Отправлено: 27.05.11 14:23. Заголовок: someone has to pay for the little things

время: 1981 год
место: квартира булстроуд
участники: s.b., f.b.

день псевдосмерти петтигрю, остается около полусуток до ареста блэка

 Отправлено: 27.05.11 16:37. Заголовок: - Интересно, я уже о..

- Интересно, я уже опаздываю на работу?
- Что мои колготки делают в урне?
- Почему под песню "can't buy me love" ко мне приходит желание встать на стул и петь? И при этом я ритуально исполняю его, ставя это говно в проигрыватель?
- В чем смысл жизни и какой сегодня день?
Любимая обезьяна в зеркале корчит морды, поглаживая себе по голове расческой, любимая обезьяна умудряется делать три дела сразу, словно в физическую оболочку вселился дух не меньше, чем Цезаря, что облюбовал обезьяну в качестве своего наместника на земле после удачно проведенного спиритического сеанса. Любимая обезьяна в зеркале в спешке засовывает в рот крекер, но все равно не может остановить словесные залпы, вылетающие из неё как из пушки. Любимая обезьяна отчаянно жестикулирует, но при этом умудряется проводить четкую стрелку по своему правому глазу кисточкой. Любимая обезьяна улыбается по ту сторону зеркала - и Флоренс в точности повторяет все действия обезьяны.
- Что?
Задумчиво почесав подбородок, обезьяна... то есть, Флоренс обернулась к своей нежданной-негаданной гостье. Вот уж чье пришествие было для Булстроуд шоком. Видимо, именно по сему фактору она и не могла заткнуться и просто поинтересоваться «тебе что, в общем-то, надо в убогой обители чухонца». В любом случае, дорогая Плюшка расстраивала своим аппетитом. Вернее, его полным отсутствием. И обезьяна... то есть, обезьяна где-то глубоко в душе Флоренс считала своим долгом исправить досадное положение. Уверенными, продуманными и хитро сплетенными интригами она ввела Стамп на кухню, в это обетованное место и усадила на высокий резной стул. Теперь Стамп болтала ногами из стороны в стороны, обжигала язык горячим чаем, пучила свои глаза и говорила только «чтоо?» на все предложенные темы для разговора вместо того, чтобы развить их далее, как это принято в светских кругах. Обезьяна... То есть, Флоренс с устрашающим в своих децибелах позывным «ловииии» прицельно кидает в Джону булочкой с клубничным джемом, а затем снова возвращается к созерцанию себя с твердым намерением продолжить свое наступление на серые будни и покончить с наведением боевого окраса.
- Ждут ли меня под дверью бешеные авроры, готовые пролаять «проследуем в отделение»?
One.
- Кто сделает мне кофе?
Two.
- Почему найденная вчера зажигалка снова потеряна, когда так хочется курить?
Three. Пдыщ-пдыщ-пдыщ! Мозг Джоны Стамп взрывается фейерверком, но она стоически не зацикливает свое внимание на подобном печальном недоразумении и, как истинная леди, стойко выдает свое коронное:
- Что?
- Не чтокай, Стамп, - радостно ухмыляется Булстроуд и косится некрашеным глазом на свою собеседницу, не совсем поспевающую за её стремительно летящей вперед мыслью. - Как сказала бы моя мама: «приличные девушки говорят "вы не могли бы повторить?"» и «вы не могли бы разъяснить мне, в чем дело?». И при этом не забывают обязательное «пожалуйста». Итак, в чем дело, Джона Стамп, и какому провидению я должна быть обязана за лицезрением тебя на своей территории?...

***
Чем руководствовалась Флоренс, выбирая себе врагов? Прежде всего, во враги она брала только талантливых, потом нужно пройти интервью. Очень многие отсеивались на конкурсе купальников и вечерних платьев. Безусловно, тщеславием и себялюбием. Подобно лорду Генри, выбирала она себе в близких друзей людей красивых, в приятели - людей с безупречной репутацией, а врагов выбирала только умных. Среди её недругов не было ни одного глупца, все они были людьми мыслящими, достаточно интеллигентными, а потому умели её ценить точно так же, как она ценила, в свою очередь, их. С врагами приходится проявлять находчивость и проявлять недюжинную смекалку, представляя их волей случая при знакомстве. Для друзей, например, Джона Стамп и швец, и жнец, и на игре дудец, для дальних родственников и посторонних она просто идиотка, для Свидетелей Иеговых, постучавших в дверь, она убогая мирянка, а для матери она шотландка, и только это имеет значение. С врагом тебе приходится быть беспредельно честным, точно так же, как и он, кристально честен перед тобой в своих суждениях. Враг не станет юлить перед тобой, подбирая наиболее подходящие эпитеты, никак не травмирующие твою нежную психику, опасаясь обидеть. Он выскажет тебе все, как есть, и четко обрисует твои недостатки. Можно сказать, ткнет тебя физиономией в твое же мета- и очень даже физическое говно, не брезгуя измарать свои руки. Удивительно, но факт: только враг первым поспешит поделиться с тобой новостью, которая ломает тебя пополам, которая заставляет твою грудную клетку на минуту перестать подниматься, которая делает твой голос предательски слабым, когда ты выдыхаешь теперь уже свое «что?» И которую, кстати говоря, старательно умалчивают твои же близкие, такие красивые и такие ослепительные. Которые надеются, что ты так и останешься в блаженном неведении. Набитой дурой, почитай.
Стамп уже давным-давно ушла, и в квартире стало подозрительно зябко, и ломались пальцы в заведомо провальной попытке вытащить из пачки долю никотина, прибивающей одномоментно лошадь и медленно, мучительно - легкие. С одной стороны, разрывалось связаться с Блэком, которого она не видела затянувшуюся неделю, услышать его голос, развеяться в облегченном «слава Мерлину, а то мне такое сейчас рассказали...» и, не досказав, подмигнуть бледному лицу Люпина где-нибудь на заднем плане. С другой же, Флоренс безумно надеялась, что у Сириуса достаточно мозгов, чтобы сейчас сидеть в какой-нибудь безымянной тропической стране, на неком незамеченном никакими картами острове, где пираты зарывали ящики с бутылками рома, и прятаться от палящего солнца в тени громадного тропического же растения.
Ау, Флоренс не находит ничего лучше, кроме как наполнить резиновый шар водой, раскрутить его и выбросить в окно, чтобы затем стремительно пригнуться на своем стуле и затаить дыхание.

 Отправлено: 28.05.11 00:05. Заголовок: Если бы у меня был д..

Если бы у меня был дневник, я бы, наверное, начал этот рассказ со слов «дорогой дневник», как и положено начинать. Или со слов «твою мать», если не пожестче, потому что по-другому даже думать сейчас не могу. Наверное мне нужно быть на стадии отрицания или гнева, но я почему-то сразу пришел к принятию, я, по-моему, в жизни не был так спокоен, как сейчас. Если рассуждать, трезво и логично, мне должно быть сейчас невыносимо больно за Лили и Джеймса, или хотя бы обидно за себя самого. Не так часто наказывают за все, чего ты не делал. Хотя на самом-то деле, единственное, чего я не сделал, но за что меня правда стоит наказать – я не убил Петтигрю, несмотря на то, что именно так все считают. А ведь я действительно собирался.
Подведем итоги, да? Ну поехали. Три дня назад все было так же, как год и два назад, у меня был лучший друг, у него были жена и ребенок, и кроме того, наш друг-крыса был крысой только в животной своей форме. Теперь у меня нет друга, нет его жены, нет его ребенка, даже дома его больше нихера нет. Есть только бывший друг, который, как оказалось, крыса в любом своем обличии, и бесполезная злость, которая не дала мне уснуть ни разу за три дня. Я только помню, как узнал о их смерти, помню как что-то хрустнуло и разбилось, как по руке потекла кровь, а дальше все как в тумане.
Очнулся уже потом, когда наконец нашел его, этого ублюдка с жиром вместо мозгов, который умеет только лизать чужие задницы и гнуться подо всех подряд. Я не помню, что кричал ему, и знаю это только потому, что до сих пор не прошла боль в горле. Но я отлично помню, как он, убегая от меня, забился в угол в какой-то подворотне, а я все кричал и бил его, и не мог остановиться; я бил то его, то стену рядом с ним, и не знал, что сделать с этой яростью, которой не было конца. Я мечтал чтобы он сдох наконец, тогда я ненавидел его больше, чем кого-либо в своей жизни.
И что же сделал мой великолепный друг, за которого каждый из нас троих готов был, не задумавшись, отдать все, включая свою жизнь? Он стал извиняться, упал на колени и заплакал? Или, может, он хотя бы попытался раскаяться? Нет, куда там этому ничтожеству. Он все гундел, мол, «он угрожал убить меня, что мне оставалось, Сириус?», надеясь, что сможет разжалобить меня этим беспомощным бормотанием. А потом он что-то произнес, я такого заклинания в жизни не слышал, и вся небольшая толпа магглов, которые наблюдали за нашей дракой – я бы сказал, за моей дракой – одновременно перестала дышать, они просто упали на землю без единого звука и обмякли, как тряпичные куклы. Не знаю, как описать, что творилось со мной в этот момент, но если бы я вернулся туда, я не стал бы даже пытаться разобраться, просто взял и разбил бы его пустую ничтожную голову о стену.
После чего Питер Петтигрю отрезал себе палец и исчез, сбежал в канализацию с себе подобными созданиями, питающимися отходами и мертвячиной. А я остался один, и все вдруг застыло, как будто весь воздух резко выкачали. Если секунду назад я хотя бы знал, что делать, все было просто и понятно, – нужно убить Питера, а потом хоть потоп, – то теперь я просто не представлял, что делать дальше. Вся моя жизнь была связана с Джеймсом, а теперь у меня нет ни Джеймса, ни жизни. Пожизненное заключение в Азкабан – самое малое, что мне светит.
И что самое хреновое, я понял в тот момент, что наверное, мне все равно. В Азкабан или еще куда. Все дальнейшее вообще не имело смысла и цели, и я рассмеялся тогда, как полный идиот, и сполз по стене на землю. Асфальт был влажный от крови, а в паре метров от меня белел палец того, кого я считал своим другом – теорема об идиоте доказана окончательно.
А потом мне как мешком по голове стукнули – Флоренс, моя Флоренс, я должен увидеть ее перед тем, как все будет окончено, хотя бы на час, на полчаса. Но сначала я должен выпить. А потому следующую ночь я провел в баре, вливая в себя все, что приносил официант. Наверное, я просто давал Булстроуд время узнать обо всем самой, пусть неправду, но я не хотел быть первым, кто все это ей скажет. Или, возможно, я действительно хотел нажраться, как скотина, только чтобы забыть обо всем этом, пусть и ненадолго, пусть зная, что все вернется в тройном размере.
Отлепив взгляд от стола, я понял две вещи. Первое – мои глаза болели, как будто я не закрывал их по меньшей мере часа три; второе – на улице уже было светло. Я не знал, сколько часов прошло, но спать не хотелось абсолютно, как будто мой организм от стресса вообще забыл, что надо спать или есть. Наконец, мне удалось сползти с жесткого стула, и борясь с ощущением, что филе приняло его форму, я довольно медленно направился к дому Флоренс – благо, идти было недалеко, а то меня по пути и забрали бы. Я невольно задумался, поверила ли она в то, что сказали обо мне в Пророке – я еще не знал точно, но был уверен, что на меня повесят и магглов, и Питера, и может даже Джеймса. Кулаки от такой мысли беспомощно сжались.
Я как-то совсем ушел в себя, и очнулся только когда перед носом у меня оказалась хорошо знакомая дверь. Мне представилось лицо Флоренс. Почти всегда куда-то спешит, или смотрит на меня недовольно, и такая красивая, вот только зачем я об этом думал – не представляю. Не ко времени, не к месту и не к ситуации. Я собрал всю оставшуюся волю в кулак и позвонил. Еще немного побыть Сириусом Блэком, а потом все, можно становиться бесформенной амебой – примерно так я планировал свою жизнь в тот момент. Дверь резко распахнулась.
– Я не убивал магглов, мне их жаль. Я не убивал Петтигрю, к сожалению. Я хотел с тобой попрощаться. И все забываю сказать, я люблю тебя.

 Отправлено: 28.05.11 02:45. Заголовок: Иногда так хочется в..

Иногда так хочется вернуться назад. Хотя бы по тому признаку, что тогда было много впереди. Я думала, что стены спасут меня. Я думала, что смогу перестать тосковать. Я думала, что глухота поможет мне не чувствовать то, что я чувствую. Я думала, что злость сможет заменить мне всё. Я много чего думала на самом деле, а в итоге мы все равно имеем то, что имеем: я есть и, вроде как, меня нет. Камни падают водопадом и все мимо. В этом городе тошнит среди разлитой в воздухе феерии беспредельного счастья, кто-то иногда применяет ко мне классическое «crucio», а я всё никак не могу понять кто и с какой целью. Я хожу в напряжении и думаю: «закончилось, заканчивается, закончится». Меня ужасает и завораживает одновременно количество центров в головном мозге. Вот вы знали, например, что в вашей голове есть центр поверхностной и глубокой чувствительности? Теперь мне понятно, почему мне больно, очень больно. Наверное, потому что вчера потянула ногу. Где-то в районе щиколотки. Теперь там эластичный бинт, и мне пришлось временно отказаться от любимых шпилек. Еще в этом году у меня нашлась аллергия на укусы комаров - сейчас у меня покусаны все ноги. Дерьмо. Блэк так и сказал: «вот дерьмо», и я с ним солидарна. Помню, как-то раз он ушел обедать и оставил мне все свои сбережения. Мы с Поттером в это время в монополию рубились, и когда Блэк вернулся с обеда от всех его сбережений уже ничего не осталось. Чем дальше в лес - тем хуже слышно дорогу. Руки опять мерзнут, а вот рубашка Блэка парадоксально теплая, и черта с два я ему её отдам. Полнейшая риторика с «что у меня от тебя»: примерно тысяча эвфемизмов на неделю, и еще больше - дисфемизмов. Я задергиваю шторы и встаю с кровати не раньше двух, если судить по солнцу, потому что мои часы до сих пор отстают на добрый час - это Блэк их перевел еще с месяц назад, чтобы я никогда и никуда не опаздывала, а особенно к нему. Так до сих пор и не удосужилась заставить себя покрутить колесико и поставить стрелки на причитающееся им место. Мне ни плохо, ни хорошо. Открываю первую попавшуюся книгу с полки - оказывается Карл Маркс, которого рука почему-то не поднимается выкинуть, потому что раритетное издание. Блэк сказал, что в своей бороде Карл Маркс прятал от жены бутылки с алкоголем - поэтому она (борода, в смысле, а не жена) была такая пышная и ухоженная. И что Поттер тоже в процессе выращивания достойной конкуренции бороды. Спросила у Поттера - Поттер подтвердил. Целых три дня потом копалась в фотографиях и воспоминаниях о Карле Марксе, прежде чем поняла, что меня жестоко надули. Бессвязно, в общем-то, но тоже навеяло: сидели мы как-то и обсуждали лифчики. «Ну послушай», - сказал мне Блэк, - «это же абсолютно ненужный и странный предмет одежды, да и снимается в последнюю очередь». Я тогда жутко возмутилось, потому что ни разу не правда, как и про бороду Маркса и отпарировала, что в последнюю очередь снимаются эти ваши носки. «Носки?» - зашипел на меня тогда Поттер, - «носки? а вот скажи мне, тебя носки когда-нибудь обманывали?»
Поттера, кстати, убили три дня назад. И его жену тоже. А пацан их с плебейским именем каким-то чудом остался цел и невредим. И Лорд сгинул. И все эти люди, с которыми мы вместе стелились перед ним, говорят мне, как у них дела и радуются вместе со всеми, что всё, конец. А я в замешательстве, как мне полагается думать. Я в этот момент могу думать вообще о чем-то потустороннем - об уровне дофамина, например, или об устройстве человеческой памяти, или про морфин и его производные.
И я не хочу видеть никого, кроме своей собаки и белок. Мне скучаю. Именно в таком несогласованном виде.
Блэк, в общем-то, придурок. Потому что при дуре. Потому что двери несущегося в черный квадрат Малевича поезда так же резко захлопываются, как и открываются с гулким стуком, похожим на хлопанье крыльев громадного альбатроса. Потому что ладони дуры в последний момент цепляют придурка за куртку и тянут к себе. Моя мать всегда строила недовольные выражения, когда её цепкий взгляд вылавливал плотно сплетавшиеся воедино парочки, но - боже правый и боже левый! - если в ком и было столько изливающейся звериной нежности в жадном кусании губ, в точке ногтей о кожу на его шее, желании свернуться на коленях Блэка клубочком и дальше рыдать про свое
- я тоже тебя люблю,
то, наверное, только во мне.

Все пошло к черту: необходимо было что-то предпринять, чтобы все это не зашло слишком далеко. И тогда она сказала:
- У меня есть план.

Территория другая, а карты те же, и если что и задело, то только береговую линию - мне сильно заострило линию рта, у тебя такие глубокие тени легли под глазами. А так-то мы разве не те же, и зима в этих переулках разве не так же нарастает, рокоча, как прибой или приближающийся состав?
- Они же придут за тобой сюда, - сложно освоиться в этом чувстве преувеличенной, дезориентирующей легкости бытия, такой, будто ослабили гравитацию и сопротивление воздуха, но проблески в голове, все же, мелькают. Вспышками. Ярко. - Тебя надо спрятать - вот что. Ты же хотел отправиться в Новую Зеландию, взяв с собой носки? Отлично. Мы можем успеть на эту магловскую штуку, которая летает между странами.
А еще - понимаю главное: бежать совсем некуда.

 Отправлено: 28.05.11 03:45. Заголовок: Я наверное полный пр..

Я наверное полный придурок, раз продолжаю думать об этом. Как будто не хватает мне тоски, надо обязательно все выжать, все что есть. И я все жму и жму – о тебе, о Джиме, о Лилз, о школе. Единственное, что хоть немного меня утешает – я всегда ненавидел Хвоста, как будто что-то чувствовал, знал о нем, чего не знали все. Не представляю, как Поттер мог сделать прихвостня своим другом, и как Ремус, который отлично разбирается в людях, особенно таких кусках дерьма, мог его терпеть все это время. Черт, если бы только можно было все вернуть.
Я вот, знаешь, когда сидел ночью в баре, все время вспоминал, как мы познакомились, да и вообще. И я подумал, что почти совсем тебя не знаю. Нет, я наверное лучше всех остальных знаю, какая ты бываешь, когда злая или ласковая, как материшься и колотишь зеркала, когда утром не нравится отражение, и как поглощаешь все завалявшееся в доме съестное, даже если оно еще шевелится, после недели диеты. Но в целом, я не знаю о тебе ничего дельного – ни кем ты была до меня, ни кто ты, когда меня нет. Почему я никогда не спрашивал? Может, это было неважно, в принципе-то, какая мне разница.
А сейчас я понял, что у меня остался один день, может меньше, на то, чтобы узнать о тебе все. Может, мне хватит этого хотя бы на год бесконечного высасывания жизни из всего живого. Уже представляю, как от одной мысли о том, как ты пинаешься во сне, меня будет тошнить и выворачивать – слишком много жизни попытался выжать из нее.
И вот я все сидел и сидел, смотрел в одну точку по двадцать минут, по часу, и вспоминал. Как мы с Джимом, еще в школе, сидели на Зельеварении и кидали всякую фигню в котлы друг друга на меткость. Он тогда поставил Саймону фингал ступкой с толченым рогом двурога, а я попытался отправить в его котел крылья златоглазок вместе с банкой. Промазал и угодил под ноги Слагхорну. Не то чтобы мне нравилось об этом думать, но сама понимаешь, остановить это невозможно.
Наверное, пока до меня просто окончательно не дошло, что происходит – слишком уж все быстро. Вот пройдет неделя, и озарение снизойдет на меня обрушившимся роялем. Так вот оно чо, Михалыч! У меня, значит, одного лучшего друга убил другой лучший друг! Что еще? Может, еще и моя девушка окажется пожирателем? Еще и в горле как-то паршиво першило от криков и виски. Жаль, не успею сходить купить лечебный отвар, неприятное такое ощущение, как будто тебе пепла напихали в глотку.
С пеплом, конечно, пришли мысли о руинах дома Поттеров в Годриковой Лощине. Как картинки в голове замелькали, как мы облазили ее всю в тот год, что я жил у родителей Джимбо, как стащили шляпу у какого-то заносчивого толстопузого волшебника и сделали из нее домик для Хвоста. И родители его, почему вообще они меня на порог пустили, я мало того что Блэк, так еще и ушел из дома, чему вообще хорошему я мог научить их сына. Доверчивость и наивность – наверное, основные семейные черты Поттеров.
А сейчас я, значит, здесь. Нет бы исчезнуть и не травить душу лишний раз, нет, я, скотина, пришел к тебе, то ли чтобы попрощаться, то ли чтобы хоть с кем-то разделить всю эту херню, то ли чтобы увидеть еще разок. Наверное, мотив был эгоистичный, я точно пока не понял, но почти уверен. Это потому что я эгоист. И козел. Зато твой козел. Теперь, как ты понимаешь, я уже только твой, ну и Ремуса, конечно. Конкуренция сужается с каждым днем буквально. Вокруг меня что-то все мрут. Думаю, может, набрать себе в друзей пожирателей, чтобы они попередохли. Буду лучшим аврором в истории.
На самом деле, не так легко быть Блэком. Вот я пришел, и вроде как должен быть, как обычно, мрачным и шутить каждые минут десять, а оно не идет. Вот не лезет оно больше из меня, и все тут, как будто выдавили все. И что вообще тогда делать, кто я получаюсь, если не мрачен и не шучу? Уже не Сириус Блэк. Может, занимаю место Хвоста в пищевой цепочке. Уменьшусь в размерах, хвост облысеет, нос станет острым и сухим. И получишь ты наконец своего той-терьера. Пусть ненадолго, но лучше же так, чем никак.
Но, наверное, умение делать вид, что ничего не случилось, когда за моей спиной рушится Хогвартс, дементоры устраивают оргию с преподавателями и студентами, а на Астрономической башне ломает комедию очередная влюбленная в меня псевдосуицидница, от меня никуда не делось. По крайней мере, я ужасно надеялся на это, когда поцеловал Флоренс в щеку, прошел на кухню и беззаботно осмотрел стол, потом застекленные шкафчики и раковину.
– У тебя новые чашки? Ты подстригла бабу на чайнике? Что-то изменилось.
Некое внутреннее чувство беспокойства вместе с адекватностью подсказывало мне, что Булс такой стиль общения не устроит. Но в конце концов, для печали и драмы надо было выбирать Лунатика, я вроде даже предупреждал ее об этом.
– Нальешь чаю? Сушняк долбит.
Потом я решил немного изменить сюжет. Флоренс была вконец озадачена и не знала, видимо, как себя вести со мной – судя по ее лицу, я был уже мертв, и мое присутствие здесь шокировало ее ненамного меньше, чем если бы это был граф Дракула или Годрик Гриффиндор. Поэтому мне пришлось немного вмешаться в ее депрессивный ход мыслей. Я встал из-за стола и в один шаг подошел к ней. Она испуганно посмотрела на меня снизу вверх. Я, кажется, почувствовал, как начинаю разлагаться.
Поэтому мне пришлось поступить как настоящему джентльмену. Я поднял Булстроуд, посадил на стол и поцеловал так яростно, как будто собирался сожрать. Впрочем, такая направленность до меня дошла только потом. А пока мне просто хотелось ее целовать.