Marauders.Rebirth

- Я беру тебя в мужья, что бы быть с тобой всегда, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, в радости и в печали, с этого дня до тех пор, пока смерть не разлучит нас.
Трудно поверить, что в эти слова, прошедшие через сотни и сотни уст, сказанные перед ликом Мерлина, да на глазах у толпы свидетелей, она верила двадцать лет. Изо дня в день, не сомневаясь. Скорее даже наоборот, убеждаясь в их истинности и искренности. Ведь все действительно было так. Она была с Холденом и в те моменты, когда их финансы пели романсы, потому что они были слишком горды и не принимали помощи от родителей, а на одни зарплаты начинающим госслужащим прожить довольно трудно. Особенно тогда, когда нужен свой дом, а на какие деньги его купить? На какие обставить? А еще ведь и кушать хочется, мантий новеньких, носков не дырявых. Была с ним в болезни, после всех его этих дурацких заданий, с которых он не редко возвращался в таком виде, что просто смотреть страшно было. Или когда заканчивалось Мунго и она проводила бессонные ночи в коридорах перед палатами, потому что целители никого не желали впускать, ибо больному требуется полный покой и прочая лабуда. Она была с ним в здравии. Никогда же не забыть тех бесчисленных моментов, когда уже здоровый, отдохнувший, с сошедшей с лица зеленцой, улыбающийся Холден возвращался наконец домой. Она как настоящая идиотка радовалась тогда разбросанным носкам и утыкалась носом в его лопатки, радуясь, что в собственной постели ей не будет холодно и одиноко. Они были вместе в радости. Когда на свет появился Арчибальд и бабка повитуха чуть ли не благим матом орала на Холдена, который рвался в комнату, к рожающей жене, орущей еще громче этих двоих вместе взятых, проклиная все на свете, требуя вернуть ей палочку, без которой она чувствует себя одиноко. Когда вот-вот должна была родиться Аврора, усиленно пинающая матушку в живот, как бы предупреждая, что она уже в пути, а Дейзи упорно, до последнего сидела на работе и дописывала отчет начальству. До того светлого мига, когда в ее кабинет влетел Холден и все-таки утащил неадекватную жену домой, к той самой повитухе, которую уже ничем нельзя было удивить. В печали была, когда в Министерстве только-только узнали о трагедии на Хогвартс-экспрессе и Дейзи, послав всех к Мерлиновой бабушке, сорвалась прямо с судебного заседания, как и многие другие работники, чьи дети, внуки, племянники и крестники пострадали. Она же помнила, как Холден, с которым они не разговаривали больше недели после очередной крупной ссоры, успокаивающе поглаживал ее руку и хрипло шептал, что все непременно будет хорошо и их детей быстро поставят на ноги, ведь в Мунго работают настоящие профессионалы, специалисты своего дела. А у самого коленки тряслись. Она во все это верила, думала, что у них все будет хорошо, когда-нибудь. Что этот период с ссорами пройдет, обязательно. Что во всех семьях так, все ссорятся, потом мирятся, а после снова ссорятся. Что это в порядке вещей и нужно только перетерпеть, постараться, найти в себе силы, научиться сглаживать острые углы, идти на попятную в тот момент, когда готова уже вот-вот в глотку вцепиться. Отмалчиваться, когда хочется высказать пару крепких словец. И тогда все наладится, жизнь снова вернется в прежнее русло, а брак не будет казаться наказанием и перестанет возникать это желание снять обручальное кольцо и будто бы случайно потерять его в ящике рабочего стола, в кабинете из которого вот-вот должна переехать в другой. Что бы хотя бы создать видимость того, что снова свободна как ветер, свободна от всех этих обязательств, от брака висящего на шее тяжелым бременем, буквально душащим, забирающим последние силы. Все это пройдет, они снова с Холденом будут счастливы, не придется при детях строить морду кирпичом, что бы не появилась снова эта ставшая привычной гневная гримаса или натянуто улыбаться и при этом нервно нарезать морковку для салата, представляя что это муж, выбесивший до того, что рука неоднократно сжимала покоящуюся в кармане палочку. Не придется переписывать по десять раз письма детям в школу, в которые нет-нет, да впишется какая-нибудь гадость про нерадивого папочку и сожаления о том, что браки в магическом обществе не расторгаются. Они с Холденом снова будут делить одну спальню и желать друг другу доброго утра обнимаясь в постели, а не вежливо кивая друг другу в коридорах министерства, ставя в тупик невольных свидетелей. Двадцать лет она верила, что бы в один прекрасный день понять, что все эти клятвы и мнимое доказательство их верности, просто хрень собачья, которая и выеденного яйца не стоит.

***
Вчера.
- Сандра, быстро сюда! – Брэнстоун гремит на весь этаж, подзывая свою секретаршу и весь этаж слышит, как отчаянно дрожит голос главы. Ее коллеги невольно переглядываются, пожимают плечами и утыкаются носами в утреннюю рабочую почту. Якобы. На самом деле все сосредоточенно изучают затесавшуюся среди рабочих бумажек листовку со списком Радикалов. Все ищут среди этих людей своих родных или друзей, облечено выдыхают, не обнаружив оных и возвращаются к работе. В то время как другие снова и снова перечитывают список, замирают и не знаю как отреагировать на знакомое имя. Радикалы враги, они убивают, устраивают казни, без суда и следствия. Они плохие. Так ведь всем говорят?
- Да, миссис Брэнстоун? – У девочки дрожат руки и она смотрит куда угодно, только на начальницу. И начальница ее в общем-то понимает, частично.
- Это что? Откуда это? Что за бред? Кто это принес? – Руки у главы тоже дрожат и вот тут уже ее понимают. Наткнуться на имя собственного мужа. Страшно наверное.
- Хотите кофе? С травяным бальзамом? Знаю ведь, что хотите. – Она буквально смывается из кабинета, захлопывает дверь и до конца рабочего дня пропадает в архивах. Про кофе она так и не вспоминает. Да и Брэнстоун тоже.

***
Сегодня.
Дейзи задумчиво вертит в руках колдографию с их с Холденом свадьбы и уголки ее губ на несколько секунд поднимаются. Холден белозубо улыбается и машет в камеру рукой, его пальцы на месте, на счастливом лице ни морщинки. Она сама прижимается к нему и смотрит только на него, совершенно забыв о том, что их фотографируют. Конечно, она ведь так долго ждала этого дня. А в руках у нее букет с эдельвейсами, потому что самой красивой от самого смелого. Фотографии уже двадцать лет, она изрядно потрепалась, хоть и стоит в красивой рамке с начищенным для блеска стеклом. Двадцать. Столько длилось их счастье, официально, хотя на самом деле и того меньше. Уже четыре года о счастье они вспоминают только в те редкие порывы нежности к друг другу, забывая о ссорах на пару часов. Но сегодня это видимо закончится, она вполне готова прекратить этот спектакль. Потому что детей конечно жалко, но на одной жалости далеко не уедешь. И жить под одной крышей с человеком, которого хочется во сне подушкой задушить или за ужином палочку в грудь ткнуть и произнести непростительное, просто невозможно. У всех есть предел и у нее в том числе.
Колдография в конце концов летит в стену и их счастливые лица скисают, они спешат покинуть побитую рамку. А миссис Брэнстоун поднимается с дивана, на котором бревном провалялась всю ночь, стягивает с пальца простенькое золотое кольцо и поднимается в кабинет мужа.
- Мне все известно. – Она смотрит на его руку без пальца и кладет перед ним на стол кольцо. Глупо изображать счастливую жену и носить уже ничего не значащую побрякушку, если велика вероятность дожить до того дня, когда на скамье подсудимого окажется муж, а она будет «за» то, что он виновен, потому что это правда. – Ты выбрал не ту сторону желая в очередной раз что-то кому-то доказать. И я очень надеюсь, что у Дамблдора хватит ума пригласить другую судью на мое место в тот день, когда вас будут судить. Я не хочу, что бы до конца жизни дети корили меня в том, что я лишила их папочки.