо и не смахивала со стола замаранный в чернильных пятнах пергамент.
Булстроуд уходила на работу, возвращалась с работы, солнце проходило вокруг своей оси торжественно и скрывалось за горизонтом. Письмо все так же лежало на столе и покрывалось тонким слоем пыли, а серая школьная сова укоризненно косилась на девушку своим желтым взглядом всякий раз, стоило ей только снова пройти мимо, и совершенно не хотела улетать. Не было ничего ужаснее, чем просыпаться посреди ночи от уханья птицы и снова натыкаться на эти желтые глаза. Сон её стал дерганным - и даже там не было спасения. Забываясь в блаженном небытие, Флоренс и там на подсознательном уровне выплывали в самые неожиданные моменты возможные формулировки её ответа, варьирующегося от вежливого «я, к сожалению, безмерно занята, но, возможно, через месяц я дам вам точный ответ» и до грубого в своей бескомпромиссности «у меня нет ни малейшего желания с Вами встречаться». Апофеозом стал некролог за упокой почившего Мэтью Халфрингтона, прочитанный в утренней газете за чашечкой кофе. Содержимое чашки и завтрак лишь усилием воли не оказались на полу, язык безбожно оказался обожжен и вздулся типуном, а газета остервенело скомкана и выброшена в мусорное ведро. Флоренс сама загнала себя в угол незнания, что ей делать дальше, и оттого это было так мучительно для неё. И эта сова, черт бы её побрал! Почему у неё рука не поднимается придушить её, а вместо того целенаправленно наливает птице в миску сок и кормит хлопьями?
Все стало гораздо проще, когда Флоренс, не мудрствуя лукаво, ограничилась коротенькой запиской. Здесь не было места пространственным объяснениям и лирическим путанным отступлениям. Здесь имело место быть только извинение за задержку и уточнение времени и места. Тяжелый вздох, будто она только что ворочала мешки с цементом, птица вылетает в раскрытое настежь окно и вскоре превращается в темную точку, стремительно несущуюся навстречу закату.
Сова исчезла из её квартиры - и сны потекли в другом направлении.

***
Приятно возвращаться в Хогсмид годами позже после последнего, выпускного, звонка. Сотни воспоминаний проплывают перед глазами: хороших и не очень, но, все же, бесконечно милых и ярких. Да и вообще, находясь в непосредственной близости с Хогвартсом, обуревает странное чувство безграничной уязвимости и, в то же время, невероятной защищенности. Смешиваешься со стайками студентов, спешащих по главной дороге в разные направления, и невольно позиционируешь себя и сам как студента. Потом одергиваешь себя и начинаешь завидовать: у всей этой ребятни все еще впереди, а ты, увы, не можешь вернуться хотя бы на пару деньков назад, когда ты, путаясь в пальцах, завязывал каждое утро перед зеркалом галстук своего факультета. Приятно, что все еще оставались в жизни такие вещи, которые с годами абсолютно не меняются. Все так же стоит на своем месте Кабанья голова, в Трех метлах без перерыва звенит звонок на входной двери, в Зонко все так же толпится народ возле витрин со всевозможными диковинными штучками... Да, Флоренс бы с удовольствием и сама заглянула в каждую лавку и купила бы на все деньги мятных мышей в Сладком королевстве, но её путь лежит в сторону Визжащей хижины. Именно там она назначила встречу младшему Халфрингтону, справедливо используя в качестве своих доводов следующие моменты: во-первых, там было тихо, во-вторых, там было безлюдно. Второй фактор был особенно важен: мальчишек-студентов много, и выбирать среди каждого некого Йокко у неё не было ни малейшего желания.

***
Горячий пар при каждом выдохе зависал в воздухе белыми облаками, и Флоренс здорово пожалела, что не взяла с собой перчатки. Спускаясь по склону вниз неспешными широкими шагами, она то засовывала руки в карманы своего черного теплого пальто, то снова вытаскивала, поправляя сползающую с плеча сумку. Мальчишка, как и следовало ожидать, уже томился на месте, загребая ногами снег. Флоренс его сразу увидела, а посему целенаправленно двигалась навстречу. Судя по её часам, она никуда не опаздывала, и у неё даже имелись в запасе целых пять минут. Если его нос уже посинел и готов отвалиться от ожидания, то её вины в том нет. Его никто не заставлял прибегать ранее положенного срока.
- Удачное место для встречи, не правда ли? - Стягивая с лица шарф, проговорила Булстроуд, уже практически доходя до паренька и останавливаясь от того на расстоянии трех шагов. - Тут бы мы точно с тобой не потеряли друг друга.
Флоренс щурит глаза, растягивая губы в слабой улыбке. И чего она столько времени капитально «тормозила» с ответом? Обыкновенный мальчишка - таких пруд пруди в каждом дворе. Одинаково растрепанный, одинаково потрепанный, как и все остальные. На папеньку своего чем-то похож. Флоренс в этом абсолютно уверена - прилично «любовалась» на профиль старшего Халфрингтона.
- Собственно, вот она и есть, как есть, Флоренс, - махнула рукой Булстроуд, - здравствуй и очень приятно познакомиться. Теперь, когда мы скооперировались, мы вполне можем позволить себе убраться подальше от этого унылого места. Если ты замерз, то мы можем даже попробовать пробраться в Три метлы и выпить по чашечке кофе или пропустить по бутылочке сливочного пива.
О, да, Булстроуд, отрабатывай свои паи министерского работника с poker face. Перед тобой не влезающий в кабинет порядком утомивший своей жизнерадостностью Бэгмен, и твой энтузиазм в голосе ничего не значит без пропущенной улыбки. Она запоздало дергает уголками губ и снова щурится на Йокко.
- Ладно. Я не имею ни малейшего представления, что мы будем делать дальше. Поэтому оставляю за тобой привилегию хозяина положения.
Булстроуд уже и забыла, каково это - быть подростком и общаться с подростком. Её племянница Миллисента была еще совсем маленькой и с теткой не вступала в беседы о своих проблемах с пеленками, предпочитая более обильно рыгать на неё и тем самым показывать свое благоприятное отношение и выделение из числа прочих в семье, а никаких других малолетних у Флоренс в близком окружении и не имелось. Поэтому, в очередной раз поправив сумку на плече, девушка спросила первое пришедшее на ум:
- Как дела в школе? Слагхорн все так же выбирает себе любимчиков из числа студентов?
Ok, Флоренс, ты лажаешь. Просто признай это.

 Отправлено: 23.04.11 03:10. Заголовок: Words like violence ..

Words like violence break the silence
Come crashing in into my little world
Painful to me, pierce right through me
Can't you understand, oh my little boy?

В детстве Флоренс жутко не любила, когда мать бережно укутывала её в шарф. Чаще всего тот был вязаный и из шерсти, а потому - до ужаса колючий. Девочка имела обыкновение сдирать со своей шеи ненавистную удавку, стоило ей только скрыться за поворотом дома. Переболев единожды мучительной ангиной и поднабравшись тем самым жизненного опыта, Флоренс избавилась от предрассудков по поводу шерстяных шарфов. Более того, с годами пришло и немудреное открытие: из всего можно выносить пользу. Признаемся честно: сие лирическое отступление вовсе не являлось предтечей дальнейшей горячей речи Булстроуд, которая решила поупражняться в своих педагогических талантах перед молодняком. Нет. То лишь отступление, отсылающее нас к тому, как ладонь с французским маникюром натягивает обратно на лицо темный вязаный шарф, оставляя на всеобщее обозрение исключительно прищур зеленых глаз. Спорный вопрос, кто сейчас защищен лучше от ужасающего вопроса, прозвучавшего из уст мальчишки: он сам или она. Около её глаз залегают озорные морщинки, когда она, чуть склонив голову набок, наблюдает за тем, как опускается светлая макушка Йокко. Флоренс почти незримо трясет - и черт подерет эту дамочку, что за чувство её обуяло: безграничное ли веселье, от которого сводит живот в судорогах смеха и не хватает воздуха в легких, или же безграничная горечь сочувствия, бьющая железной хваткой под ребра и заставляющая морщить лицо в слезливой гримасе. Была бы Штирлицем - точно провалила бы очную ставку. Но она Флоренс, всего лишь Флоренс, все так же старательно прижимающая ладонь ко рту, уже тронувшемуся в бесстыдной улыбке. Её трясет от абсурдности ситуации, в которую она сама же и залезла, её плечи идет мелкой рваной дрожью от беззвучного хохота - и ладонь готова взлететь выше, к ресницам, с которых в самую пору было бы смахнуть выступившие слезы. Твое счастье, Булстроуд, что Мерлину было угодно в столь злополучный момент положить свою руку на светлую голову мальчишки и опустить её вниз. Твое счастье, Булстроуд, что мальчишка переводит по тысячному кругу боль внутри себя и не в силах поднять свои глаза и посмотреть на тебя.
- Моментально, - голос звучит глухо за тугой повязкой. Голос проходит через маленькие причудливые виточки и отфильтровывает в них маленькие насмешливые виточки. Шерсть потихоньку начинает покалывать кожу своими колючками, и Флоренс постепенно начинает приходить в чувство. Она делает короткий, рваный вздох, перекатывает ступни ног с пятки на носок и обратно, прикрывает на какое-то мгновение веки и начинает вспоминать сухие обрубки фраз, поведанные аврорам надрывным тоном, перекатывающимся на истерику. Четкая цепочка, вызубренная до мелочей и прошедшая чеканку по языку: «шла на осмотр - напали - палочку отобрали - швырнули в палату»... Что там дальше? И будто строчки выплывают в красноватом мареве, и Флоренс зачитывает их всё той же безжизненной, плоской интонацией: - твой отец пытался оказать сопротивление. Здоровый бугай в маске стрельнул в него запрещенным заклинанием. Твой отец упал и больше не двигался.
Она так часто прокручивала этот срежиссированный ею художественный фильм, что и сама практически уверовала в выброшенную к ушам мальчишки паству. Он тоже должен поверить в ложь, как приняли за чистую монету другие. И Флоренс нравилось думать, что где-то в Азкабане стоит пустая камера. И ей нравилось, что её в ней нет. Ей нравилось, что и она, и камера знают, что это её место, но Флоренс там нет. И никогда не будет. Камера не получит ничего, кроме прогулок туда Флоренс в воображении. Это она готова оставить. Чтобы камера не забывала, что она принадлежит Булстроуд, а Булстроуд ей - нет. Потому что она выиграла. У них у всех. Потому что это её жизнь. А своих вещей она не отдает. Никому и никогда. Любое предприятие строится по пирамидальной системе. Жизнь ведь какая штука, мальчик, тоже пирамида, где каждый, как может, строит свою карьеру, зубами держится за свое место от сокращения и пожирает слабых. Те, у кого не оказалось под рукой в нужный момент палочки - тот и слабый. Тот и должен помереть. Закон природы. Старший Халфрингтон с почестями нашел упокоение на выделенном ему участке два на половину, а Флоренс хлопает ресницами, точно выходя из долгого беспробудного сна, убирает ладонь с лица и вновь тянет вниз свою удавку.
- Не мучай себя. - Гортань пересохла. Такое ощущение, будто в глотке Булстроуд разместилась с видимым удовольствием вся пустыня Сахара, и слова-верблюды кочуют от оазиса к оазису. - В его смерти нет твоей вины. И мне... Мне очень жаль, - с некоторым удивлением для себя подходит к заключению Флоренс. Действительно ли ей было так «жаль» отца паренька, стоящего в пол-оборота к ней? Да, она рассматривала каждую галочку в своем послужном списке, как живого человека с причитающимися им регалиями, вредными привычками и достоинствами, но жаль ли ей было их? Она задается подобным вопросом и, не находя достойного ответа, топчется на месте возле мальчишки. И это выводит более всего. И это повергает в уныние. И нужно что-то сказать, но не приходит ничего иного и не остается ничего иного, как почти слезливо выдавить из себя: - Мне правда очень и очень жаль. И я ничего не могла поделать.
Тогда она и вправду ничего не могла поделать. Ситуация вынудила действовать её на инстинктах. Точнее, на инстинкте. Флоренс «самосохранялась», как она позже окрестила. Но сейчас ей совершенно нечего бояться. И она даже может позволить себе в данную секунду слабую улыбку и дотронуться ладонью до плеча Йокко.
- Пойдем, - легонько тянет его за собой, - ты совсем замерз. Тебе надо выпить горячего.
Молчание давит и дает слишком благодатную почву для размышлений и умозаключений, особенно если ты молчишь, пока идешь по ослепительно белому склону и обжигаешь белизной сетчатку. Но сегодня у Флоренс был выходной, и она планировала в столь нежданный выходной расслабиться. Поэтому, наверное, пока они шествовали дуэтом к первому попавшемуся кафе, и завела ничего не значащий диалог из ранее брошенной фразы про Слагхорна.
- Знаешь, а я тоже не была в «Клубе Слизней», хоть и училась на Слизерине. Наверное, потому что жутко не любила зельеварение и больше уделяла времени квиддичу. Да, я люблю квиддич, - с энтузиазмом воскликнула Булстроуд, и щеки её даже зарделись румянцем. Вот животрепещущая тема для разговора, а вы со своими мертвыми духами все лезете в душу, понимаете ли. - Я настолько сильно люблю квиддич, что даже после окончания школы и не раздумывала, куда податься дальше. Дубасила битой за «Холлихедских гарпий». Может быть, ты даже вспомнишь квашню, которую свалили с метлы бладжером во время матча с Болгарией на последних минутах? - Она с жутко довольной физиономией косится на паренька и, выдерживая трагическую паузу, заговорщицки подмигивает ему. - Этой «везучей» была я, да. Последние минуты матча - последние минуты моей карьеры. Сейчас сижу в Министерстве, ко мне в кабинет постоянно врываются без очереди всевозможные элементы с требованием подписать тот листок и этот, а я сижу и думаю: лучше бы я учила зельеварение. Авось, одарила бы народ средством вечной молодости или там каким-нибудь зельем, в сто крат лучше магловского пенициллина. А ты... эээ... аааа!
Словесный поток из уст Флоренс прерывается сразу же с тем, как они выходят на многолюдную дорогу. И именно здесь, при скопище народа, большой черной собаке приспичило направить свои лапы исключительно в сторону Булстроуд и Халфрингтона. Флоренс вначале собиралась на полном серьезе вытащить палочку и поразить своей суровой авадой с розовой вспышкой мерзопакостное создание, так кровожадно облизывающееся при их виде, что даже потянулась ладонью к карману с твердым намерением сейчас все грязное дело и воспроизвести. Потом припомнила, что массовое убийство свидетелей - это вообще не вариант, замучается бегать за каждым и добивать, да и начальство по головке не погладит, а посему вцепилась мертвой хваткой в страдающего Халфрингтона и даром, что не прыгнула к нему на ручки от страха. Мертвая хватка - это не простое авторское сравнение. Нет. Флоренс действительно прилипла к парню, и отлепить её невозможно было истинно даже под угрозой расстрела. «Стреляйте!» - сказала бы тогда она и еще пуще прежнего прижалась бы к парнише. Ибо были вещи пострашнее Азкабана.
- Хампф... Меня собака покусала в детстве. С тех пор я их боюсь. - Тоненьким-тоненьким голосом почти что пропела девица, внимательно наблюдая за тем, как псина приближается, усаживается прямо посреди дороги и скалит зубье свое в наглой ухмылке. - Давай, сделай что-нибудь. Скажи ей... эээ... чтобы она ушла. Иначе я её... ооо, оно двигается... - Флоренс уже практически единое целое с Халфрингтоном, и угрозу свою договаривает уже с крепко закрытыми от страха глазами. - ... побью сумочкой.
А мимо проходят возможные однокурсники Йокко, и один рослый па... нет, парнишкой его уже язык не повернется назвать... мужланчик останавливается неподалеку и откровенно разевает рот от открывшейся ему картины. Потом показывает Йокко большой палец, широко улыбается и, загребая ногами снег, обходит кругом дуэт. Слава тебе Мерлину, что у страха глаза велики. А то действительно бы в атаку тогда пошла сумочка, а это - тяжелая артиллерия, между прочим.

 Отправлено: 01.05.11 05:07. Заголовок: под конец меня крыло..

под конец меня крыло xDDDDD
я каюсь xDDDD

***
Мне двадцать один. Я засыпаю, уткнувшись затылком в холодную стену палаты. Моя левая нога согнута и прижата к груди, и моя сломанная рука покоится на колене. Носок моей правой ноги закрывает лицо безмолвного соседа. Помню, что убила его незадолго до этого. Хотя я не уверена. Знаю только, что тело мое сейчас сковано, а в черепе моем ползают черви. Большие жирные черви, я слышу их, когда повожу головой, и хрустит позвоночник, готовый выскочить из общей конструкции после долгого томительного нахождения в невольной, давящей позе. Спина больно упирается в шершавую гладь, и лопатки острыми лезвиями раздирают пергаментную кожу. Кости на верхних частях рук тоже гудят набатом, и я не могу заставить себя закинуть ладони и пройтись кончиками пальцев по плотно облепившей меня, точно саванн, материи. Я не могу спрятаться в своих пальцах и надавить на прикрытое веком глазное яблоко, чтобы серое на почти незаметную долю секунды пошло в бурых разводах. Я не могу разорвать ногтями грудную клетку, раскрыть свои ребра, достать свое сердце и погладить его, успокоительно шепча какие-то глупости. Оно бьется так стремительно, что мне кажется, что я не проживу еще и пяти минут. Оно само вырвется, пролетит красивую дугу и шлепнется на пыльный пол, растекаясь насыщенной красной маслянистой, больше похожее на кусок отбивной в бакалейном отделе магазина. Оно бьется так громко, что мне кажется, что его слышно на другом конце отделения. Авроры найдут меня по сбивчивому стуку, что, точно будильник, отсчитывает минуты, прежде чем разразиться пронзительным звоном, от которого закладывает уши. Я пытаюсь считать каждый свой вздох, но мои легкие напуганы поведением разбушевавшейся мышцы с четырьмя камерами. Она жалостливо сжимаются в комок, как маленький ребенок сворачивается в калачик под одеялом, устрашенный резкими взрывами грома ночью, и я не могу сипло жадно глотнуть воздуха. Мои локти тянут вниз невидимые гири, и жилы натягиваются гитарными струнами по всему моему скелету. Кровь отдает в висках пульсацией. Лейкоциты, белые автомобилисты, врезаются в капилляры и проникают в ткани, пожирая моих червей и переваривая их. Мне хочется подцепить ногтем почти зажившие ранки от уколов на сгибах своих рук, на сгибах своих ног и проверить, все ли в порядке. Но я сплю, как и мой сосед, и нет бездны глубже, чем тот сон, что навалился на меня сейчас. Но все-таки, на долю мгновения, я вижу, как в глубинах мелькает слабая вспышка, и я тону глубже, и глубже, а она все ускользает из моих так странно ослабевших рук. Всё меняется изнутри и снаружи, но умудряется оставаться на своих местах. Меня еще можно разбудить легким касанием до волос и осторожной тряской по плечу. Я даже смогу выдохнуть и на долю секунды ослепнуть от выступивших слез на глазах, обожженных слишком ярким светом из коридора.
А мой сосед и того не сможет. Не сможет рот его открыться, плотно сжатые челюсти больше не войдут в движения, рассказывая о том, как крепко мне приходилось кусать себя за костяшки, сдерживая рвущийся наружу крик. И никто не станет лезть мне в голову и копошиться в моих воспоминаниях. Потому что лейкоциты не успели, и черви выжрали своими клыками все дочиста, отполировав мой сегодняшний день с самого начала.

***
- Флоренс. Называй меня просто Флоренс, - перебивает сразу же после обращения Булстроуд и картинно поднимает вверх ладонь с аккуратным маникюром. - Не настолько я и старая, чтобы обращаться ко мне на «вы», обойдемся без чайных церемоний. Идет?
Он говорит слишком много. И если на первом куплете лицо Флоренс просто ушло в заморозку с кривой улыбкой, то на втором оно еще стало выражать и явственную скуку.
- Я не знаю, Йокко. Но если мне доведется однажды побеседовать хотя бы с одним Пожирателем - обязательно поинтересуюсь.

***
Нам бросают палку. Мы её ловим. Если нам перестанут бросать палку - мы перестанем существовать. Все просто. Любой ответ на вопрос Йокко «какой смысл в действиях Пожирателей и Темного Лорда» будет пространственным и ни один и близко не подберется к сути. Потому что никто не знает, что ведомо Юпитеру. Особенно волам, что тягают свои лямки и протирают кожу на нежных аристократических плечах. Чисто номинально: за идеалы. За чистоту. За ваших дочек, сестер, братьев, отцов, матерей, мужей и жен, которых мы ритуально распнем и вознесем на жертвенном костре в чертоги небытия. За ваши дома и гнезда, которые мы разворошим, а затем порушим, запустив в небо уродливую метку. Кто-то из нас лелеет и переваривает внутри себя давние обиды, уродливыми рубцами разрастающиеся, не забываемые и не растворяемые с годами. Кто-то считает почетным быть в рядах соратников Лорда и надеется завязать удачные знакомства. Кто-то надеется на известную только ему наживу. Кто-то просто садист - и, получив партийный билет почетного Пожирателя и укрыв лицо свое стальной маской, попросту развязал себе руки для удовлетворения собственных амбиций. Кто-то просто сдвинулся на фоне странной тасовки карт в генетическом фонде. Кто-то просто дурак. Но все мы становимся схожи. Рано или - слава богу - позже. Когда рука делает выпад, когда губы шевелятся, выговаривая непоправимое никаким finite «avada kedavra», и зеленый искристый зайчик вырывается из палочки и скачет по указанному пути. Душа раскалывается, и иногда все еще что-то слабо плачет. И я иногда пытаюсь собрать воедино осколки, но с каждым разом становится все хуже и хуже. И я действительно не знаю, как следует правильно отвечать на вопросы «зачем?», «что дальше?» и «почему». Мне предпочтительно более пожимать неопределенно плечами, прятать свой нос в платок, а вместе с ним и постную физиономию от якобы порывов ветра и терпеливо говорить:
- Такова натура человека: все норовят поделиться и, тем самым, переложить на чужие плечи тяжелый комок из эмоций. Эгоистично, но зато эффективно. Когда с подобным сталкиваешься, трудно понять: доверяет ли тебе человек или просто считает мусорным ведром, куда можно сливать всю накопившуюся грязь.

***
Позорно приходить в оцепенение при виде какой-то мохнатой шавки. Флоренс об этом прекрасно знала, но ничего не могла с собой поделать. Еще позорнее было бы растрезвонить всем, как она боится всевозможных жучков и начинает забираться при удобном случае на стол. И громко кричать. Тонко и страшно, закрывая глаза, взмахивая руками в воздухе перед собой, будто маленькая девочка, на глазах которой самосвал размазал по асфальту любимого котенка. Если бы о подобном факте хотя бы чуточку догадывались «коллеги» Флоренс и пущенные под жернова идеологии Темного Лорда господа, возник бы большущий знак вопроса, выглядывала бы с опаской из-за широкой спины мальчишки Булстроуд сейчас или же благополучно отдыхала под вечно зеленой насыпью. Но, в конце концов, в каждой женщине, даже самой взрослой, обитает маленькая испуганная девочка. Ну а долг каждого мужчины, даже самого взрослого, в котором обитает бесстрашный мальчишка, заключается в том, чтобы отгонять напасти от девчонки и снисходительно посмеиваться. Йокко, по смелым представлениям Флоренс, было около семнадцати, и он, конечно же, был взрослым. Флоренс была готова отстаивать это со всей убежденностью только что спасенной и безмерно благодарной двадцатиоднолетней женщины.
- Как изящно! - Почти восторженно прощебетала девушка прямо под ухом своего чудо-спасителя. Младший Халфрингтон моментально поднялся в глазах Флоренс на божественный пьедестал и сорвал все бонусы - вон, как ловко он расправился с чудовищем ужасным, у которого зубы, как адские бритвы, и слюна ядовитая капает, и хвост с шипами. Такая подойдет из-за угла в стиле гоп-стоп и сразу ногу оттяпает, Флоренс в этом непоколебимо была уверена. Это всем только кажется, что это - дворняга. Флоренс доподлинно известно, что под личиной дворняги скрывается порождение преисподней. Одна такая лет шестнадцать назад укусила её за пяточку. И неважно, что это была беззубая болонка, и укус более напоминал щипок гуся. Детская травма на всю жизнь, сами понимаете, штука опасная. - И миролюбиво, - чуть погодя добавила Булстроуд, чуть ли не с сияющими глазами взирая на Халфрингтона. - Многие бы, даже не задумываясь, стрельнули бы stupefy и были бы таковы, а ты вон как. - Здесь и далее могло бы пойти глубокомысленное «ооо», если бы Флоренс немного не последовательно не произнесла, с опаской оглянувшись на собаку в поднимающихся вихрах снегах, - а сейчас самое оно скрыться с места преступления, пока эта мерзость не вспомнила о нас.
Иначе тогда чему быть - тому не миновать. Иначе Флоренс будет вынуждена прибегнуть к мерам класса «экстренно»: вытащит свою собственную палочку и не заткнет радостное гавканье носящейся за пущенной Йокко кошечкой псины. Да, тогда точно все труды Флоренс по завоеванию расположения и набиванию respect сойдут до планки «ниже плинтуса». Печально будет, да. Булстроуд только что просекла, кто тут ловко расправляется с хищниками, грозящим ей нервными срывами, и с кем надо дружить.
Оправившись моментально после психологического шока, Флоренс думала было снова продолжить бесконечную трепотню о всяком и разном, нацепив добродушную улыбку непроходимой идиотки из приличного общества, однако. Однако, взгляд её упал на проплывающего мимо мужланчика. Зрительная память подсказывала мозгам, что где-то она уже видела этого чувака с сизым носом и улыбкой орангутана. Если глаза Флоренс не обманывали, то в прошлый раз мужланчик проходил один, а не в компании двух точно таких же гуманоидов. Булстроуд начала что-то припоминать об акселератах и, прихватив благородного Халфрингтона под ручку, целеустремленно двинулась вперед. Собака же! Назад ходу не было.
- Твои знакомые? - Загадочно заулыбавшись, Флоренс сощурилась на Йокко. В голове назревал совершенно беспардонный вопрос: прогуливался ли когда-нибудь мальчишка по Хогсмиду в компании любой другой особи женского пола, за исключением своей бабушки? Однако, задавать и смущать тем самым симпатягу на первой встрече было бы верхом наглости - об этом Флоренс тоже догадывалась. Тем паче, влившись в толпу праздно шатающихся по улице студентов, самолюбие её было вдоволь удовлетворено предельным вниманием к своей зачетной новой сумочке за баснословную сумму и статусом «что за фифа разгуливает с Халфрингтоном». О, да. Как же здорово иногда быть взрослой: можно позволить себе все, что угодно, и даже более того.
А потом выходной закончился. Сводящим до судороги жжением в правом предплечье, и здесь Булстроуд, все же, дала пробоину, легонько вздрогнув и нервно дернув уголком губ.
- А который сейчас час? - Довольно глупо спросила в пустоту она, моментально оттопыривая рукав и крутя в пальцах циферблат. Затем, словно бы разочарованно, покачала головой и, театрально вскинув брови, извиняющимся тоном пустила корабли из фраз по течению: - К сожалению, я вынуждена распрощаться с тобой. Совсем запамятовала, что должна быть в одном месте. Важная встреча, не могу её пропустить, сам понимаешь... Но я надеюсь, мы еще встретимся с тобой. В любом случае - пиши в любое время, я с радостью отвечу тебе.
Она что-то еще хотела сказать в таком же вдохновленном духе, но мимо снова проплыл грациозной павой мужланчик. Окружение его теперь увеличилось еще в два раза: присоединилась девица, чем-то напоминающая мужланчика и окрестившая Флоренс гордым званием «фифа», еще одна выдра и плюс один в зеленой курточке с меховым капюшоном, натянутым на самые глаза. Мысли Булстроуд потекли совсем в ином направлении, и в голове сформировался коварный план. Такой коварный, что не то, что Римбо не снился, но даже Лавгуду, который сидит на жестких транквилизаторах и ловит в астрале мозгошмыгов.
- Ну, да, - стремительно просияла Булстроуд, едва ли не насильно притягивая к себе ничего не понимающего в дворцовых интригах Халфрингтона. - Завтра будешь звездой обсуждения во всех девчачьих туалетах, а через неделю девчонки стаями будут преследовать, - мутно так наобещала Флоренс, не делясь с Йокко подробностями своего хитрющего замысла. Громко фыркнув и пробурчав что-то про «благое дело», со смачным звоном впилась она губищами своими в губы парнишки. Это он еще пускай спасибо ей скажет. Был бы повзрослее - чего поинтереснее бы придумала. Тогда бы о Рингтоне ходили байки, как о горячем мачо и покорителе сердец.
- Ммм, на завтрак был бекон? - Совершенно буднично риторически поинтересовалась Флоренс и аккуратным движением руки стряхнула с плеча Йокко налетевший снег. - Всё. Теперь точно бывай.
И, лукаво улыбнувшись, Флоренс сделала несколько шагов назад и исчезла в закрутившемся вихре.
Старательно «подзабыв» стереть бледный отпечаток помады на подбородке Халфрингтона.