Отправлено: 01.05.11 16:41. Заголовок: [face the truth now]

who: Lillian Potter & Vasco Montserrat
where & when: 01.12.79, Wizengamot

Хватит уже верить. Очнись.

 Отправлено: 10.05.11 16:45. Заголовок: Лили наведывается к ..

Лили наведывается к старой знакомой. Молва о том, что Олень успел заделать Оленёнка, разнеслась очень быстро. И за такую серьезную и классную новость пришлось крепко отдуваться. Конечно, наш мистер Поттер решил, как настоящий мужчина, взять на себя самое сложное. Открывать и закрывать окошко совам. Лили же предстояло справиться с неплохой кипой писем. «Да, спасибо, мы тоже очень рады!». «Нет, еще не известно, кто у нас будет, я же только забеременела!». «Эээ… да, ребенок точно от Джеймса». а одна ее подружка, которая на каждом углу кричала, что ее призвание быть матерью, в свои бравые двадцать четыре имела уже трех детей. От трех разных отцов. И ни с одним не была знакома дольше, чем день, ну или ночь в нашем случае (поэтому установить отцовство детей было не то, что проблематично, скорее примерно так же сюрреалистично, как если Волдеморт вдруг упадет на колени, расплачется и уползет в монастырь, замаливать грехи). Конечно это все очень веселая история, о которой мы поведаем Вам немного позже. Но с этой презабавной мисс на сегодня мы не прощаемся, эта чудачка успела оставить свой след и в нашей сегодняшней истории. В общем, эта молодая мамаша написала ей целых пять писем. В одном она написала, что жутко рада, в другом, чтобы Лили не расстраивалась, если Джеймс будет смотреть на других девочек, когда Лили потолстеет; в третьем дала перечень советов, как вообще вести себя в создавшейся критической ситуации (что-то типа сводки строгих правил как в МЧС «Ололо!!! Ахтунг!!! Что делать, если Вас обрюхатили!?!?!?»), а четвертое и пятое горе молодая мамаша начинала со слов «ой, забыла кое-что еще». У нашей рыжули, конечно, очень железные нервы, но даже они не выдержали такой бурной настойчивой мозговой атаки. В конце концов, Лили черканула в ответ записку «жди в гости», быстро собралась, пока та не успела ответить и выскочила из дому. Прежде сказав Джеймсу, что если выживет, то вернется. А если эта охотница за чужими мозгами все-таки сожрет и ее, то ужин в холодильнике. Лиллиан вздохнула и приложила ладошку к разгоряченному лбу, и принялась шагать в нужном направлении. Она была в хорошем расположении духа и то дело и улыбалась, и поправляла растрепавшиеся волосы на ветру.
Через какое-то время она уже делает маленький глоточек чая из такой огромной чашки, что в ней при желании можно утопить. подружка вокруг нее что-то бегает, хлопочет, тыкает под попу мягкие подушки, кудахчет. пока Лили не начинает хохотать и говорить, чтобы перестала пугать ее, иначе она подумает, что та сумасшедшая и вызовет ей врача. Лилз делает еще глоточек, еще, еще, еще, пока подружка с таким сосредоточенным лицом рассказывает ей абсолютно всеееее о беременности и материнстве. Короче все то, что было вычитано ею из кипы книжек, которую Порти (так зовут нашу подружку) водрузила прямо перед Лилз и строго настрого приказала ей все это прочитать. Сама же Порти знала о беременности только то, что ты жутко толстеешь, у тебя постоянно хреновое настроение и так плохо, так плохо, что улыбаешься где-то только в глубоком сне, где видишь, что ты уже умер и тебя ничего не колышет, и дети, о какие дети? Мне уже все равно, я умер, и я счастлив. впрочем, да, ничего странного, у нашей подружки просто на лице написано «я тусовщица». и на вопрос Лилз «а где твои чудо детки?», Порти просто и честно отвечает, что уже месяц как у бабушки. Поэтому Лили начинает еще быстрее и быстрее, и чаще, и чаще пить ромашковый чай из своей чашки, потому что чувствует, что щеки начинают краснеть, брови хмуриться и желание восстановить святую справедливость накатывает. Но это же Порти, она неисправима, она никогда не слушала наставления бывшей старосты.
И Лилз так часто пьет чай этот несчастный, и почти вгрызается в чашку эту (вот уж кто-кто, а Лили и правда была такой мамочкой уже с рожденья, поэтому такое безалаберное отношение к своим детям возмутило ее до глубины души, и она уже кипела, кипела!). Тут ей на глаза попадается свежий выпуск Пророка и она хватает его, но тут у Порти вообще сработал инстинкт камикадзе, и она ловко вырвала из рук Лилз газету. Впрочем, объяснила она это вполне адекватно.
- Там ничего хорошего не пишут, Лили. Не читай. Я выберу хорошее и прочитаю тебе сама. Вот. Слушай. Интрига дня: кто же станет новым министром магии? Рита Скитер и свежие горячие скандалы на третьей странице. сегодня в Визенгамоте состоится суд над Пожирателем Васко Монср.. Монрсе.. Монсриратом? Ага, в Азкабан его, за фамилию такую, - чертыхнулась Порти и раздраженно кинула газету на стол. Монсресрат, видите ли! но в следующее мгновение ей пришлось вздрогнуть. От резкого звука расколотой чашки пополам. от разлитого горячего чая на том самом месте в газете, где было написано про Васко.
Но это было явно не на счастье. Лили тут же аппарировала.
Девушка просто врывается в этот зал суда и растерянно оглядывается. Мерлин, ну что за клевета? Почему так пишут о ее друге? это все неправда, чертово Министерство, будь оно десять раз проклято! она даже носом не ведет на то, что ее просят немедленно покинуть помещение или сесть на трибуны. она оказывается рядом с другом, садится на коленки, заглядывает ему в глаза. Растерянно что-то говорит.
- Васко, про тебя в Пророке пишут что-то глупое. Что происходит, что им надо? Я буду тебя защищать.
Лилз вскакивает на ноги, когда говорит это «я буду тебя защищать» и во взгляде сразу такая сталь. Просто это Лили. Лили Поттер. ей хочется всех защищать, ей хочется всех оберегать. Она очень сильная и она всех убережет. она как львица, охраняющая своего детеныша.
- Ты единственный, кто меня не поздравил, - Лили слабо улыбается и тычет пальчиком на живот, - Я тебя защищу, все будет хорошо. Будешь крестным вторым.
Она берет его за руку. Она все еще ему.. верит.

 Отправлено: 10.05.11 22:30. Заголовок: сорри, чего-то меня ..

сорри, чего-то меня вынесло не в ту степь ><

Что, по сути своей, такое проблемы? Есть даже топики такие, в экзаменах по английскому – что-то вроде “Teenage problems” или там “Solution of problems”. Абитуриенты старательно выписывают темы по шаблонам, разъясняют непонятливым экзаменаторам, что такое проблемы и как с этим бороться. А по сути, проблем нет. Нет, не существует, и не существовало никогда. Все относительно, и степень своего горя придумывает себе уже сам человек. Человек вообще любит преувеличивать. Любит, чтобы его жалели, обожает вызывать сочувствие, - зато потом как сладко трагично отвернуться и промолчать на трепещущий состраданием вопрос! Это же сразу поднимает в чужих глазах! Да вот только все те люди, которые с уважение смотрят на твое мнимое молчание, которое заставляет график «сила духа господина Н» взлететь до отметки 100% со скоростью ракеты, преодолевающей земное притяжение, ни малейшего понятия о том, как помочь человеку справиться с этими его проблемами, не имеют. Даже если они перед этим перечитали все свои школьные топики и заучили их наизусть.
По сути, можно было, наверное, сегодня быть счастливым. Этой ночью, то есть. Последний день на свободе, йухуу, надо оттянуться! Надо переспать с семидесятью пятью красотками (предположительно, за каждый год заключения, чтобы на всю жизнь хватило – если не собираться подыхать в первый же месяц от тоски), надо перетанцевать все танцы в мире от вальса до рок-н-ролла, надо написать девяносто стихов на тему отверженного Демона и еще восемьдесят на тему Море, а потом еще накропать мемуары, надо... да мало ли чего можно и нужно сделать за одну ночь! Наверное, какой-нибудь душевнобольной или просто хронически оптимистичный человек так бы и сделал. Но вот Васко было тошно от одной мысли о том, что предстоит ему завтра. И в будущем. И навсегда.
Весь вечер – в комнате, в гордом одиночестве. Впрочем – в каком уж гордом... Васко неожиданно осознал, что он просто патологический трус. Хотя, наверное, в такой ситуации дрожь в ладонях и липкую испарину на лбу можно и не обзывать трусостью. Хотя какая там ситуация.... Просто суд, просто сотни ненавидящих взглядов, которые будут завтра буравить его едва ли не до дырок, просто пожизненное заключение... Боже, лучше бы, наверное, он погиб. Надо было дать этому чертову Джонатану убить его там, в маяке. Правосудие... Ха! Не добили на месте – добьем в суде – это у нас называется правосудием? На губах то и дело поблескивает полуистерическая улыбка, родные к нему не стучатся уже круглые сутки, и правильно делают; бледное лицо эдаким лунным пятном светится на фоне уже сумеречного окна, а из старого граммофона, который древним колоритом блещет из своего темного угла, тихо-тихо, как будто бы шепотом рвется душераздирающая, любимая мелодия, тянущая за жилы, заставляющая закрыть глаза в изнеможении и только слушать, слушать...
Васко, как это ни странно, вообще был поклонником, не как патриот, русской культуры. Испанские танцы что, веселье, да и только, а все эти метания – что в музыке, что в прозе, что в поэзии – всегда заставляли его приходить в восхищение. Вот и теперь. Иногда ему казалось, что у Рахманинова он слушал один только его второй фортепианный концерт, но, поверьте, этого хватало для бесконечного обожания. Бом... бом... черт возьми, этот колокол отдается в ушах, по сотому разу слушаешь – и чувствуешь, как сердце стучит в такт этому колокольному перезвону клавиш. А потом внезапно – нахлынет, захлестнет буря скрипок, своим разноголосьем наперебой о чем-то безумно важном кричащая... Черт. Почему за всю жизнь он так и не научился играть на скрипке? Гитара, фортепиано – все эти романсы, серенады, этюды – а самое важное, то, что всегда заставляло душу трепетать от какого-то необъяснимого смятения и восторга... нет. Не успел. Уже не успел.
И, похоже, никогда уже не успеет.

***
Самое странное было в том, что ему даже не прислали повестку.
Да, наверное, это глупо, но, пожалуй, эта было единственная проблема, которая осталась у него в голове после той практически бессонной ночи. Все как-то притупилось, заглохло наутро, после того он, убаюканный уже плохо воспринимаемым смятением звуков, в буквальном смысле слова рухнул к себе на кровать часов примерно в шесть утра, а потом вскочил в девять. Он все боялся чего-то. Опоздать боялся. Казалось бы, что за глупые опасения? Опоздал бы, не пришел бы – ну и слава богу, успел бы удрать из страны куда-нибудь в Мексику, в компанию к буррито и москитто. Однако он ясно, четко осознавал: не появится в суде сам – и на скамье подсудимых окажется вся его семья. За пособничество.
Страшно это все – когда понимаешь, что, в общем-то, спасение рядом, только руку протяни – но ради спасения своего, личного, придется потом жить с осознанием факта, что ты загубил жизни не только незнакомых тебе людей, но и собственных родных и близких, людей ближе которых просто придумать сложно. Преступления страшнее просто придумать нельзя. И как это ни странно, но мысль о предательстве собственной семьи его, закоренелого убийцу, у которого руки не то что по локоть – по ключицу – в крови, пугало до дрожи.
Только поэтому, только поэтому он сейчас сидит в зале – еще до того, как сам процесс начался. Во-первых, ему больше негде сидеть – иначе пришлось бы торчать где-нибудь, прислонившись к стенке с дрожащими коленями. Во-вторых, даже ему, смиренно явившемуся сюда даже без повестки, а лишь с устным «приглашением» отца, и покорно ждущему своей участи, несильно-то и доверяли. Еще бы. Да кто такому доверять-то станет...
А самое мерзкое заключалось, знаете, в чем? Что о нем написали статью в газете. Такую коротенькую, мерзенькую статейку, лишнее ведерко помоев на его и так грязную голову. И весь магический мир, черт побери, теперь знает его имя. Хорошо, что хоть колдографию не нашли...
Да что там магический мир. Все друзья, все те, кто доверял ему... Не лучше ли им было просто остаться в неведении, куда подевался их верный и преданный друг?

***
Вот этого он и боялся. Именно этого. Конкретно этого.
Когда в коридоре раздался хлопок аппарации, а потом двери с резким грохотом распахнулись, Монтсеррат еле додумался не зажмуриваться. Если честно, зажмуриться он сначала хотел по одной простой причине: в суде, ясно дело, будет присутствовать товарищ Хиндер, а потому в голове Васко как-то автоматически образовалась еще одна тупая, отвлекающая от безумного вихря мыслей, роящегося в голове, мысль – хватит ли у до боли знакомого блондина терпения дождаться его отправки в Азкабан относительно здоровым, или же он все-таки додумается оставить кровному врагу на память пару заключительных штрихов. Но лицо, появившееся в зале на данный момент, принесло своим видом Васко еще большие мучения, чем вид десяти Марков сразу.
Лили. Лили Эванс – а сейчас, кажется, уже Поттер, если ему память не изменяет.
Рыжее чудо. Маленькая девчушка, вся из себя строгая, учившаяся только на прекрасные оценки, с которой он был знаком с высоты своего седьмого курса на протяжении одного года, и которая своей добротой и патологической симпатичностью не могла не вызывать улыбки. Которой он лгал все время. Все время на протяжении их знакомства. Она не была единственной, но, господи, как противно было видеть ее здесь, запыхавшуюся, испуганную, задающую ему те самые вопросы, который он и боялся, говорящую какую-то добросердечную чушь...
Надо взять себя в руки. Черт возьми, тряпка, возьми себя в руки, прекрати нервно улыбаться и истерически смеяться.
- Лили. – Он берет ее за руку, смотрит прямо в ее изумрудные глазки, внимательно, медленно, отчетливо замечая всю ее нервозность, все ее смятение, и эту неловкую, недоверчивую улыбку в этих самых очаровательных глазах. Он видит все. А она пока ничего. Слепая, глупая девчонка.
- Во-первых, успокойся. – Он своим взором точно импульс ей посылает телепатический, потом оборачивается к приставу и людям, постепенно собравшимся в зале и шушукающимся, и четко произносит: - Господа, можем мы на время покинуть помещение? Нет, я не убью ее, будьте спокойны. – Саркастическая ухмылка, недобрый блеск в глазах. – Премного благодарен. - В ответ на положительное молчание. Молчат, значит, согласны. Понимают, наверное. Не его – куда уж там его понимать – а именно эту рыжеволосую девушку, с таким непонимающим ужасом влетевшую пулей в этот зал.

***
Оказались в отдельной комнате. Я молчу минуту, она тоже – похоже, что-то грызет ее, но я уж не знаю. Кажется, она сказала, что беременна. Как здорово. У нее будет ребенок, и, даже если она умрет, этот ребенок будет жить и помнить ее. Смешно получается. Всю жизнь свою боялся... как бы ребенка не получилось. А теперь... как подумаешь – может, сын или дочка где-то бегает... странно отрадно. Все-таки, продолжение.
- Ребенок... – Я не знаю, о чем говорить, говорю о том, что думаю. – Лили, это так здорово! Я поздравляю. Не смогу, наверное, ничем помочь в плане советов – не моя это стезя, да и, наверное, у тебя и так куча помощниц.
Вот сейчас... сейчас она прервет меня и потребует ответа. Я знаю людей назубок, я выучил все их уловки – и все их прямодушие тоже, наизусть, как стихотворение. Вот сейчас прозвучат ее слова, а я опять не буду знать, что говорить.
Я хотел бы, чтобы она пришла во время суда. Чтобы ей все сказали за меня. Но вот же какая ирония.